Эпиграф: Про Барсика…

Жизнь плохо сложилась...... пинали, били… не кормили,

но выживал.. искал кошек.....делал потомство....потом опять били....

и, как ни странно, думал… почему все такие злые?....почему так ненавидят котов?

да, я кот…своенравный, упрямый, в чем-то глупый.....но я такой…

Московская осень выдалась неожиданно теплой и сухой. Дождей почти не было. И аллеи, бульвары, и даже дворы, где росли деревья – всё было застелено нарядными желто-красными коврами из опавших листьев.

Яркое, согревающее душу утреннее солнышко, приветливо улыбаясь прохожим, выходящим из метро, играло «белыми нитями» паутинок на пожелтевших кленовых листьях.

И люди, подсознательно отвечая взаимностью дарящей тепло и свет природе, тоже улыбались и бодро шагали по своим делам под ровный птичий гомон, изредка перекрываемый жужжанием и гудением автомобильных заторов…

В потоке идущих от метро по бульвару людей, словно жираф среди кенгуру, сразу обращал на себя внимание высокий, слегка ссутулившийся мужчина средних лет. Он явно не вписывался в общую массу и как будто плыл против течения, хотя шел в том же направлении вместе со всеми …

На вид ему можно было дать немногим более пятидесяти, хотя на самом деле ему только недавно исполнилось сорок пять.

Не броский, полуспортивный стиль одежды, черная кожаная сумка-портфель через плечо, коротко стриженные седые волосы, равнодушное, как бы слегка «отсутствующее» выражение лица, аскетичный взгляд «в самого себя» – по всем этим признакам можно было предположить в нем среднестатистического офисного работника и одновременно семьянина со стажем. Да так оно и было на самом деле…

Модест Полуэктович Хвостов, отец четверых детей, числился генеральным директором небольшой столичной фирмы, которая занималась перепродажей сухих баклажанов в торговые сети. Да, да, именно числился, потому что от природы не обладал ни организаторскими способностями, ни качествами лидера, ни предпринимательской жилкой…

Но статус многодетного отца заставлял его постоянно напрягаться в поисках работы, потому что, увы и ах, ну нигде-то он не пригождался…

И вот несколько лет назад его, уже почти отчаявшегося, после долгих мытарств по различным конторам, что называется, «подобрала» знакомая подруги его мамы, некая Муза Мордехаевна Застенкер, дама постпенсионного возраста, но, в противоположность Хвостову, весьма активно участвующая в бизнес-процессах столицы.

Сразу поняв, что это будет весьма выгодная и в то же время экономичная сделка (зарплата маленькая, а благодарность стопроцентная), прагматичная Застенкер взяла Модеста Полуэктовича на работу сначала менеджером.

А через пару лет, когда он полностью доказал ей свою преданность, «отблагодарила», по ее словам, Хвостова тем, что сделала его своим соучредителем, открыв новую фирму – «Шиш-Традиция» и, невзирая на ужас и мольбу в его глазах, в довершение еще и назначила генеральным директором. Правда, не забесплатно, как она любила повторять…

Так, к своему сорокапятилетию Модест Полуэктович очутился в роли «Фунта» («который за всех сидел»), то есть номинального руководителя, на самом деле не имеющего права голоса, но при этом отвечающего уголовно за все возможные неправедные деяния своей соучредительницы, дамочки с двойным гражданством….

Отступать перепуганному Хвостову было некуда, как говорится, позади была, хоть и не Москва (как у Кутузова), но, тем не менее, весьма грозная и своенравная жена, а также четверо детей. Поэтому единственное, на что был способен в сложившейся ситуации Модест Полуэктович, сразу потускневший от страха оттого, что отвечать за все мыслимые и немыслимые рискованные бизнес-решения Застенкер, в конечном счете, придется теперь именно ему, – это посильное оттягивание претворения в жизнь всех процессов на фирме, в том числе подписания документов.

Открыто сопротивляться коварной и весьма опасной, с точки зрения бедолаги Хвостова, Музе Мордехаевне, было занятием весьма бесперспективным, поэтому Модест Полуэктович «кипел и горел» на работе почти что на «холостом ходу», вызывая сначала недоумение у сотрудников, да и самой Застенкер, а потом и некоторое разочарование оных.

Когда до Музы Мордехаевны наконец дошло, что новый ее соучредитель и генеральный директор никто иной, как, по словам классика, «муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей, высокий идеал московских всех мужей», она быстро перестроилась, и, словно строгая учительница, ежедневно давала «домашние» задания «школьнику Хвостову», а на следующий день строго проверяла их.

Хвостов стоически переносил мытарства, поскольку уже давно привык к тому, что женщины в его окружении всегда им руководили.

Властная маман, контролирующая практически все его дела и поступки; «не дремлющая» супруга, которая круглосуточно «держала руку на пульсе» и нагоняла на Модеста панический страх обещанием, что выпрет его из дома за какой-нибудь проступок; ну и, конечно, Муза Застенкер вполне интеллигентно, но, тем не менее, весьма жестко добивающаяся от него ежедневных «результатов» и отчетов о выполненных заданиях, ею же продиктованных ему накануне…

Как ни смешно, но больше всех, категорически и почти до судорог Модест Хвостов боялся именно Застенкер…

Она наводила на него тоску смертную и одновременно ужас быть выкинутым, что называется, «без содержания», со вполне прилично, по московским меркам, оплачиваемой работы…

Об этом Хвостов, имея столько детей, а главное – весьма зажиточную и властную супругу, даже в страшном сне не мог и помыслить, поэтому, словно зомби, учил наизусть задания Застенкер, записывал их, чтобы не забыть, не дай Бог, при этом еще больше наливаясь к ней тщательно скрываемой ненавистью…

Надо сказать, что Модесту Полуэктовичу все же удавалось частично мстить Застенкер за вынужденное рабство (как бы «я мстю, и мстя моя страшна»).

Постоянно напоминая ей, что у него четверо детей – мал мала меньше, он каждый день подтягивался на работу не раньше полудня. В оправдание, сделав «печальное лицо», рассказывал Музе Мордехаевне, что с утра завез одного ребенка в садик, другого в школу, а с третьим нужно было высидеть очередь ко врачу. Правда, опуская при этом тот факт, что на завтрак он забегал к маман, которая, проживая недалеко, но в одиночестве, требовала от покорного сына частых визитов.

Вздыхая и охая, Хвостов оправдывался, разводя руками, что всех его родственников, к сожалению, не хватает на то, чтобы качественно ухаживать за таким количеством детей.

При этом на предложение Застенкер взять няню, скромно опустив глаза, лепетал что-то невразумительное о том, что денег в семье мало, что няне сложно и страшно доверить детей…

И тема эта как бы сама собой рассасывалась… Получалась «ничья»… По выражению Застенкер, у Хвостова всегда были одни только многоточия…

Умудренная годами руководящей работы, Застенкер мило улыбалась Хвостову в таких ситуациях, но изо дня в день придумывала ему новые испытания.

Так, Муза Мордехаевна не скрывала от Хвостова того, что ее буквально бесила необходимость уплачивать налоги государству полностью.

Поэтому в качестве достойного специалиста в этой области через знакомых и была приглашена на фирму некая Арзыгуль Нариманова, за плечами коей был многолетний опыт в подобных делах.

Арзыгуль – коренастая мужеподобная женщина лет сорока пяти – одна воспитывала дочь. Все движения ее были резкие, хохот истеричный и очень громкий, порывы страстей необъятные.

Доброта была ей не свойственна ни в каких проявлениях, и видимо именно поэтому ее «волну» и поймала крепкая бизнесвумен Застенкер, также не слишком отличавшаяся человеколюбием.

Иметь врагом такого человека, как Нариманова, не захотел бы никто, находясь в здравом уме. Но в качестве прирученного «цербера» и «ловчилы» Арзыгуль была просто незаменима.