— Хьюберт! — голос Мадлен дрогнул от паники, когда она заставила себя подойти к этим странным призракам.

— Мадлен? — Голос Хьюберта был усталым и слегка раздраженным, когда он повернулся к ней: — Что ты здесь делаешь?

— Я пришла, чтобы забрать тебя домой, Хьюберт, ты должен уйти со мной. Здесь небезопасно.

Ведьмы улыбнулись и начали тихо смеяться.

— Не говори глупостей, Мадлен, — раздраженно сказал Хьюберт, — это Сьюки. Они не ведьмы, посмотри на них. Как такие милые и красивые женщины могут быть опасны?

— Мы — создания природы, — прошептал плавающий труп в синем, как будто она знала, что глаза Мадлен все время возвращаются к ней. — Огонь, земля, ветер и океан. Разве вы не хотите быть нашими друзьями? Мы можем дать вам попутные ветры и спокойные моря, деньги и власть в обмен на так мало… Несколько капель крови, дыхание из твоих легких. … Тебе ничего не нужно…

— Благодарю вас, мадам, — сказала Мадлен с дрожащим реверансом, — но я думаю, что мы могли бы просто пойти домой, если вам все равно.

— Мадлен, не будь такой грубой, — пробормотал Хьюберт, снова обратив свою зачарованную улыбку к стоящему перед ним призраку, — Тебе не нужно это распятие. Я и не подозревал, что ты насколько религиозна.

— Ты совершенно прав, Хью, — сказала Мадлен с натянутым вызовом, подходя к нему, — с моей стороны было очень глупо приносить его. Ты не подержишь его для меня? Оно немного тяжелое, и Преподобный Ле Кутер говорит, что оно очень ценное. Он такой хороший человек, я бы не хотела его подводить.

Хьюберт протянул руку и нетерпеливо взял у нее крест. В ту же секунду, как крест покинул хватку Мадлен, ее глаза увидели именно то, что видел Хьюберт. Четыре великолепные женщины, их ноги на земле, их добрые глаза и теплые улыбки. Женщина в белом слегка нахмурилась, когда Хьюберт внезапно охнул и отшатнулся от нее, вскочил на ноги рядом с Мадлен и встал перед ней, защищая ее, сжимая крест, как оружие.

— Серебро? — со вздохом спросила Сьюки Годейн.

— Это мое, — мягко сказала женщина в синем, делая шаг вперед и нетерпеливо отмахиваясь от Сьюки. Она была великолепна. Ее голос ласкал, а глаза завораживали, когда она говорила.

— Ты потеряла своих родителей в море, не так ли, Мадлен? Иногда ты смотришь в окно и удивляешься… Это займет у тебя тоже один день? Возьмет ли оно мужчину, которого ты любишь? Ты же знаешь, там, внизу, было бы так спокойно, в прохладе и в глубине. Я могла бы взять тебя с собой в объятия океана, и ты могла бы…

Мадлен сунула руку в карман и схватила серебряную ложку. Чарующий шепот, который так искушал ее, снова стал просто голосом.

— Хьюберт, — печально обратился к нему призрак Сьюки Годейн, — ты больше не любишь меня? Ты, кто так любит ветер в своих парусах и на своей коже?

— Боюсь, он уже занят, — твердо сказала Мадлен. — Я знаю, что с тобой случилось, Сьюки, и мне очень жаль, но я не понимаю, как ты стала такой.

— Я умерла насильственной смертью, — произнесла Сьюки, ее фигура трепалась и развевалась, как шелк на сильном ветру. — В тот момент, когда я проходила мимо, что-то прокралось из бури. Вещь природы и ярости… а потом я стала… чем-то большим.

— Меня утопил мой любовник, — плавающий труп в синем опустил голову и сделал сальто с медленной грацией, как будто она поворачивалась под водой. — Этот дурак никогда не должен был возвращаться в море. Я ждала его в волнах.

— Меня убил мой муж и похоронил под корнями дерева, — прошептала женщина в зеленом, ползущая вперед. — У него не было времени жениться на своей возлюбленной, как он планировал сделать после моей смерти. Я втащила его в землю и задушила своими корнями.

— Сожгли! — рыжеволосая откинула голову назад и расхохоталась во весь голос. — Сожжена как ведьма моими жестокими, лживыми братьями. Какая великолепная ирония! Невинная сгорела… Потом я стала ведьмой… — Она повернулась, прошептала и сжала пылающий кулак, — Потом они все сгорели.

— Понятно, — сказала Мадлен деловито, ее голос дрожал, — тогда я уверена, что они все это заслужили, и мне жаль вас всех. Но мой Хьюберт — хороший человек, и он и мухи не обидит… Ну, — допустила Мадлен, — может быть, рыбу. Много рыбы, но он, конечно, никогда не причинит вреда женщине. Он не монстр. Он добрый и честный… Иногда немного медлительный, — резко сказала она, бросив на него взгляд, который заставил его поморщиться, — но он порядочный человек. Сколько порядочных людей вы пытались убить в эту бурю сегодня вечером? Сколько хороших людей вы убили за эти годы?

— Никогда не бывает достаточно… Всегда мало, — пробормотала Сьюки. — Ветер начнет завывать, паруса рвутся.

— Пожар в снастях.

— Волны, чтобы загнать их на скалы.

— Деревянные корпуса расколются, деревянные мачты сгниют.

Их голоса сливались, сливались и сливались в песне бури.

Хьюберт медленно уводил Мадлен, держа перед собой крест.

— Возьми крест, Мадлен, — сказал он: — Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты была в безопасности.

— Все в порядке, Хью, у меня есть ложка, — она подняла ее, чтобы он увидел, и он уставился на нее в замешательстве.

— Будут и другие времена, другие бури. У нас есть все время в мире, — Сьюки улыбнулась улыбкой трупа.

— Прощайте, милые дети. Если вы когда-нибудь захотите присоединиться к нам…

Водяная ведьма с тоской посмотрела в глаза Мадлен, и она почувствовала, как глубоко внутри у нее что-то болит.

— Благодарю вас. Мы будем знать, где вас найти, — вежливо сказала Мадлен.

Взяв Хьюберта за руку, она быстро вышла из круга света и вернулась в бушующую бурю. Дождь хлестал ее по лицу, как пощечина, которая вывела ее из храброго спокойствия, и внезапно она задрожала и побежала, Хьюберт легко поспевал за ней.

— Почему они не убили меня? — спросил он. — Почему они не отпустили меня в шторм и не попытались убить вместе с остальными?

— Что ж, ты очень мил. — Мадлен споткнулась, и он поймал ее. — В любом случае, я подозреваю, что с их ненавистью к мужчинам, которые предают женщин, если бы ты поколебался в своей верности мне, они ждали, чтобы разорвать тебя на куски. Возможно, я ошибаюсь.

— Шторм немного утихает. Как ты думаешь, они слушали тебя, когда ты говорила о том, что деревенские жители — это люди?

— Нет, я думаю, они использовали то, что забирали у тебя, чтобы усилить свою магию, и теперь она исчезла. Как ты себя чувствуешь?

— Как будто я могу съесть лошадь и проспать неделю. У меня ужасно болит голова, но в остальном все не так уж плохо.

Шторм немного утих, когда они возвращались вдоль побережья в деревню. К тому времени, когда они подошли к двери Мадлен, ветер перешел в скорбный вой. Они оба промокли до нитки, но дождь больше не слепил.

— Тогда я должен дать тебе обсохнуть, — сказал Хьюберт, крепко сжимая ее руки, — я оставлю тебя, чтобы ты немного…

— Чепуха, — твердо прервала его Мадлен, — я не выпущу тебя из виду. Сегодня ты можешь спать в моем кресле, но помоги мне, Хьюберт, если ты хотя бы упомянешь Сьюки Годейн или скажешь, что она красива, я ударю тебя этим огромным крестом.

— Нет, нет, конечно, нет, — сказал Хьюберт, съежившись от смущения, когда Мадлен открыла дверь, и они, спотыкаясь, вошли из-за шторма. — Если бы мне только дали полотенце и одеяло, я обещаю, что сразу же засну.

Однако в ту ночь сон не застал ни одного из них. Они прислушивались к шепоту и стону ветра, а затем успокаивались. До рассвета они тихо беседовали о магии и тайнах.

Мадлен удивила Хьюберта, когда готовила завтрак, разразившись сильными слезами и дико рыдая у него на груди в течение нескольких минут, прежде чем прочистить горло, громко высморкаться и затем сказать:

— Ну, это было неловко.

— Мне так жаль, Мадлен, любовь моя, — сказал Хьюберт, притягивая ее обратно в свои объятия, — Я обещаю, что больше никогда не буду искать магию.

В его голосе звучала такая печаль, что Мадлен фыркнула.

— О, Хью, ты был бы несчастен без своих приключений, и ты это знаешь. Особенно теперь, когда ты знаешь, что они не просто пустая трата времени. Однако, я думаю, в будущем мне лучше ходить с тобой, — она неуверенно рассмеялась, — У меня есть ложка, ты же знаешь.