Феникс в моем представлении – это такая птица с огненными крыльями, а не двухметровый мужик с размахом плеч как крылья у орла, который медленно и неотвратимо наступал на меня, как инфаркт на заядлого курильщика. Ему инфаркт не грозил точно, поскольку с физической формой у него все было более чем окей. Про размах плеч я уже говорила? Так вот, помимо плеч в наличии были крепкие руки с литыми мышцами, широкая грудь и пресс, которому обзавидовались бы современные голливудские звезды под лозунгом «за здоровый образ жизни», посещающие качалку три раза в день. Еще и горячий, как вулкан!

Когда он остановился в нескольких сантиметрах от меня, я всей кожей ощутила жар его тела, из-за чего чуть не задымилась сама. Буквально. Кожу словно опалило огнем, а все волоски встали дыбом, готовые исполнять роли проводников в мир чувственных удовольствий.

– Разденетесь сами, ларэй[1]? – скользнув по мне взглядом, поинтересовался он. – Или вам помочь?

Голос у него тоже был глубокий, низкий и гулкий, рождающийся, как пламя в эпицентре вулкана. Я даже не представляла, каким он может быть, когда этот тип в ярости – хотя как певица обладала недюжинными знаниями об октавах, тонах и прочих сопутствующих музыкальностях.

– Справлюсь, – стараясь не выдать голосом ни толики нахлынувших на меня чувств ответила я.

 Тот факт, что я сама на это подписалась, дела совершенно не менял. В конце концов, кому какая разница, что мне нужно спасти сестру, а он – единственный, кто способен это сделать? Ну то есть не он, а его сила, сила Феникса, способная вытащить мою Веру, сделать то, на что не способны врачи нашего мира. Сила, полную мощь которой он сможет обрести только с моей помощью, а точнее – после того, как проведет со мной ночь.

Сказать, что я была не в восторге от открывающихся мне перспектив – значит, ничего не сказать, но я точно знала, что Вера бы сделала для меня все. И даже больше. А значит… значит, просто нужно это сделать, а после вернуться в свой мир и жить, как обычно.

Потянулась привычным жестом к замку на платье и мысленно выругалась. Потому что на платье не было замка, точнее, его не было на этом платье. Взамен был предусмотрен корсет с кучей клепочек, застежек и, разумеется, тех самых шнуров, которые можно использовать как удавки в лихом шпионском боевике.

– Значит, помочь, – усмехнулся мужчина, заметив, а если быть точной, впитав мой кислый вид в глубину темно-синих, как летняя ночь, глаз. Одним движением развернул меня спиной к себе и с такой легкостью принялся избавлять от досадного недоразумения, коим именовали местные женские наряды, как будто только и делал, что им занимался.

Впрочем, не исключено. Я видела, как на императора смотрели придворные дамы, и как они смотрели на меня (правильный ответ – как будто хотели придушить той самой шнуровкой), и вот теперь… теперь его пальцы легко расправляются с застежками на моем платье. Миг – и оно с шуршанием падает к моим ногам, а прикосновение к спине, когда он берется за шнуровку, заставляет меня всю покрыться мурашками.

Их (этих мурашек) здесь быть не должно, но они есть, я это не просто знаю, я их вижу. Закатное солнце, лениво втекающее уставшими лучами в арочное пространство окна, подсвечивает мою белую кожу, которая сейчас напоминает упаковку для особо хрупких грузов: вся в мелкую пупырышку, невыносимо чувствительная к прикосновениям.

У него пальцы как у пианиста – почему-то именно это сравнение сейчас приходит мне в голову. Длинные, сильные, каждое их касание обжигает, и я могу только представить, что будет, когда он дотронется до меня по-настоящему. Надеюсь, я не превращусь в горстку пепла… Хотя обещали, что не превращусь. Ему – сила, мне – спасение Веры и возвращение домой. Полный соцпакет, короче.

Глубоко вздыхаю, когда корсет на моей спине расходится, и мужчина с хриплым выдохом тянет его вниз, цепляя ставшие невыносимо чувствительными соски грубыми краями. Я даже избежать этого прикосновения не успеваю, а в следующий миг меня уже опаляет другим: скольжением пальцев вдоль позвоночника, таким чувственным, таким долгим, он словно играет на мне, как на музыкальном инструменте, вызывая совершенно неправильные, противоречивые чувства.

– Мы так не договаривались, – резко разворачиваюсь в его руках, прерывая ласку.

В темной синеве глаз вспыхивают и разгораются искры, разогревая радужку до состояния тонкой раскаленной паутинки или путеводителя по звездному небу.

– Как пожелаете, ларэй, – сухо и отрывисто, резко произносит он. – Кровать там.

Кровать – да. Она определенно там. Огромная, роскошная, с балдахином – правда, сейчас раскрытым, но в принципе способным скрыть любые непотребства, которые тут можно творить, стоит лишь потянуть за шнурок. Вот я и тяну, но не за шнурок, а время – когда очень медленно, обхватив себя руками, шагаю к ней. Неудивительно, что мужчина успевает первым и, когда я сажусь, бесцеремонно запускает руки под меня. Обжигая ладонями ягодицы, стягивает с меня нижнюю юбку, саму меня подтягивает повыше и, без дальнейших прелюдий, склоняется надо мной.

[1] Обращение к незамужней женщине

«Певицу с фамилией Ягодкина сложно воспринимать всерьез. Надя, возьми псевдоним», – говорил мне мой работодатель. В принципе, я даже была с ним согласна, но псевдоним не придумывался. Да и какой псевдоним вообще можно придумать для кафе «Ночная роза», где я исполняла на заказ песни для посетителей, не желающих слушать плейлист нашего диджея? За последний год под мои выступления делали предложение руки и сердца, несколько раз меня приглашали на юбилеи и дни рождения в рестораны на весь вечер, один раз – даже на корпоратив. Там один из клиентов, изрядно перебравший «Моет Шандон», посоветовал мне:

– Шла бы ты, Надежда… на телевидение.

В этом тоже был резон, но где я и где телевидение? Тем более что одна звезда в нашей семье уже была, моя старшая сестра Вера, и вот у нее как раз был псевдоним. ВерОника Райс, с ударением на «О». Моя сестра побывала и на местном телевидении, и на гастролях, и в свои двадцать два прошла кастинг на шоу «Голос». Ей как раз предстояло ехать в Москву, когда на одном из выступлений она потеряла сознание и впала в кому.

Что случилось в тот вечер, никто не мог толком сказать. Сестра пела на юбилее очень влиятельного человека, зал буквально рыдал (такое часто случалось на ее выступлениях, я сама не могла сдержать светлых слез, когда Вера пела – у нее был очень сильный проникновенный голос), а потом она просто упала… и все. Врачи так и не нашли для себя разгадки того, что произошло, просто констатировали факт: мол, кома – а больше мы ничего не знаем.

– Она вряд ли придет в себя, – так говорил главврач отделения, где лежала Вера.

– Ей бы в столицу, – говорили соседи. – Там, может, что-то и сдвинулось бы.

Я же продолжала верить и начала искать работу, чтобы можно было Веру свозить в Москву. Поэтому и перевелась на заочный, оставив мечту полностью погрузиться в профессию веб-дизайна, и тоже стала петь. Мне это позволяло обеспечивать нашу небольшую семью и откладывать на поездку, а еще, когда я пела, мне казалось, я становлюсь на шаг ближе к Вере. Самую чуточку. Могу дотянуться до нее через песни и позвать, чтобы она вернулась.

А что, если не вернется?

Отмахнувшись от мысли, которая в последнее заставляла меня изображать ночное животное несплюн или ворочаться в постели по два-три часа перед тем, как заснуть, я переоделась. Сунула платье для выступлений – короткое, темно-синее, в сумку, туда же отправилась бижутерия и туфли на каблуке в специальном футляре.