– Стакан воды раздобудьте! Живо! – резко приказал Филипп Иванович и тоже вышел из сарая, держа в руке свой саквояж.
Савелий Галактионович шмыгнул в боковую дверь, ведшую на Мясницкую, и с важным видом лица официального потребовал в ближайшей лавке налить ему стакан воды, срочно требуемый для проведения дознавательных мероприятий. Хозяйка принесла ему воды в чашке, расписанной веселыми цветочками, и принялась выспрашивать, что там и как, и правда ли, что в старом сарае пятерых зарезали, а еще семерых придушили. Младший делопроизводитель строго цыкнул на любопытную лавочницу, подражая тону Анатолия Витальевича, и чинно заявил, что все это секрет дознания, который он – чиновник сыскного управления – естественно, раскрывать кому попало не станет.
К воротам Савушкин прошел по улице. Через сарай было бы, несомненно, быстрее, но он подумал, что уже в достаточной степени проявил героизм и выдержку, а бравировать своей отвагой, теперь уже очевидной всем и каждому, будет нескромно.
Когда он пришел к воротам, там были и Терентьев, и Дягелев, и Белецкий, и Дмитрий Николаевич. Последний, которому, видать, сделалось совсем худо, сидел на подножке казенного экипажа, облокотившись о колени и уронив голову на руки.
– Вас только за смертью посылать! – сердито сказал доктор, забрал из рук Савушкина чашку и плеснул в нее из какой-то склянки, которую выудил из своего саквояжа.
– А ну-ка, выпейте! – приказал он консультанту, отрывая его руки от лица и поднося чашку к побелевшим губам. – Выпейте, говорю вам!
Дмитрий Николаевич повиновался, а потом опять спрятал лицо в ладонях.
Филипп Иванович принялся сердито выговаривать надворному советнику.
– Вы, Анатолий Витальевич, когда в следующий раз решите развлечь господина Руднева, уж сразу его ко мне в морг привозите. Тогда, если он с избытка впечатлений преставится от сердечного приступа, мне лишней мороки с перевозкой тела не будет.
Сыщик на сомнительную иронию патологоанатома не реагировал, а лишь смотрел на консультанта с откровенной тревогой и сочувствием.
Тут Дмитрий Николаевич поднял голову, взглянул на Терентьева мутным взглядом и едва слышно прошептал.
– «Весна»…
– Что? – переспросил Анатолий Витальевич, недоуменно переглянувшись с доктором и Белецким.
– «Весна»… – повторил консультант. – Боттичелли… Картина…
– Картина?.. Дмитрий Николаевич, я ничего не понимаю! – признался надворный советник. – Давайте-ка, голубчик мой, вы сейчас домой поедете, а после все мне толком объясните… Белецкий, увезите его!
Терентьев снова был на Пречистенке уже ближе к вечеру.
Дмитрий Николаевич отдал сыщику свой альбом, в котором была изображена композиция из девяти мифологических персонажей.
– Это Боттичелли? – спросил Терентьев, надевая очки.
– Вы мне льстите, – усмехнулся Дмитрий Николаевич. – Это Руднев, изобразивший сюжет творения великого итальянского мастера эпохи Возрождения. Картина называется «Весна». Но, собственно, важен не сам сюжет, а герои этого полотна, – и Руднев принялся объяснять, указывая на фигуры слева направо. – Это Меркурий, в римской мифологии бог торговли и вестник воли небожителей. Его атрибутами, в частности, являются деньги и крылатый шлем. Помните, монеты в руке первой жертвы и перья в его волосах?.. Дальше, Хариты, три римские богини веселья и радости… Улыбки тех несчастных, правда, радостными никак нельзя назвать… Следующая изображена Венера, богиня любви, в том числе и плотской, и греховной. В общем, любви как таковой, в любом своем проявлении. А над ней – ее помощник Амур, вслепую направляющий свои стрелы в человеческие сердца. Его Боттичелли по традициям пятнадцатого века изобразил в виде младенца с завязанными глазами. За Венерой изображена богиня растительного мира Флора. Ее великий итальянец изобразил в наряде из цветов. А эти двое – нимфа Хлорида и божественное воплощение весеннего ветра Зефир. От их союза согласно мифам был рожден Карпос, бог плодов. Именно на это, по всей видимости, намекали яблоки.
Анатолий Витальевич потрясенно смотрел на рисунок.
– После вашего рассказа, Дмитрий Николаевич, это преступление кажется мне еще более безумным, – признался он. – Эта картина у Третьякова весит?
– Нет, Анатолий Витальевич. Картина хранится в коллекции галереи Уффици во Флоренции.
Сыщик помрачнел.
– Вы хотите сказать, что тот сумасшедший, что устроил весь этот кошмар, из состоятельных господ, имеющих возможность по Европам разъезжать? – спросил он.
Руднев пожал плечами.
– Я лишь говорю, что картина находится в итальянском музее.
– Но ведь в России наверняка есть ее репродукции? – вмешался в разговор Белецкий, все это время безмолвно подпиравший подоконник.
– Вполне вероятно, – согласился с ним Дмитрий Николаевич. – Но, даже если их и нет, это не значит, что для того, чтобы знать эту картину, нужно обязательно ехать во Флоренцию. Существуют литографические сборники и просто описания. Конкретно этой картине посвящено немало статей искусствоведческих и даже философских. Трактовка этого произведения занимает умы исследователей уже более четырех столетий. Это очень известное произведение и своего рода загадка.
– Не иначе как один из умников так ломал над ней голову, что тронулся умом, – проворчал Терентьев и снова всмотрелся в рисунок Руднева. – Дмитрий Николаевич, вы здесь не изобразили ни денег при Меркурии, ни улыбок у трех граций, ни яблок в животе этой… Как там ее?.. Жены ветра.
– А ничего этого у Боттичелли и не было. Наш убийца, видимо, добавил эти детали для того, чтобы точно обозначить персонажей.
– Стало быть, все-таки выходит, что это был человек образованный? – помрачнел Анатолий Витальевич.
– Думаю, да. По крайней мере он хорошо знаком с древнеримской мифологией.
– Скверно… Очень скверно! – заключил сыщик. – С образованными куда как больше хлопот!
– Так он же, наверное, еще и не один был? – предположил Белецкий. – Девять убитых! Тут помощник нужен.
– А убитых не девять, а всего двое, – с интригующей интонацией произнес Анатолий Витальевич.
– То есть как? – переспросил Руднев.
– А так, что остальные семь умерли вполне себе от естественных смертей или несчастных случаев.
– Анатолий Витальевич, прекратите интересничать! Объясните толком!
– Дмитрий Николаевич, семь тел были взяты из морга и только два – выходит, что Венера и Флора – были умерщвлены насильственно, а именно задушены. По предварительному заключению Филиппа Ивановича их убили не ранее двенадцати часов назад.
– Die Welt hat verrückt! (нем. Этот мир сошел с ума!) – пробормотал двуязычный Белецкий – наполовину немец, наполовину русский – под влиянием сильных эмоций имевший привычку переходить на язык Гете. – Каким образом, verdammt noch mal, (нем. черт возьми) можно похитить из морга семь тел?!
– В этом-то как раз сложности нет, особенно если иметь в этом заведении сообщника, – ответил Терентьев. – А коли тело неопознанное где-нибудь в Мариинской больнице или в мертвецкой при Лазаревке, то там и вообще бардак! Покойников оттуда и студенты таскают, и шантрапа всякая для устроения общественных безобразий. Вон, аккурат в прошлом месяце племянничек купчихи Варламовой с дружками своими пьяными подарочек тетке на именины подкинул.
– Интересный у нас портрет преступника вырисовывается, – задумчиво проговорил Руднев, – интеллектуал, разбирающийся в искусстве и древней мифологии, при этом имеющий доступ к моргу… Вы уже установили, откуда именно были похищены трупы и кому принадлежали?
– Нет пока, но Савушкин… Это мой помощник… Вы его, господа, на месте преступления видели… Так вот этот бездельник отряжен мною обежать все покойницкие Москвы при всех госпиталях и кладбищах. Надеюсь, к завтрашнему мы узнаем, откуда наши мертвецы взялись.
– А что с двумя убитыми? – спросил Руднев.
– Первая, та, которая Венера, и впрямь жрица любви. Желтобилетница. Околоточный ее признал. Говорит, промышляла на Лубянке, по договоренности с извозчиками к господам в экипажи подсаживалась. Вторая, выходит, что Флора, похоже, не тамошняя. Полицейские говорят, в их околотке никаких женщин или девиц не пропадало. Мне думается, и Дягелев это тоже подтверждает, что она не из низших: руки холеные, волосы ухоженные, рубашка с кружевом. Кабы такая пропала, ее бы давно искать начали.
