Но если бы вдруг, временной пузырь был бы снят и Академия, с помощью неких сил смога бы продолжать парить над Землею, этот гипотетический наблюдатель увидел бы фантастическое зрелище. Пять великолепных сверкающих башен скручивались в единую спираль и устремлялись ввысь за облака. В центре между ними, испуская волны голубого света, как небольшое солнце, пульсировал источник энергии Академии Времени. Сооружение было настолько грандиозным, что этот наблюдатель вряд ли бы заметил многочисленные прозрачные галереи, соединяющие эти башни. И конечно, не прибегая к средствам оптического усиления, нельзя было заметить на таком расстоянии в одной из галерей Сократа, спешащего на урок.

Сократ опаздывал, но даже не поглядывал на часы. Он знал, сколько времени занимает путь до класса, и знал, что уже опоздает в любом случае, даже если побежит. Но бег вне спортивных сооружений или помещений в Академии не одобрялся. Поэтому Сократ шел вперед, не глядя по сторонам, и стараясь быстрым шагом просто сократить временной интервал своего опоздания на урок.

Наконец двери класса открылись перед ним, и Сократ, с облегчением, увидел, что Монаха еще нет.  Наставник тоже опаздывал. Сократ приветствовал своих товарищей и сел за свой стол, который был столом только в неактивном состоянии. Молодой человек включил его и перед ним вместо стола оказался трехмерный монитор, которым можно было управлять взглядом, голосом и жестами. Таких столов было в комнате семь. Один, самый большой, был у наставника. Далее парами стояли три ряда столов учеников.

Сейчас два стола были не заняты. Стол наставника и один из столов для учеников. Но он был не занят по другой причине. Учеников в их группе было пять, а не шесть.

Сократ занимал первый стол в левом ряду, а справа от него был стол Конана.  Конана, которому скоро исполнится восемнадцать лет, и который был самым старшим в их группе. Своё прозвище он заслужил сочетанием совершенно черной и густой гривы волос с даже не голубыми, а практически синими слегка раскосыми глазами.

Сократ не знал, случайно или чтобы поддержать реноме своего прозвища, Конан был увлечен спортом. Он великолепно плавал, боролся и стрелял. Ростом выше среднего, с широченными плечами и грацией хищника, он выглядел неотразимо и очень опасно.

В освоении наук Конан был не так хорош, как остальные, но держался на приемлемом уровне.   Он хотел стать агентом, поэтому в первую очередь оттачивал, свои физические возможности, которыми его так щедро одарила природа.

Хотя их наставник Монах, часто говорил, что для агента главное голова, а не мускулы, Сократ придерживался мнения Конана. Он тоже хотел стать агентом. Конечно, у Сократа не было таких физических данных, как у Конана, но он брал упорством и знаниями.

Возможно, уже в этом году они вместе с Конаном получат статус агентов, хотя Сократ младше Конана почти на год, да и на год меньше в Академии.

Конан же имеет все шансы в будущем затмить своего кумира, Шмеля, который уже несколько лет, со времен агента Алого, считается лучшим в Академии.  Он давно бы уже мог отправляться на собственные операции, если бы не его характер. Эмоции и нетерпеливость Конана иногда зашкаливали, и наставник не допускал его до экзамена, говоря, что ему еще нужно научиться терпению и рассудительности.

Монах вообще не хотел, чтобы Сократ и Конан были агентами. Он всегда говорил, что жизнь агента слишком коротка, и что другие профессии не менее уважаемы. Агенты были оперативниками, которые в потоке времени противостояли маньякам. Тем, кто хотел изменить течение потока. Но Сократ и Конан, со свойственной молодости убежденностью считали, что они будут жить вечно, а статус агента был их заветной мечтой.

Конан обижался на Монаха, что тот не дает ему сдавать экзамены на агента. Он считал, что давно уже готов.  Вот и сейчас он повернулся к сидящему сразу за ним Эрику Рыжему и жаловался тому на наставника.

– Я еще год назад был готов сдать экзамены, – говорил он, – а Монах не выпускает меня на них.

Эрик Рыжий был назван в честь великого викинга. Но рыжий цвет волос был, наверное, единственным основанием для прозвища. Вообще в Академии не было имен. Были только прозвища. Когда ребенок попадал сюда, он забывал прежнее имя и получал прозвище, которое давал его наставник.  Имена в группе Сократа всем подобрал Монах, а его самого назвал Монахом в своё время другой наставник.

Естественно, Эрика никто не назвал Рыжим, его звали просто Эриком. Он был, как и Сократ, средним учеником, без ярко выраженных талантов, как например у Конана. Но в отличие от друзей по мечте стать агентами, он еще не определился со своим выбором. Хотя его экзамены тоже были не далеки, он был всего на полгода младше Сократа.

С одной стороны, под влиянием старших товарищей, неразговорчивый Эрик был не против стать агентом, но с другой стороны он не испытывал к этому той страсти, которой пылали Сократ и в особенности Конан.

Эрик был вдумчив и обладал безупречной логикой. Сократ считал, что если тот не станет агентом, то вполне найдет себе достойное место в Академии. Например, в области медицины. Правда, в этом случае, пришлось бы учиться еще несколько лет.

А еще Эрик был, как ему казалось тайно, был влюблен в Фею, которая сидела за следующей партой. Но этот аспект коллектива был известен всем, включая саму Фею. С Эриком никто на эту тему не говорил, и он продолжал считать, что никто ничего не замечает.

Сейчас разговор с Конаном отвлекал Эрика от его любимого занятия, наблюдения за Феей. Монах много раз делал ему замечания на уроках не оборачиваться. Сократ, думал, что это проблема решилась бы простой взаимной пересадкой ребят. Однако, Монах не замечал подобных вещей.

Фея, пользуясь, случаем подкрашивала длинные ресницы своих огромных глаз, расположенных над пухлыми с ямочками щеками. Из-за этих больших глаз и ресниц, поразивших сердце Эрика, она и получила прозвище Фея. Она была по подростковому полноватой и Сократ, в отличие от Эрика, не считал ее эталоном красоты. Однако он, как и все остальные, любил ее за открытый и веселый характер, за отзывчивость и бескорыстность. При этом девушка была далеко не глупа.

Фея была усидчива и ответственна. Она давно выбрала себе профессию оператора и часто пропадала у старика Данте, оператора закрепленного за группой Монаха. Фея скоро должна была отпраздновать своё семнадцатилетие.

Еще один участник группы, давно определившийся с профессией, сидел позади Сократа. Его имя говорило само за себя. Звали его Альберт. В честь Эйнштейна. Ему был всего пятнадцать лет, но он уже своими вопросами ставил в тупик научно-производственный отдел Академии. Он давно уже превзошел знаниями не только нас, но и, возможно, самого Монаха.

Вот и сейчас пока Сократ пытался отдышаться, Конан с Эриком болтали, а Фея красила ресницы, Альберт, что-то внимательно изучал в компьютере, и как подозревал Сократ, был где-то очень далеко от этого класса в своих мыслях.

Раскрылись двери, и вошёл Монах.

– Всем, доброе утро, – сказал он.

Монах был тощий и блеклый. Бесцветные глаза и светлые волосы, цвет которых точно очень сложно назвать, были всегда подстрижены коротко. Впалые щеки были всегда гладко выбриты, походка была неравномерной и дерганой, а движения рук угловатыми.

Но когда, Монах смотрел не мигающим взглядом своих водянистых и лишенных ресниц глаз, Сократу казалось, что этим взглядом он проникает в самую суть человека, снимая слой за слоем с него покровы.

Монаху было далеко за тридцать, но насколько далеко, по его виду понять было очень трудно. Сократ не мог определить точный возраст своего наставника. А тот не когда не говорил об этом ребятам. Это была уже вторая группа у Монаха. То есть он считался опытным наставником и был на хорошем счету у самого ректора. Его уважали и другие наставники.

Он был строг, практически лишен чувства юмора и относился очень ответственно к своей работе. Сократ предполагал, что Конан, а может быть даже и он, давно бы уже стал агентом у другого наставника. Но Монах не выпускал Конана на экзамены, потому что считал не готовым психологически к самостоятельной работе. Он намеревался довести их до совершенства насколько это возможно.