Теперь я могу предсказывать падение метеоритов. Отслеживать пути всех звезд, прогнозировать погодные явления в девяти случаях из десяти. Окружающая среда, во всей своей красе, – наш единственный союзник. Ее использование в наших интересах даровало мне прозвище Способная изменить Судьбу. Но работа, которую я делаю, – это не магия. Это запоминание, изучение и применение на практике. Она сокращает количество факторов, которые я не могу контролировать, и уменьшает упование на чудо.

Сегодняшний день, без сомнения, был чудом. Мне больно это признавать, но если в следующий раз метеорит не убьет Миазму, даже я не смогу спасти нас, если мы продолжим передвигаться с таким количеством крестьян.

Пришло время мне поговорить с Жэнь.

Я засовываю бамбуковую рукоятку веера между широким поясом и своей талией, собираю волосы в хвост и выхожу из палатки в ночь.

Вдоль дороги, ведущей к городской площади Хэваня, на поперечных шестах стоят жаровни. Тут жарят молочных поросят. Под шатром сохнут белье и стеганые одеяла, а горожане и наши солдаты поднимают тосты за Жэнь. Наша слава всегда шла на шаг впереди войска. Города приветствуют нас. Губернаторы, которые презирают Миазму, предоставляют нам убежище. Простолюдины практически выстраиваются в очередь, чтобы следовать за нами через реки и горы.

На этом надо остановиться.

За столом под шатром я замечаю Жэнь, сидящую с губернатором Хэваня и жителями города. В своем потертом сером одеянии, залатанном широком поясе и со скромным пучком волос на макушке, она почти неотличима от оборванцев вокруг. Почти. В ее голосе слышна сила. И грусть, которая, как мне иногда кажется, не сочетается с ее легкой улыбкой. Теперь она ухмыляется чему-то, что говорит ей солдат.

Я направляюсь к ней.

– Эй, Павлин!

Боже, пощади меня. Только не снова.

– Павлин!

Игнорируй ее. Но потом я слышу голос моего третьего наставника, учителя по шахматам. Ты не можешь управлять людьми словно шахматными фигурами. Ты должна внушать доверие.

Значит, внушать доверие.

– Зачем ты зовешь ее сюда? – Облако спрашивает Лотос, когда я поворачиваюсь лицом к их столу. Ее синий плащ ниспадает на широкие, закованные в броню плечи; а волосы, заплетенные в толстую косу, – на спину. – Разве тебе не надоело, что тебе весь день приказывают?

– Я хочу увидеть ее вблизи! – объясняет Лотос, и ее лицо озаряется, когда я подхожу поближе. – Ты и правда сменила цвет.

Павлин или хамелеон, Лотос. Определись уже.

– Хм, – произносит Облако, оглядывая меня. – Что с твоим белоснежным одеянием? Дай-ка угадаю: ты, божество, устала от навозных пятен.

Солдаты вокруг нее гогочут. Я фыркаю. Они бы и не поняли, почему я ношу его. Белый – цвет мудрецов, чистоты и мудрости, и…

– Ходят слухи, что ты сегодня свалилась, – не унимается Облако. – Жэнь попросила меня поискать плотника в этом городе. Очень жаль, что нет никого искусного, кто мог бы починить твою карету.

Колесницу. Хитроумное изобретение, на котором я ездила до того, как оно первым пало жертвой грязи. Я поднимаю взгляд на Облако, и она смотрит в ответ, выпрямив спину. Вне всякого сомнения, я ей не нравлюсь, потому что пользуюсь благосклонностью Жэнь, несмотря на то что я не являюсь ни одной из двух ее названых сестер. Бедная. Меня мало интересует дружба с Лотосом или Облако, девятнадцатилетней и двадцати- с чем-то летней воинами, которые ведут себя так, как будто им десять. Я начинаю уходить – и вскрикиваю, когда Лотос хватает меня за руку.

– Постой! Тост за павлина! – Вино проливается из чаши, которую она поднимает. – Она сегодня всех спасла!

Я вырываюсь.

– Продолжайте без меня.

Выражение лица Лотос меняется.

– Ой, да не вешай нос, – говорит Облако. Ее гордый голос перекрывает общий гомон, когда я намечаю путь отступления. – Ты же знаешь, что говорят о стратегах.

Уходи.

– Да они пить не умеют.

Уходи.

– Один глоток, и их уже выворачивает…

Я отступаю назад, выхватываю чашу у Лотос и опрокидываю ее. Лотос хлопает ладонью по столу.

– Давай еще!

Внезапно со всех сторон меня обступают воины, все толпятся, чтобы наполнить чаши. Они передаются снизу вверх. Лотос наливает из кувшина.

– Кто здесь считает, что Черепушка – бог? – Черепушка, должно быть, придуманное Лотос прозвище для Миазмы. Руки поднимаются, и Лотос ревет: – Трусы! Жэнь – бог!

– Прекрати болтать, – говорит Облако. – Жэнь не желает, чтобы ты трепалась об этом. – Затем она ударяет себя кулаком в грудь и заявляет на весь стол: – Я – бог!

– Нет, я бог!

– Я бог!

– Я бог!

Крестьяне вы все, думаю я, когда все больше вина расплескивается на меня, а не в рот. Кто-то рыгает. Лотос выпускает газы. Я высвобождаюсь в ту же секунду, как вижу проход, протискиваясь из давки.

Я едва успеваю добежать до куста, как меня тошнит.

Это было три, Облако. Я смотрю, нахмурив брови, на беспорядок, который я учинила в кустах – а если быть точной, в тисовом кусте. Чешуйчатая коричневая кора. Хвоя, закручивающаяся спиралью вокруг стебля. Круглые и красные ягоды. Токсичные для людей, которые, я надеюсь, достаточно умны, чтобы не кормиться с диких кустов, и лошадей, которые наверняка умны достаточно. Я должна предупредить кавалерию…

Меня снова рвет.

– Ай-я, мои названые сестры достали тебя, не так ли?

Жэнь.

Я вытираю рот и спешу, поворачиваясь к ней и низко кланяясь в пояс.

– Вольно, вольно. – Жэнь ждет, пока я выпрямлюсь. – Я поговорю с ними.

Чтобы они стали еще более строптивыми?

– Это не было…

– Кто на этот раз назвал себя богом?

– Облако. – Хм. – Да все они, в конечном счете.

– Да простят небеса их крамольничество, – говорит Жэнь, но она улыбается. – Может быть, сбежим на какое-то время от них? Проведем разведку в городе? – Она поворачивается, затем снова смотрит на меня, беспокойство смягчает ее улыбку. – Если ты не против.

Как будто я позволила бы каким-то воинам взять надо мной верх.

Я снова вытираю рот и сопровождаю Жэнь через наш временный лагерь. Она отмечается в войсках, помогает солдату починить пару ботинок, спрашивает беременную женщину, когда у нее роды. Я стою в стороне – это не совсем та «разведка», которую я себе представляла, – и, наконец, путь приводит нас к западной сторожевой башне Хэваня. Жэнь первой поднимается по бамбуковой лестнице. Я забираюсь за ней, легкие горят. Мы поднимаемся на вершину и смотрим на город. Ночь ясная, небо усыпано звездами.

– Скажи мне, Цилинь. – Лишь Жэнь по-прежнему называет меня моим настоящим именем. Слишком поздно говорить ей, что я терпеть его не могу. – По шкале от одного до десяти насколько ты близка к тому, чтобы уйти с поста?

Я снова спешу поклониться.

– Если я сделала что-то, что разочаровало…

– Ты спасла нас сегодня, – твердо перебивает Жэнь. – Но вряд ли это то, на что ты подписывалась.

Она не может знать. Обо всех моментах, когда я стирала свои одежды, пытаясь очистить их от копоти и всякой мерзости, или ночах, когда лежала без сна и не могла заснуть, чувствуя себя скорее пастухом крестьян, чем стратегом.

Но в конце концов все это – несущественные неудобства. Даже крестьяне. Наша самая острая проблема – отсутствие возможности проехать на лодке на юг. Поднять его…

– Я не подведу тебя, – выпаливаю я.

– Я знаю, – говорит Жэнь. – Я просто беспокоюсь, что сама подведу тебя. И, может быть… – Она смотрит на небо. – Я подведу ее.

В ночи сотни звезд, но я точно знаю, на какую из них она смотрит. Это маленькая и мутная звезда нашей Императрицы Синь Бао.

Жэнь смотрит на нее так, как будто она – солнце.

Насколько мне известно, Жэнь встречалась с нашим несовершеннолетним монархом всего однажды, что на один больше, чем у большинства. Императрицы с древности жили уединенно во дворце, их власть зависела не от того, какие они сами по себе, а от древней традиции, которую они представляли, и от их дворов. Двор Синь Бао принадлежал к длинной династии регентов.