Страна на грани катастрофы, и мы не можем себе позволить рассуждать и предаваться бесплодным фантазиям и экспериментам, из которых еще неизвестно что получится. Надо работать, как говорил коллега Сиропчик, а не болтать языком.
Речь понравилась, и зал снова одобрительно загудел.
Незнайка же, сложив руки рупором, спросил:
- А подумать, прежде чем что-то делать, разве не нужно?
Присутствующие начали озираться, однако Незнайку не засекли.
Несмотря на шум, Авоська также услышал вопрос.
- Узнаю, узнаю, знакомые мотивы. Уж не старый ли наш знакомый Грум-Гржимайло вернулся из страны дураков, чтобы опять попаяцничать, поюродствовать, поерничать и покликушествовать? Эмоции и амбиции, прикрывающую твою оголтелую тягу к власти, здесь не помогут. Мы не можем себе позволить тратить время на кабинетную болтовню и теоретизирование...
- Да хватит с ним пререкаться!- закричал кто-то с места, но оратор, очевидно уязвленный замечанием Незнайки до глубины души, продолжал:
- И вот, что я тебе скажу- ты уж не обижайся, дорогой Грум-Гржимайло, да не прячься же, все равно я тебя вижу. Это ты просто от своей обиды говоришь. Ты хоть что-нибудь в жизни сделал?
Болтун ты несчастный...
Окончание речи потонуло в аплодисментах.
Новый оратор, похожий на толстенького Небоську, заявил:
- Прежний режим, конечно, был неправильным, но он опирался все-таки на специалистов. Конечно, правящая верхушка, изолгавшаяся и запутавшаяся, не заслуживает прощения, но она опиралась на аппарат власти, на профессионалов, которые сами по себе не задавали тона в политике, а исполняли приказы. Чего греха таить, мы все понимаем, что эти люди участвовали в преступлениях прежнего режима только по долгу службы, в силу сложившегося порядка вещей, а вовсе не потому, что они патологически вороваты. Эти люди, я не сомневаюсь, хотят и готовы работать. С нашей стороны было бы глупо отказываться от их опыта, знаний и профессиональных навыков. Аппарат, он и есть аппарат, машина. Надо только правильно пользоваться, и тогда он будет работать как надо. Разве кто-нибудь из вас откажется от автомобиля, только потому, что кто-то ездил на нем по грязи? Надо его только помыть, подкрасить, если требуется, и он будет как новый.
Оратора наградили долгими аплодисментами и криками с мест "Правильно!", "Да здравствует национальное согласие!" и "Да здравствует мудрая политика Авоськи-Небоськи!".
Когда аплодисменты стихли, на сцену вышел милиционер Цветик.
Одет он был не в милицейскую форму, а в разукрашенный звездами балахон и выглядел довольно экзотично. Еще экзотичнее была его речь, почти сплошь состоявшая из нецензурных выражений, от которых Спрутс и Незнайка с непривычки покраснели. Остальные коротышки, однако, не обнаруживали признаков смущения и слушали с благосклонной рассеянностью. Если исключить ругательства, речь Цветика сводилась в следующему:
- Я, бывший мент, услышавший однажды голос истины, бросил свои греховные ментовские занятия и призываю вас последовать моему примеру. Здесь я представляю Церковь Взаимного объединения. Мы должны покаяться в своих грехах и проложить дорогу к храму. Пока мы делаем глупости и грешим, чуда не происходит. Если же мы покаемся, то Бог нас простит, а если будем совершить праведные поступки, то простит еще большее количество грехов, а если мы дадим деньги Церкви Взаимного объединения, то тогда чудо произойдет просто с реактивным свистом. Покайтесь, братья!
Публика сначала вяло реагировала на призывы Цветика, но потом завязалась дискуссия о духовности, непонятности и непредсказуемости, начались прения, и каждый выступающий сыпал в шляпу Цветика все более щедрые пожертвования. Непредсказуемость, по словам выступающих, была самым ценным свойством, выгодно отличающим местных от дураков-иностранцев. Посыпались анекдоты о непредсказуемости, публика заметно развеселилась.
Тем временем на сцену вышел маленький чернявый коротышка и властным жестом установил тишину.
- Во, щас он скажет,- обрадовался коротышка рядом с Незнайкой, толкнув его локтем.
- А кто это?
- О, это наш главный политик! Серый кардинал! Идеолог! Очень интеллигентный человек! Совесть нации!
Подождав, пока в зале наступит гробовая тишина, чернявый задумчиво проговорил:
- Здесь вам не институт благородных девиц. Политику в белых перчатках не делают. Политика- грязное дело.
Тишина воцарилась снова, затем ее разорвал одинокий хлопок в ладоши. Тут же захлопали все, затопали ногами и повскакивали с мест.
Спрутс и Незнайка переглянулись. Овация нарастала и перешла в буйство. Коротышки один за другим выскакивали на сцену, повторяли "политикагрязное дело" и в экстазе принимались грязно ругаться.
Между ними суетился Цветик, шляпа его быстро наполнялась деньгами.
Чернявый исчез. Несколько коротышек от избытка чувств затеяли потасовку на сцене, а другие столпились вокруг, подбадривая дерущихся и поплевывая друг в друга.
Спрутс и Незнайка пробрались к выходу.
- Друзья, друзья!- к ним, приветливо улыбаясь, пробился Цветик.
- Как я рад вас видеть! Я сразу заметил вас в зале!
- Что же тебе в милиции не понравилось? Или выгнали?- спросил Спрутс, нахмурившись от воспоминания о том, как Цветик надругался над его славным именем при выдаче паспорта.
- Мне голос был...
- Ты нас-то туфтой не грузи,- перебил его Спрутс, блеснув знанием уголовного жаргона.
- Ладно-ладно, не буду, вы же свои. На самом деле мне надоело.
Скучно. Протоколы да улики, задержания да обыски... Ну раз в год в перестрелку попадешь, да и что это за перестрелка- бах-бах в темноте и все! А так кондовый бюрократизм, хоть волком вой. Я пожаловался начальству, и они пошли мне навстречу.
- Уволили?
- Нет, внедрили в банду.
- Ух ты!- восхитился Незнайка.- Наверное, страшно было?
- Было. Первые две недели. А потом оказалось, что у бандитов в сущности тоже скучно. Разборки да сходки, драки да рэкет.
Редко-редко перестрелки- точно такие же, бах-бах в темноте и все!
Еще на всякие налеты в пять часов утра надо вставать. По ресторанам нужно шляться, как на работу. Толстеть я стал, обрюзг. В общем, плюнул на все, собрал материал, сдал всю банду с поличным и...
