– Да, я вижу, что дождь, – продолжила я. – Но либо ты останавливаешь экипаж, и я помочусь снаружи, либо я это сделаю прямо здесь.

Молодая женщина молча смотрела на меня, пока я, вздернув брови, не спросила:

– Ну и? Жизнь на улице научила меня не стесняться.

Отвращение быстрой вспышкой оживило ее лицо, и, поморщив нос, она с силой постучала в крышу кареты. Стук едва был слышен сквозь дождь, но снаружи раздался крик, и карета резко остановилась. Мужчина распахнул дверцу и остался стоять под дождем, заливавшим низко спущенный капюшон плаща. Позади него мрачным контуром вырисовывался Знахарь верхом на лошади.

– В чем дело? – произнес он.

Дождь стекал по его лицу, голова была непокрыта, но его, казалось, это не беспокоило.

– Мне нужно помочиться, – сказала я и встала со своего места, не дожидаясь ответа. Скрючившись пополам, я протиснулась мимо торчащих колен императрицы Кисии и вышла в бурю. Тяжелые крупные капли били как камни, и за секунду я промокла до нитки. В Чилтее нам знакомы бури, и я часто удивлялась тому, что многие торговцы так боятся кисианских ливней, но ни одна буря, обрушивавшаяся на Женаву, никогда не оставляла синяков.

Дверца экипажа закрылась, и равнодушный к дождю Знахарь указал мне в сторону смутно видневшихся зарослей.

– От какого-нибудь жилья мы сейчас чересчур далеко. Очень жаль, что твой мочевой пузырь переполнился – теперь будешь мокрой до конца поездки.

Оглушенная ливнем, который сбивал меня с ног, я лишь молча смотрела на Знахаря. А он смотрел на меня, и черты его совершенного лица были абсолютно бесстрастны.

– Не идешь? – спросил он, отбрасывая со лба прядь мокрых волос. – Можешь облегчиться прямо здесь, если пожелаешь. Мне безразлично.

Идти я не жаждала, но яростный ливень усиливал нужду в десять раз, и я решилась.

– Деревья сгодятся.

Я хотела было попросить его развязать мне руки, но это могло лишь заставить его насторожиться и подумать о моей подлинной цели, и потому поплелась мимо Знахаря в проливной дождь. Как будто плыла по воде, с усилием хватая воздух.

Я сделала шаг с дороги, и ноги увязли в луже, башмаки теперь хлюпали при каждом шаге. Конечно, Знахарь смотрел мне вслед, и я не смела не только оглядываться, а даже и думать чересчур громко, пока не добрела до деревьев.

Он тоже последовал за мной недалеко в лес и наблюдал, как я выбираю подходящее дерево.

– Эй, ты можешь оставить меня на минутку? – крикнула я, вцепившись связанными руками в штаны. – Трудно писать, когда кто-то смотрит.

Богоподобный не ответил, но коня развернул и скрылся из вида. Темный хвост коня исчез с последним взмахом, после этого я отсчитала три долгих секунды. А потом вынула из штанов руки и побежала. Ноги расползались на скользком суглинке, но я бежала через лес все дальше, не заботясь о направлении, раздирая кусты на пути и ломая ветки.

Отчаяние придавало силы утомленному телу, но пропасть в лесу все равно было лучше, чем остаться в плену у Знахаря. Как случилось, что я бегу по западной Кисии от какого-то сумасшедшего?

«Нам с тобой нужна помощь, Кассандра!»

На вершине холма я увидела мертвое дерево с огромным дуплом и свернула к нему, утопая ногами в размокшей грязи на склоне. Если я помещусь внутри, может быть, удастся спрятаться, переждать…

Внезапно ногу пронзила боль, и перехватило дыхание. Я качнулась назад, утратила равновесие и катилась по склону вниз до тех пор, пока боль в голове и заднице не сравнялась с болью в лодыжке. Стиснув зубы, я с глухим шипением ощупала ногу – из лодыжки торчало древко стрелы.

– Проклятье!

Я попробовала подняться, но ступни скользили, а стрела при каждом движении дергалась. Я с такой силой стиснула зубы, что в ушах загремело громом.

Впереди мелькнуло что-то движущееся. Сидя на лошади, Знахарь молча меня рассматривал. В руке он держал лук.

– Кажется, я давно не практиковался в стрельбе, – ровным тоном заметил он.

– Ты мне только что проткнул ногу стрелой, проклятый кусок… – я со стоном прервалась, попытавшись встать. Голова кружилась.

– Если ты не хотела, чтобы на тебя охотились, нечего было бежать, словно дикий зверь. Попытаешься еще или удовольствуешься тем, что попробовала один раз? Продолжать, как мне кажется, будет больно и утомительно, но у многих людей упрямство перевешивает инстинкт самосохранения.

Я смотрела на человека, назвавшегося богом, говорившего, как напыщенный воспитатель, и не обращающего внимания на дождь, и надежда вырваться на свободу покидала меня. Теперь я могу разве что ковылять, а у этого человека еще много стрел. Он – стена, о которую я могла биться до потери сознания, бесконечное море без берегов. Тем не менее он меня не убил. Не ударил. Вообще не тронул. Он хотел, чтобы я осталась целой и невредимой, и от этого больше, чем от всего остального, меня до костей пробирал озноб.

Оставалась одна надежда – найти свежий труп, и тогда Она…

«Касс, он назвал тебя Ходячей смертью в разговоре с иеромонахом. Он знает».

Я смотрела в эти почти немигающие глаза, тускло-серые, но острые, как стекло.

«Он способен меня видеть, Касс».

«Но я не могу позволить ему просто так затащить меня обратно в карету. Я должна попытаться, должна…»

«Ты сама бралась за работу, лишь бы только добраться до Знахаря. Ты хотела освободиться. Разница только в том, что теперь я этого тоже хочу. Не заставляй меня с тобой драться».

Да уж, свобода.

«Ты действительно думаешь, что шанс есть?» – сказала я ей.

«Да. Надеюсь».

– С меня хватит, – произнесла я, заставляя себя улыбаться более вызывающе и уверенно, чем чувствовала. – Но ты прав. Оттого, что я попыталась, мне легче. – Я указала на стрелу: – Как еще я могла бы испытать подобное удовольствие?

Знахарь направил свою лошадь ко мне. Намерения были ясны, хотя, если он ждет, что я полезу на спину его лошади со связанными руками и торчащей в ноге стрелой, от меня получит только поток ругательств. Однако, вместо того чтобы приказывать лезть наверх, он убрал лук, склонился ко мне и, схватив за рубаху, поднял, как щенка. Ворот врезался в горло, рукава больно впились в подмышки, а Знахарь дал мне пару секунд повисеть и бросил перед собой. Прежде чем я успела возмутиться таким недостойным обращением, он пришпорил лошадь, и стрела начала подпрыгивать при каждом шаге.

Едва мы выехали из-под защитного покрова деревьев, как на нас опять со всей силой обрушился дождь. На дороге ожидала карета, с конских грив и опущенного капюшона возницы лилась вода. Для быков, тащивших крытую повозку вслед за каретой, ноша полегчала без тяжелого деревянного ящика, на который меня обменял иеромонах.

Вместо того чтобы вернуть меня к дверце экипажа, Знахарь направил лошадь к задней части крытой повозки.

– Кочо, – окликнул он. – Вот тебе компаньон.

Никакого ответа, лишь тяжелая барабанная дробь ливня. Если продержаться под этим дождем подольше, он, наверное, прорежет в моей плоти овраги, словно точащие камень реки.

– Кочо.

Повозка качнулась, полотняная завеса раздвинулась. Показалось лицо старика, вроде бы кисианца, его кожа напоминала старый башмак.

– Хозяин?

Знахарь снова ухватил меня за рубаху и поднял с седла. Мне хотелось пнуть его, крикнуть, показать, что я ему не ребенок и не собака. Но прежде чем я успела придумать что-нибудь умное, он уже меня кинул, втолкнув в провал между шторками, и я вскрикнула, шлепнувшись на дощатый пол. Деревянный конец стрелы обломился, острие еще глубже вонзилось в ногу. Свет и тени слились, и я судорожно втянула воздух.

Телега со скрежетом покатилась вперед, шелест бумаги перемешался со стуком дождя.

– Вот проклятый дождь, – проворчал старик. – А теперь еще ты, натащила воды и крови.

– Я не собиралась сюда все это тащить, – огрызнулась я, когда боль притихла настолько, что я смогла говорить. – Отпусти меня, и я уйду. Заберу с собой и лужи воды, и кровь.

– Я тебя не держу.