Всякий раз, видя в магазине батончики «Милки Вей», вспоминаю с грустной усмешкой памятную не только для меня историю.

В 2008 году местная газета, с которой я сотрудничаю уже много лет, предложила журналистский проект – «Есть в России деревеньки» – для привлечения внимания к фермерским хозяйствам нашего чернозёмного региона тех, кто заинтересован вернуться к земле. Сначала я решил написать очерк, но чем дальше шла работа, тем заманчивей становилась идея серьёзного журналистского расследования.

Мой армейский приятель, сотрудник тогда ещё милиции, поведал мне несколько историй из своей деревенской жизни в Тульской области. На первый взгляд, дела обычные, житейские, но оказалось, что за ними стояли совсем не простые общественно-экономические отношения. Я, конечно же, изменил имена героев, чтобы не раскрывать тайну следствия. К моему удивлению, окончание тех драматических событий, получило громкую общественную огласку, а вот начало цепочки происшествий того жаркого лета, раскрытых моим армейским сослуживцем, вполне заслуживает отдельного рассказа.

Спастись от июльского пекла было негде. Вытирая пот со лба и бурча себе под нос, участковый Черёмушкин зашёл в дом бывшего сельсовета:

– Вот чёрт, печёт, как на сковородке. Чёртова жара.

После окончания одной из тринадцати российских школ милиции он попал «под раздачу». Командир взвода пообещал, что «приложит руку, а если надо, и ногу, чтобы пнуть, то есть, распределить» молодого выпускника «на край географии», одним словом, в самое что ни на есть захолустье. Вот так и оказался лейтенант Сергей Черёмушкин в этом богом забытом месте.

Три деревни, Ухабино, Дуплище и Кусты, были расположены километрах в семи – восьми друг от друга и от Богородицкого райцентра на приличном расстоянии. Другие две, Чудинка и Лохино, были ещё дальше. Осложняло дело бездорожье. Деревенские пользовались телегами, а в летнее время более мобильным транспортом – мопедами. От деревни Ухабино до районного центра была мало-мальски проезжая дорога. Там и располагался милицейский опорный пункт.

– У нас тут тихо, зимой подъезда нет, так что в магазин – на лыжах, кто ещё не совсем старый. А летом проехать можно, ухабы, правда, но можно. – Местный словоохотливый мужик Трофимыч обрисовывал обстановку. – Летом сезонники приезжают заработать копейку, но бывает и схулиганят, и напиться могут. Тут почти все поля принадлежат кооперативу. Вот там и нанимают дополнительную рабсилу. А мы так – огороды, да кто скотину держит ещё. Старики почти все.

Сам Трофимыч был приземистый, как вросший в землю пень, с огромными, лопатой, ладонями. Добрые глаза его щурились от широкой улыбки на лице с глубокими, траншеями-морщинами.

– Молодых совсем мало. Да и чего им тут делать? Понятное дело, нечего. В основном молодёжь летом на каникулы привозят, чтоб свободы глотнули.

Родство среди деревенских, можно сказать, было на лицо. Это подтверждал и тот факт, что большого разнообразия в фамилиях не было, а также физиологический фактор – солнечный натуральный загар не то, что не скрывал, а ещё и больше выделял аляповатые веснушки на их круглых, по-детски удивлённых лицах. Распознать, о ком речь велась в разговоре, можно было по родственной принадлежности и по особым описательным характеристикам. Трофимыч сразу же внёс ясность про молодую деваху с рыжей косой, которая в коридоре бывшего сельсовета налетела с ведром и тряпкой на участкового Черёмушкина в день его приезда:

– Это Олька, крестница Алевтины Милёхиной, у которой рот не закрывается.

– А чего не закрывается-то? Флюс? Зубы болят? – с опаской спросил Черёмушкин. Единственным транспортным средством на ходу, кроме дореволюционного трактора, был старый милицейский уазик и очень бы не хотелось гонять его в райцентр по такому пеклу.

– Да причём тут зубы, – посетовал Трофимыч, небрежно махнув рукой. – Я говорю про язык. Язык у ней без костей. Был, правда, случай, когда ей челюсть свернуло нервозом. То она всю дорогу до райцентра, до больнички, молчала. Ну и намучился с ней тогда Петрович. Вёз её на телеге.

– А он-то чего мучился, не у него ж челюсть свернуло? Да и молчала она, сам же сказал.

– Дык она всю дорогу мычала. А Петрович – это тот, что одноглазый и хромой, – продолжал знакомить участкового с местным населением Трофимыч. – А тот, что на грабли надысь наступил, это шурин мой.

– А причём тут Петрович?

– Да это я не о Петровиче, а про шурина, – с расстановкой пояснял сельчанин: – Он ведь тоже Петрович.

«Повезло тебе с родственничками», – хотел было вставить, но тактично промолчал Черёмушкин и как можно строже сказал:

– Всё, на сегодня хватит. Все свободны. – Это прозвучало так, будто за Трофимычем «незримо стояли» его родственники и остальные сельчане.

От натуги вникнуть во все эти родственные отношения участковый аж вспотел.

«Сейчас бы в речку и охладиться в проточной воде, поплавать, понырять», – мечтательно вздохнул молодой участковый.

До ближайшей речки Прятки на уазике минут пятнадцать по ухабам, так что как вариант только вырытые колодца, но в них нырять не хотелось или всё-таки по ухабам, но ждать до вечера. Вот и сидел Черёмушкин в помещении бывшего сельсовета, в покосившейся старой хибаре, и парился в новой лейтенантской форме, разбирая бумаги.

«По итогам года объёмы основных отраслей сельского хозяйства Тульской области из-за аномальной жары, как и во многих регионах, снизятся. По предварительным данным ожидается сокращение на пять процентов по всем показателям в сравнении с предыдущим годом…» – вещал старенький транзисторный радиоприёмник «Орион 302».

Эта же халупа была отведена участковому для проживания. Одну половину занимала небольшая печка с лежанкой, вторая, отделённая занавеской, была его кабинетом со столом около противоположной стены, служившим и обеденным по совместительству.

Да ему что, много-то не надо. Быт – это женское, тряпкой ходить, пыль гонять или на кухне греметь кастрюлями. Интерьер Черёмушкина, вообще, не интересовал. Работа участкового, это другое дело, мужское. Хоть ворох бумаг на столе и не обещал громких криминальных дел с запутанными расследованиями по следам преступников, как в его любимых детективных рассказах, но быть готовым ко всем неожиданностям Черёмушкин просто обязан. А то сидит он тут, как в бане, и парится над горой документов, доставшихся ему в наследство от предшественника.

Бывший участковый Иван Петрович Бабин ушёл на пенсию принудительно, не по собственному желанию, – инфаркт дело не добровольное. Сначала бывший участковый попал в госпиталь, сразу после празднования дня Купалы, а на поправку домой вернулся уже без всякой надежды вновь приступить к своим профессиональным обязанностям.

Никаких особо хулиганских и правонарушительных действий со стороны престарелого населения окрестных деревень не наблюдалось. Бумаги были в порядке.

«Тоже Петрович, говоришь», – хмыкнул про себя новый участковый.

«Надои из-за засухи снизились процентов на двадцать, практически все пастбища выгорели, как поясняет местный фермер Фёдор Карыят. Область помогает дотациями на литр произведённого молока, но получить их могут не все, средства выплачивают, только если…» – радиоприёмник «чихнул» и, как по сигналу, Черёмушкин решительно крутанул колёсико, выключив вещательный аппарат.

«Всё, на сегодня точно хватит. Самое время съездить на речку…» Рабочий номенклатурный день закончился. Олька, ладная рыжеволосая деваха в смешных конопушках, всё ещё крутилась во дворе, пытаясь навести маломальский порядок.