Ловфул Гуд? Хотя, если они такие коллективисты, как про них говорится, то это и не удивительно. Впрочем, здесь не D&D, где законники не могли ни на йоту отклониться от выполнения взятых на себя обязательств. А посему пусть делает выбор.

— Выполнением своего договора с ворами вы убьете всех не-селки, кто находится в этом помещении. Аранеи, литари, светлые эльфы — все. Это, по-вашему, приемлемо? И если я виновна перед вами, то обязана ответить за свои действия именно ради них — не себя и не вас.

На некоторое время все стихло. Селки думал, а я ждала его ответа.

— Хорошо. Мы побудем тут, под землею, до суда. Но отпустить своих телохранителей я не смогу. Найдете кого-нибудь из светлых эльфов и литари, кому я смогу довериться?

— Не араней? — уточнила Бринастра. — Мой народ выполняет только приказы своего матриарха. Мои.

— Вы были в логове, когда уносили шубки. Тогда я этого не понял, а сейчас вижу свою ошибку. Так что вы тоже можете быть замешаны в случившемся. Из-за этого я не могу довериться вам. Простите.

— Я даю вам слово, что пока мой отряд сопровождал тюки со шкурками, с ними ничего не происходило. Клянусь в этом всем тем, что всегда связывало наши народы.

— Пусть она примет свою гуманоидную форму, — слабым голосом произнесла эльфийка.

Стушевалась, почему-то, Бринастра.

— Я поняла, — ответила она. — Согласна, вы не можете мне доверять.

— Чего еще я о вас не знаю? — уточнила я.

— Далеко не все из нас, кто принимает форму дроу ведут себя не как слуги паучихи. К сожалению. Таких немного, но они есть. В данной ситуации селки не могут считать меня абсолютно надежной.

— Для охраны — да, — продолжил Алнесавин. — Но вашим словам я готов поверить. К сожалению, это мало что дает. Моя дочь была убита лишь на следующий день после того, как шкурки забрали из тайника. Вы наверняка уже не следили за ними.

Я замерла. Расклад, известный мне, не складывался никак. А потом я поняла и то, что слегка царапнуло меня ранее в словах Алнесавина.

— По моим сведениям, шубка была уничтожена только вчера после полудня. И ее не сожгли, а порвали на части, — осторожно заметила я.

— Лжешь! Ты прекрасно все знаешь! — взвилась со своего ложа эльфийка-селки. Она подскочила ко мне вплотную, и прямо мне в лицо закричала. — Шубку нашей дочери сожгли! Просто бросили в огонь, где она и сгорела целиком! Знаешь, как пахнет горящая плоть? Знаешь, как кричит твоя заживо сгорающая дочь? Знаешь, что она чувствовала, умирая…

Селки поперхнулась, а ее взгляд внезапно стал осмысленным, и в нем проявился… Шок?

— У меня никогда не было детей, — сквозь зубы прошептала я, с трудом сдерживаясь. — Но я знаю другое. Как пахнет твоя собственная горящая плоть. Как ты хочешь закричать в огне, но не можешь, потому что жар опалил твое горло, и ты можешь только сдавленно хрипеть. И да, я отлично знаю, что чувствует тот, кто горит заживо.

Селки попятилась. А я уже не соображала ничего. Вообще. Следующие несколько минут выпали из памяти совершенно. В себя я пришла сидящей на ложе, и плачущей навзрыд. А еще недавно готовая разорвать меня эльфийка-селки обнимала меня, и тоже плакала.

Народ молчал.

Я усилием воли успокоила свои эмоции, оставив только одну — ярость. Интуиция подсказывала, что ни всадник на ящере, ни гоблины с шахты были тут абсолютно ни при чем. И гоблин, утверждавший, что шубок селки было три, или просто соврал, или ошибся, если одна из обычных тюленьих шкурок была настолько хорошего качества. Но тогда есть кто-то, кто совершил это злодейство. И теперь это был мой личный враг, который умрет очень нехорошей смертью.

— Алнесавин, — прошипела я, вставая на ноги. Говорить нормально, твердо просто не получалось, трясло. А по помещению разлилась ощущаемая аура ярости, которая просто оглушила всех присутствующих. Так же было у шахты, когда Трисстри совершенно естественно назвала меня матроной. Вот и сейчас все просто застыли, не понимая, что будет дальше. И, что самое интересное, рядом была та, чья аура ярости и ненависти подпитывала мою, сливалась с ней, как родная. Селки теперь верила мне. — Скажи мне как можно точнее, когда именно умерла твоя дочь?

— Три дня назад, — эльфа мое состояние не смутило, его голос был все так же тверд. — Ближе к вечеру.

— В этот момент, всадник на ящере уже сбыл все шкурки гоблинам в качестве одежды. А сам к тому моменту был мертв — погиб в бою с крысолюдами.

— Гоблины могли ее сжечь? — похоже, селки и сам не слишком-то на это рассчитывал.

— Эти выродки примитивны и неряшливы, но не идиоты. На шахте они рабы, и экономят каждый клочок. Пять тюленьих шкур худо-бедно просуществовали до вчерашнего вечера, когда одну из них порвали в клочки, которые потом тоже пустили в дело. Вы и сами эти три дня вряд ли себя хорошо чувствовали?

— Да, это так.

— А как себя чувствовала Руселанна до момента своей смерти? Так же, как и вы?

— Нет, она была бодрой, и всячески старалась помочь нашему недугу. А потом…

— Стоп! Не надо сейчас нервировать меня еще сильнее, чем уже есть. Никто, ни охранники, ни гоблины не говорили, что тюленьих шкур было шесть. И уж в этом вопросе я им верю. Буду уточнять, но пока верю. А сказанное тобой косвенно подтверждает то, что шубка Руселанны к гоблинам не попадала. Кто-нибудь, позовите Зес и Спирвайаса. Может быть, они нам что-то подскажут.

Старейшены Квалнукэ, где мы сейчас расположились, появились очень быстро — видимо, дежурили рядом.

— Три дня назад мимо вас проезжал всадник на ящере с грузом шкурок животных. Он их вам показывал или просто проехал мимо?

— Показывал, — ответил Спирвайас. — Пытался продать, но нам они не были нужны.

— Сколько их было?

— Две медвежьих, четыре волчьих, семь лисьих, пять тюленьих, одиннадцать заячьих или кроличьих, около двух десятков беличьих, — быстро произнесла Зес.

— Он перекладывал свои тюки, и разложил перед нами все шкурки, — пояснил Спирвайас.

— Пять тюленьих? — уточнила я. — Зес, ты можешь свои слова повторить перед алтарем и Амулетом Истины?

— Обижаете, — ответила та.

— Все слишком серьезно, чтобы обижаться на недоверие.

— Да, могу.

— Осталось только проверить, не отдавал ли ваш всадник кому-то нашу шубку между моментом, когда он расстался с аранеями и его визитом сюда, — подсказал Алнесавин.

— Проверим, — согласилась я, обдумывая складывающийся в голове рисунок. — Если понадобится. Когда я искала ваши шубки, то разговаривала с халфлингом Бринденом, моим хозяйственником. По его словам, всадник почему-то наотрез отказывался продавать их поштучно.

— У него могли ее украсть.

— Могли. Этот вопрос я буду выяснять отдельно… — рисунок событий, наконец, сложился, и был он даже слишком вероятный. И очень хороший — для меня. — Есть у меня одна идея, но для проверки понадобится одна из ваших шубок.

Селки настороженно переглянулись.

— Если я смогла усыпить вас сонным зельем, просто пропитав шубки, то и видеть вашими глазами через них наверняка тоже можно. Простейшая бытовая магия, доступная мне, как Леди Замка. — пояснила я. — И доступная друидам, как природная. Не доверял он Бланшарду, это же ясно. И не было в тайнике третьей шубки! Ее забрал с собою друид, чтобы следить за вами на встрече с оборотнями в свое отсутствие. Так как ему предстоял дальний путь, то взял он самую маленькую шубку из всех. Когда же он глазами Руселанны увидел, кто именно забрал шкуры из тайника, то решил, что чувство мести, направленное на нас, будет гораздо надежнее уже заключенного договора. Тем более, что тот был заключен не с ним, а с его покойным учителем.

— Не верю, — прошептал Алнесавин.

— Будем проверять?

— Нет, — решительно заявила эльфийка. — Я верю в такое развитие событий. Магией можно было смотреть нашими глазами через шубку, ты сам это знаешь. Руселанна перед смертью ухаживала за нами. Она была здорова, а мы медленно умирали с язвами и царапинами. Ее шубка не была вместе с нашими у гоблинов — это все объясняет.