Литмир - Электронная Библиотека

– А во-вторых, – добавляет Георгий, – знаешь, может, оно и к лучшему. Все, кто остался в Ирали, когда закрылись Ворота, страшно рады, что можно больше отсюда не уходить.

– Серьёзно, рады? – удивляется Юри. – Я был уверен, они горюют: всё-таки было две жизни, а осталась всего одна.

– По крайней мере, я недовольных пока не видел. Никому своей второй жизни не жалко. Ну её в пень, больше нет, и не надо. А какие у них там во Тьме остались любови, дела и богатства, даже вспоминать не хотят. Я-то думал, уходящим жизнь во Тьме за Воротами нравится; по-моему, все так думали. А по душам я ни с кем из них об этом не говорил… В общем, передай своему сердцу, чтобы дурака не валяло. Ворота, конечно, закрыл не ты, а Ирали. Но куче народу от этого хорошо.

* * *

По бульвару навстречу Мике идут две женщины, улыбаются, разговаривают – о чём, отсюда не разобрать. Мика внимательно смотрит на женщин: что-то с ними не так. Что не так? Наконец понимает: да они же без масок. Обе. Идут по бульвару, как ни в чём не бывало, с открытыми лицами. Но без масок нельзя. Нельзя!

Мика думает: они же закон нарушают. Почему они не боятся? Дышат, смеются. Я тоже хочу нормально дышать. Чем я хуже? Почему им можно, а мне нельзя?

Да потому и можно, что не боятся, – думает Мика, и сама удивляется силе собственной ненависти. Даже к бывшему мужу такой не испытывала, когда он фотографии с новыми девками выкладывал в свой фейсбук. Наглые твари! – думает Мика. – Идут по городу, как хозяйки, с мордами напоказ, дышат, хихикают, даже не озираются по сторонам, не боятся, что полицейский увидит, как они нарушают правила, и выпишет штраф. Денег у них, что ли, немеряно? Миллионерши? Жёны начальников? Или сами работают в мэрии? Или просто в полиции блат?

А вот сейчас и проверим, – злорадно думает Мика и оглядывается по сторонам. Где полиция? Должна быть полиция, чтобы всех проверять! Но полиции поблизости нет, поэтому Мика достаёт телефон и фотографирует наглых крашеных сучек. Хотя вообще-то не крашеных; ладно, неважно, какие есть. Отправлю в полицию фотографии, – думает Мика. – Пусть их разыщут и оштрафуют. Так им и надо, пусть знают. Пусть носят маски, пусть задыхаются, пусть боятся, пусть мучаются, пусть не думают, что они лучше всех.

Тем временем, женщины проходят мимо, продолжая беспечно болтать; до Мики доносится обрывок фразы: «небесного света», – особого смысла в нём нет, мало ли, кто о чём щебечет с подружкой, обычные бабские разговоры, например, о стихах, но услышав про свет небесный, Мика зачем-то садится на обледеневшую лавку и начинает рыдать. Плачет так долго, что успевает стемнеть. Наконец, успокоившись – поневоле, просто слёзы и силы закончились – Мика встаёт, машинально вытирает лицо сбившейся набок маской, выбрасывает её в урну и пошатываясь, как пьяная, куда-то бредёт. Впрочем, внутренний навигатор понемногу разворачивает Мику в сторону дома; он молодец. У неё там корова не доена, в смысле, страшная куча дел. Надо проверить, сделал ли сын уроки, вымыть ванную и приготовить обед. Ну или, – с несвойственным ей легкомыслием думает Мика, – заказать себе суши, а Тошке пиццу и выбрать кино, которое нам обоим будет одинаково интересно смотреть.

Ночью, перед тем как заснуть, Мика достаёт телефон и долго смотрит на фотографию. Вместо лиц там, конечно, бледные кляксы, телефон уже старенький, камера в сумерках не берёт. Так себе получилась улика, – думает Мика, вспоминая, как на полном серьёзе собиралась заявлять на весёлых тёток в полицию; ей сейчас даже не то чтобы стыдно, просто жалко себя и весь мир, и немножко смешно.

* * *

Проводила Анну до самого дома, нельзя в таком состоянии человека на полдороге бросать. Девчонка, вернувшись в Ирали и вспомнив себя, так рыдала от счастья и потрясения, что дороги не видела; её, в общем, можно понять. Даха, вроде, железная, и нервы у неё как канаты, сидам иначе нельзя, но сама чуть за компанию не расплакалась, особенно когда из подъезда навстречу Анне выскочили счастливые мама и брат. Решительно отказалась от угощения, сказав, что устала, как сотня погасших джиннов, и не то чтобы соврала, но всё равно пошла от них не домой, а к Рахмету, в маленький бар без вывески на углу Туманной и Золотой. У Дахи там, можно сказать, общественная приёмная, в смысле, все, кому надо, знают, что её там между десятью и полуночью не ежедневно, но достаточно часто можно застать. А сейчас как раз половина одиннадцатого; в общем, если кому-то припекло повидаться, надо ему такую возможность дать, – думает Даха, сворачивая на Золотую. По дороге набирает Арона, на котором в отцовском доме всё держится, говорит: «Когда папа вернётся, передай, что у меня всё в порядке, пришла, скоро лягу спать». Обычно за сидов никто особо не переживает, даже любовники и родители – бессмысленно беспокоиться о тех, у кого настолько удивительная судьба. Но Дахин отец тоже сид, и ему в этом смысле непросто. Поди не начни волноваться о дочке, когда на собственном опыте знаешь, какие опасности бывают во Тьме за Воротами, и сам, вроде, умный, умелый и опытный, пару раз натурально чудом там уцелел.

Даха – Опора сидов, поэтому знает, кого каким способом можно поддержать и утешить. В частности, папу – только отчётами после каждой вылазки за Ворота: «Я вернулась, со мной всё в порядке». Такой детский сад. Ладно, ничего не поделаешь, надо, так надо; Дахе не трудно, ей даже нравится, что они с отцом такие смешные. В конце концов, ещё никто за всю историю так не влипал. Два сида в семье – огромная редкость, почти невозможное совпадение, но у них получилось – вот так.

* * *

Рахмет на радостях перелетает через стойку каким-то причудливым кувырком и заключает Даху в объятия:

– Рыжая! Ты пришла! Я как узнал про Ворота, подумал, что долго теперь тебя не увижу, будешь круглосуточно занята. Но всё равно так и знал, что ты сегодня заглянешь. Верить – не верил. Но знал!

У Рахмета при виде Дахи глаза так сияют, словно в бар влетела звезда. Хотя так, конечно же, не бывает. Мелкие звёзды в Ирали с неба порой действительно падают, но только на улицы, в помещения – никогда. Рахмет очень любит Даху; не в том смысле, что хотел бы на ней жениться, это всё-таки вряд ли, он по складу человек не семейный, а она – вообще сид. Но для Рахмета Даха – самое главное, что случилось с ним в жизни, он – её лучший друг и вечный должник.

История старая, её мало кто знает, сиды о своих делах не любят болтать, а тут ещё и личная тайна, которую без особой необходимости ни к чему разглашать; короче, у Рахмета удивительная история – вся, от начала и до конца. Он – один из тех уходящих, у которых в Ирали ни дома, ни родни, ни знакомых, некому здесь их любить и ждать. Таким уходящим иногда снится, что они гуляют по Ирали, как туристы, впервые приехавшие в какой-нибудь дальний квартал. Собственно, все и принимают их за туристов, а что ещё можно подумать? Ходит по улицам города, смотрит на всё, как впервые увидел, говорит невпопад; ну, главное, всем доволен и в помощи не нуждается. Если попросит, ему, конечно, помогут, а так чего к человеку зря приставать.

В Ирали до сравнительно недавних пор вообще понятия не имели, что такое бывает, пока позапрошлый Тёмный мэр Константин не познакомился в баре с одним уходящим-туристом и бескорыстно, без задней мысли, его до состояния последней исповеди напоил; с тех пор к восторженным незнакомцам стали присматриваться повнимательней и уже не стесняются их расспрашивать, откуда они, что, да как. Потому что всем уходящим нужна поддержка и опора в Ирали, а этим – в первую очередь. Нельзя их в одиночестве оставлять.

Таких уходящих – без роду и племени, без связей с другими людьми Ирали, без понимания что происходит – очень мало, на пальцах можно пересчитать. С тех пор как Тёмный мэр Константин сделал открытие, всего семерых насчитали. И одним из них был Рахмет.

Рахмет – счастливчик, его приметил не кто-нибудь, а Люсьен, о таком покровителе можно только мечтать. Объяснил ему его положение, поселил в своём доме и стал опекать. Даха там с Рахметом и познакомилась: Люсьен был другом её отца; в общем, неважно, факт, что Даха часто бывала в доме Люсьена, а Рахмет временами там жил, и они так сдружились, что когда Рахмет наяву, во Тьме за Воротами заболел какой-то смертельной болезнью, никому об этом не стал рассказывать, чтобы хорошие сны не портить, но Дахе всё-таки рассказал. Чтобы Даха с Люсьеном, когда он перестанет тут появляться, не подумали, будто Рахмет их по-свински, не попрощавшись, бросил, потому что нашёл другую компанию. Лучше их никого в мире нет! Рахмет почему-то больше всего беспокоился, что Люсьен и Даха обидятся, хотя, конечно, как все нормальные люди боялся и совсем не хотел умирать. При этом в Ирали Рахмет себя замечательно чувствовал, о своей болезни только теоретически знал. Но это как раз понятно, в Ирали тела уходящих полностью изменяются; у сидов, собственно, тоже. Дядя Люсьен рассказывал, когда ему во Тьме прострелили ногу, дома всё снова стало нормально, а во Тьме он с тех пор хромал.

11
{"b":"805362","o":1}