Вторая половина XVIII века ознаменовалась появлением в денежном обращении российских ассигнаций, которые представлялись более удобным объектом для фальсификаций. Но и подделка звонкой монеты не сошла на нет. Находились как одиночки-кустари, пытавшиеся изготовить несколько фальшивых экземпляров, так и вполне профессиональные сообщества подделывателей, выпускавшие свою продукцию в значительном количестве.
Так, в 1797 году в Минской губернской уголовной палате состоялся суд «над подсудимыми шляхтичами Николаем Ласинским и Антонием Грековичем, и крестьянским сыном Иваном Войтеховским в делании первым фальшивой монеты из олова наподобие рублевой монеты, вторым про то в знании никому недонесении, а последним Войтеховским в нарезании не тех рублях рубцов»[6]. Из дела следует, что шляхтич Ласинский сделал гипсовую форму и отлил двенадцать монет, из которых три негодных переплавил, две успел обменять в корчмах, а шесть были при нем «при аресте его в Минске». Еще один рубль Ласинский отдал сыну сельского кузнеца Ивану Войтеховскому, который нарезал «на фальшивых рублях по неоднократной его Ласинского просьбе рубцы»[7]. Двенадцать кустарно сделанных оловянных рублей вряд ли могли подорвать экономику Российской империи. Но реакция властей была жесткой. Несмотря на то, что подсудимый Ласинский «есть шляхтич и шляхетсво его удостоверило благородное дворянство»[8], а следовательно, он не мог быть наказан телесно, тем не менее Сенат, утверждая решение уголовной палаты, «по важности учиненного оным Ласинским преступления», определил «наказать кнутом, и сослать в работу на Нерчинские заводы» (император Павел I наложил резолюцию: «Сослать единственно»)[9]. Ивана Войтеховского, по его малолетству, судьи Минской уголовной палаты приговорили, наказав «публично плетьми отдать паки в вотчину с роспискою, с подтверждением дабы впредь от таковых преступлений удержался»[10]. А Грековича, успевшего скрыться, велено было сыскать для «присылки к законному суждению в сию палату»[11]. Сами же монеты, «расколотив молотом и изрезав на части в присутствии коллегии», опечатать и отослать в Монетный департамент[12].
Наказание, определенное незадачливому фальшивомонетчику Ласинскому и его малолетнему сообщнику, было относительно мягким. Сенаторы, разбиравшие это дело, обсуждали возможность применения давнего указа царя Алексея Михайловича, повелевающего «чинить казнь денежным ворам», отрубая им руки и ноги[13]; вспоминали артикул воинского устава, согласно которому те, «кто лживую монету будет бить или делать, оный имеет живота лишен, и по великости нарушения созжен быть»[14]; обращались к положениям сенатского указа от 30 сентября 1754 года, предписывающего вместо смертной казни, «чиня жестокое наказание кнутом, вырезав ноздри, заклеймя, и заклепав в кандалы, ссылать в тяжкие работы»[15].
Наказанию подвергались не только лица, причастные к изготовлению и распространению фальшивок, но и держатели поддельной монеты. Так, в 1774 году у Василия Лабунского, крепостного крестьянина вдовы «лейб-гвардии Измайловскаго полку секунд-майора покойного грузинского принца Леона Бакарова», односельчанином были «усмотрены» оловянные монеты – «до трех рублей или более двугривенниками, пятиалтынниками и пятикопеешниками». Последовал донос, и Лабунского задержали. На допросе он показал, что «тех фальшивых денег семь рублев получил он в 1772 году указанными деньгами в числе сорока пяти рублев за проданную им пенку на Моршанской пристани, пьяный, от ярославского купца, а как зовут неупомнит неусмотрением». А как только выяснилось, что монеты фальшивые, то он тут же выбросил их в реку. При обыске в доме крестьянина «фальшивых денег ничего не найдено». Чиновники монетного департамента Берг-конторы, проводившие расследование, признали крестьянина невиновным в подделке монет – «никому их не давал, и сам их не делывал и делать не умеет». Но тем не менее было решено «оному крестьянину Лабунскому за долговременное им предписанных фальшивых оловянных монет держание и в указанное место за необъявление и за неосмотрительный их прием (чем навел на себя к подозрению сумнительство) учинить наказание плетьми, дабы впредь в таковых случаях поступал осмотрительнее, и потом отдать ево в дом помянутой княгине грузинской с роспискою»[16].
Но даже самые суровые приговоры не могли остановить любителей легкой наживы. В ХIX столетии не перевелись мастера, промышлявшие изготовлением подделок подручными средствами. В Минске в 1862 году задержали фальшивомонетчика Шмерку Зильбергейта. В акте ночного обыска его жилища зафиксировано: «На столе и около него на кровати и на полу находились: чугунок с водою, два глиняных горшочка, из коих в одном еще теплом, был сплавлен в небольшой кусок металлический состав, кадушка с угольями, железные щипцы, подпилок, два молотка и мешок с мелко истолченной глиною». При задержанном оказались монеты: «Два гривенника, один пятиалтынный, два двугривенника и один четвертак. Последние четыре монеты оказались теми самыми, которые были оттиснуты на найденной потом форме». Кроме этого, по указанию доносчика «найдены были в одной кровати – глиняная форма в железном обруче для литья, еще совершенно теплая, только что вышедшая из дела; а в другой – отлитые уже 27 монет, из коих 7 четвертаков, 13 двугривенных и 7 пятиалтынных»[17]. Такой немудреный набор инструментов и материалов – арсенал одиночки-кустаря, работавшего, скорее всего, для обеспечения своих бытовых нужд.
Сообщения о задержании подобных фальшивомонетчиков в избытке встречаются в документах министерства финансов. В марте 1884 года уфимский губернатор доложил о том, что «в селе Илек Уфимского уезда 10 текущего марта обнаружено делание фальшивой монеты на сумму около 65 рублей». В доме задержанного крестьянина Коробейникова при досмотре были обнаружены половник с осадком от литья, кузнечный мех, остатки олова от литья монет, две фальшивые печати и 385 фальшивых серебряных монет[18].
Новгородский губернатор в том же 1884 году сообщил в министерство, «что в ночь на 26 апреля в городе Крестцах у проститутки Прасковьи Ивановой Язевой полицейским надзирателем Ильиным был взят в нетрезвом виде крестьянин Крестецкого уезда Тимофеевской волости деревни Федоскова, Егор Тимофеев, 38 лет. При обыске у него оказалось девять фальшивых 20 копеечных монет подделки 1880 года. По вытрезвлении крестьянин Тимофеев признал себя виновным в сбыте фальшивых денег, объяснил, что отобранные от него 9 двугривенников <…> он Тимофеев делал сам, и что всего выпущено им фальшивых монет на сумму три рубля. Кроме сего тем же полицейским надзирателем найдены в доме Тимофеева и отобраны – две формы, в которых производилась отливка монет, и три кружка с оттисками названия монеты и герба»[19].
Деятельность таких «умельцев», разумеется, по возможности пресекалась, но гораздо более серьезной угрозой для денежного обращения страны являлись мастера подпольного промысла, обустраивающие нелегальные мастерские и поставившие производство монет на поток. Сведения о таких «делателях фальшивой монеты» содержатся, в частности, в делах московской Следственной комиссии по подделке и переводу фальшивых денег.
В августе 1861 года комиссия рассматривала дело мещанина Федота Фролова, арестованного «по случаю найденных <…> у него в квартире, в отхожем месте фальшивых денег». Задержанный мещанин обязался разоблачить подделывателей монеты, живущих в Сокольниках, – крестьянина графа Шереметева Федора Анфимова и московского мещанина Василия Алексеева, а также Ивана Васильева из подмосковного села Хорошово, занимающегося «медным мастерством». Шумилов пояснил, «что Иван Васильев отлично делает пятизлотную, или трехчетвертаковую монету, штук по 40 в сутки, для чего покупает в городе польскую белую медь, платя за нее по 1½ руб. за фунт, и у него есть отличный штамп, им самим сделанный; монету он серебрит густо так, что выходит совершенно похожа на настоящую с сохранением натурального звона, каковую монету и самый штамп, сделанный винтом, он Шумилов видел в то время, когда Васильев перевозил свое имущество на его Шумилова лошади из Москвы в Хорошово 1-го июня сего года, а Анфимов и Алексеев занимаются деланием фальшивой монеты, четвертаков, двугривенных и пятиалтынных старого чекана Екатерининского времени из белой листовой меди; найденные у него Шумилова четвертаки – работы Анфимова, который продает их по 8 коп<еек> за штуку, а пред взятием Шумилова он слышал, что Алексеев и Анфимов, готовят новые формы, что для них доступно потому, что они серебряных дел мастера и знают литографную часть»[20].
