Свела же Василия Верейского с Марией Палеолог напасть, что одолевала Русь уже два века – ордынцы. Очередное нашествие хана Ахмата Иван III поначалу хотел принять как неизбежное и откупиться по обыкновению данью. Дело было не столь в робости великого князя. Не робеть – одно, но на одном этом на великих делах надорвёшься. Нужен дух, вера да ум, коими наградил бог деда – Дмитрия Донского, давшего отлуп степнякам на Куликовом поле. Только та виктория оказалось победой лишь в бою, а не в войне: через два года хан Тохтамыш сжёг строптивую Москву. Героические примеры хороши лишь в летописях, жить сподручней, опираясь на здравый опыт.

Всё шло к тому, что бояре уговорят властителя Московии явить деловую суть, а не отвагу. На совете великого князя, где обсуждали требование Ахматом дани, многие склонялись к тому, что лучше умиротворить нечестивого дарами, чем проливать кровь. На том бы и порешили, не вмешайся в дело великая княжна.

VI

Софья хоть и принцесса без двора, но гонор имела царский. Внутреннее ощущение причастности к правителям «второго Рима» не могли истребить ни годы мытарств с отцом по Европе, ни пансионства в Ватикане. Даже после четверти века замужества за великим князем московским она, вышивая в 1498 году шёлковую пелену, запечатлела себя «царевной царегородской».

Это вам не великокняжеские дочки, ничего, кроме сказок приживалок да румян с белилами, не ведущие. Такие бы сидели тихо в сторонке, ближе к печке, да чесали вспотевшие подмышки. Софья же выступила. Да как! Для начала горько разрыдалась – чем ещё вернее тронуть мужнее сердце? Затем с упрёками в малодушии принялась уговаривать супруга кончить с данничеством. Иван III не устоял. А скорее всего – просто нуждался в таких словах. Не зря, выбирая жену, исподволь держал в уме Москву как преемницу Константинополя. А далее целил, хоть и зажмурившись от робости, на статус Третьего Рима.

За что любящий муж лишний раз приголубит, того тёща не спустит. Так и двор кремлёвский – и до того не жаловал иностранку, а после и вовсе записал в чёрный список лиходеев. Известна беседа истинного патриота тех времён Берсень Беклемишева с Максимом Греком. Этот монах, канонизированный церковью в лике преподобных, оказался в Москве, будучи в свите царской невесты. Думный боярин сетовал: «Земля наша русская жила в тишине и в миру. Как пришла сюда Софья с вашими греками, так наша земля и замешалась, и пришли к нам нестроения великия, как и у вас в Царьграде при царях ваших».

VII

Отправной же точкой очернения деспины стало «дело о сажанье», сыгравшее ключевую роль в судьбе князей Верейских. Приключилось же оно три года спустя.

Отказав Ахмату, действовать безоглядно Иван III позволить себе не мог. Семью в компании боярынь он вместе с государевой казной отправил подальше от столицы – в вотчину князей Верейских Белоозеро. Мера предосторожности на случай, если басурмане одержат верх да займут Москву. Тогда уж Софье было наказано двигаться ещё дальше. Север на Руси всегда представал в двух ипостасях – местом как гиблым, так и укромным.

Мудрое решение великого князя его окружение истолковывало на свой лад. Кто-то судил открыто. Так, владыко ростовский Виссарион в своём послании предостерегал Ивана Васильевича от постоянных дум и излишней привязанности к жене и детям. Чаще же злословили за спиной да доносили свои мысли писчей братии – той, что во все времена себе на уме. Из хроник той поры: «…ужас наиде на нь, и въсхоте бежати от брега, а свою великую княгиню Римлянку и казну с нею посла на Белоозеро»; «Великая княгиня Софья <…> бегала от Татар на Белоозеро, а не гонял никто же…».

Собаки побрехали, караван, как водится, прошёл. В октябре тумены Ахмата повернули от берегов Угры в степи. Блеф развращённых лёгкой наживой вымогателей просчитала южная царевна, закалённая как невиданными доселе морозами, так и кознями обретённых соотечественников.

VIII

Великокняжеская семья с казной в целости и сохранности прибыла в Москву в начале 1481 года.

За месяцы нахождения части московского двора в Белоозере и решилась судьба Марии Палеолог. Мысль выдать племянницу за кого-то из ближайшего окружения супруга великая княгиня отмела сразу. Такой союз мог усилить антигреческие настроения, и без того рыскающие по Кремлю, как бродячие псы по ночным улицам Москвы. Очевидное, казалось бы, укрепление влияния на Грановитую палату деспины в реальности шатнуло бы землю под её ногами. Эта наука – из тех, где уложения таблицы Пифагора могут сбоить: дважды два выдаст нулевой, а то и отрицательный результат.

А вот князь Михаил в супруги подходил как нельзя лучше. Не абы за кого дочь пусть и номинального деспота Мореи выдавали. На тот момент Верейские оставались немногими из князей, кто сохранил удельные права на свои владения. Опять же, они приходились сродственниками Ивану III, что давало основание на равных войти в ближний к трону круг.

IX

Князь Михаил Андреевич, давая согласие на брак наследника с греческой принцессой, имел свой резон. Мнение жены великий князь всё чаще брал в расчёт, особенно после событий на реке Угре. Заручиться такой поддержкой казалось нелишним, и время обратиться за ней было уже не за дальними горами и синими морями. Уж слишком ретиво Иван III искоренял уделы, не трогал лишь те, что принадлежали великокняжеской семье. Когда дойдёт черёд княжества Верейского с Белоозером – оставалось лишь гадать.

Не зря горькие думы одолевали не раз битого жизнью князя. Пока судили да рядили с женитьбой, два года минуло. А как сунулись к Ивану Васильевичу за благословением, тот и выдал – да такое, что словно мошну с пояса срезал. За согласие на брак требовал подписать договор. По нему Михаил Андреевич оставался владельцем Белоозера лишь в течение жизни, не имея права завещать его сыну Василию Залихвату. Этим уделом одарил Верейское княжество Василий II за преданность двоюродного брата Михаила в междоусобных войнах. Теперь же сын решил пересмотреть условия дарственной. Дядя счёл разумным уступить племяннику: жертвовал малым, спасая удел. Так ему казалось.

X

В договор Василия записали уже «Удалой». Коломенский протопоп Осий оказался большим докой в летописях и недолго ломал голову над задачей от Софьи. За два с половиной века до того имя князя галицкого Мстислава Удалого на Руси с языков не сходило. А у чернецов монастырских, так у тех – на перья соринкой липло. И было от чего: трон под ним был не в одном княжестве, успешно ратничал он с половцами, венграми, поляками, чудью…

Мстислав воеводил и в обросшей легендами битве на реке Калке. Куда в те времена без Удалого? Хотя в тот раз мог и в своих хоромах княжеских в Галиче отсидеться. Только бы на пользу общему делу сталось. Накануне сражения Мстислав умудрился повздорить с русскими и половецкими князьями. Ни свет ни заря кинулся в бой, нарушив планы союзных дружин, чем и обрёк их на гибель. Сам же удало бежал от монгольских туменов. Что с того? Тогда строго не спросили, теперь-то уж чего было рядить.

Софья одобрила предложенный вариант. Так был Залихват, да весь вышел, появился – Удалой. Осии же доверили и работу над ошибками в летописях с упоминанием прозвища молодого Верейского. Сам же он и все причастные отнеслись к замене безучастно, как к фляге с водой в дождливый день: Удалой так Удалой, главное – «ух!» на месте. Русской душе, то и дело предстающей нараспашку, чаще важнее форма, а не содержание.

XI

Последним отпрыском ветви от Марии Палеолог и Василия Удалого являлся князь Василий Михайлович Верейский. В закрытом штате Министерства военных сухопутных сил Российской империи он числился помощником министра по особым поручениям.

Князю были чужды суеверия, в том числе и речевые. Он сознавал, что «последний» определяется как нечто конечное, дальше – пустота. Ведь хоронить и провожать в последний путь – одно и то же. В то время как «край» – это лишь некий рубеж. Тех, кто в своей речи делал выбор в пользу «крайнего», он понимал, но сам нормы языка чтил не так ревностно. Что крайний отпрыск, что последний – Верейский считал единым. Так его предку не было дело до того, Залихват он или Удалой.