– Спокойно, кадет, – тихо сказал шеф, идя по коридору ровной походкой. – Они не должны почуять твой страх.

Я сглотнул и постарался расслабиться.

Всё дело в аурах. Излучение от них было куда сильнее, чем от любого человека. И отличалось оно… вибрациями, что ли? Лучше объяснить не могу.

Но когда, проходя мимо, моя аура соприкасалась с аурой вервольфа, у меня на спине поднималась несуществующая шерсть.

Вервольфы не оставались в долгу. Некоторые скалили зубы – с удивительно острыми и большими клыками. Другие издавали горлом тихие густые звуки, похожие на рычание.

У дамочки, которая несла стопку папок, прямо на глазах выросла шерсть на руках, ногти с громкими щелчками отчпокались, и из пальцев показались чёрные крепкие когти.

– Вот чёрт, – ругнулась она шепотом, когда мы прошли мимо. – Опять маникюр делать…

– Что это с ними? – спросил я, когда мы вошли в лифт. Слава богу, пустой. – Они всегда так реагируют на людей?

– Они реагируют на тебя, кадет, – пояснил Алекс, прижимая к панели всё тот же пропуск. – Как ты чуешь в них волков, они чуют в тебе стригоя. Сиречь – нелюдь.

– Но директор так себя не вёл, – мне вдруг сделалось муторно и скучно. – Пантелей Митрофанович никак не показал, что для него я чем-то отличаюсь от вас.

– На то он – и вожак стаи, – пожал плечами шеф. – Он лучше всех может контролировать свою вторую сущность. Может управлять своими эмоциями и не выпускать зверя, когда это неудобно.

– Только поэтому он вожак?

– Не только. Он ещё и умнее всех, и быстрее. И жестче. Думаешь, как он добился своего нынешнего положения?

– Ммм… Вызывал всех самцов стаи на поединок?

Я думал, что это будет шуткой.

– Именно! У вервольфов такая же иерархия, как у обычных волков. Главным становится тот, кто лучше всех охотится, имеет больше всех самок и… побеждает всех конкурентов.

– То-то мне показалось, что директор в недавнем прошлом занимался какой-то силовой борьбой.

– Он жив, пока поддерживает форму, – кивнул Алекс. – Но как только вожак ослабеет…

– Акела промахнётся – и его сместят, – кивнул я.

Двери лифта открылись.

– Я думал, мы едем в вестибюль, – заметил я, выглядывая в пустой коридор.

– Попробуем поговорить с братом, – сказал Алекс, выталкивая меня из лифта. – У директора есть младший брат… – он полистал папку, что-то посмотрел и уверенно пошел по коридору.

Здесь интерьер был совсем другого калибра. Мягкий ворсовый ковёр, в котором ноги утопали по щиколотку – мне сразу сделалось стыдно за изгвазданные в грязи кроссовки и мокрые штанины; стены выкрашены в мягкий яичный цвет, всюду неброские картины, состоящие из цветовых пятен, на вид – жутко дорогие. В высоких вазонах – экзотические орхидеи. Казалось, они провожают нас, высовывая острые хищные язычки…

Алекс постучал в дверь с скромной табличкой: "Гордей Митрофанович Степной. Зам. Директора по связям с общественностью"

Тишина…

– Так я и думал, – кивнул Алекс, возвращаясь к лифту.

– В смысле?

– Зам по связям с общественностью – должность синекурная, – пояснил шеф, вновь прикладывая карточку и заставляя лифт открыть двери. – Её обычно получает тот, кому руководство вынуждено платить высокий оклад, не получая ничего взамен. Он – младший брат директора. И по-настоящему в работе не нуждается.

– Но почему вы решили проверить именно его?

– Потому что по логике, он – главный наследник гендиректора и всего капитала. У него – самый мощный мотив.

Когда мы вышли на улицу, я испытал неимоверное облегчение. Словно с меня стащили тяжелый влажный тулуп, от которого шел неприятный запах. Дышать стало легче, жить – веселей… и всё равно хотелось помыться. Да и в кроссовках хлюпало.

Но жаловаться я не стал. В конце концов: что такое несколько стаканов грязной воды, по сравнению с мировой революцией?

– Куда теперь? – меня переполняла жажда деятельности. И хотя прошло уже больше суток с тех пор, как я ел что-то, кроме ягод, в желудке не бурчало. Голова была лёгкая и ясная, двигаться мне было легко.

Сам себе я казался фрегатом, рассекающим плотный людской поток, будто волны.

– Повидаемся с Володей, – сказал шеф. – Здесь недалеко. Кабачок "Вяленый баклажан".

– Какое-то хипстерское название, – хмыкнул я, поглубже засовывая кулаки в карманы куртки.

– Ему всегда хотелось управлять распивочной, – пояснил шеф. – Чтобы смотреть на людей, оставаться в курсе событий… Ну, и пить пиво собственного приготовления.

"Недалеко" по меркам Алекса заняло полчаса. Я уже давно заметил: шеф терпеть не может пользоваться чужим транспортом. Если был выбор: поймать таксомотор или прогуляться, он всегда предпочитал прогулку. Когда позволяло время, конечно.

Распивочная находилась в парке. Под сенью вековых дубов было куда прохладнее, чем на улицах, шум машин почти не доносился. Пахло свежей травой, влажной корой деревьев и битыми кирпичами. Откуда-то издалека долетал нервный голос певца:

– Город, как пирамидка из колечек

Каждый человечек в нём наполовинку искалечен…

– За нами идут, – сказал я, когда мы с Алексом миновали последний горящий фонарь. Дальше была только присыпанная песком тьма.

– Знаю, – кивнул шеф. – Сколько, как думаешь?

Я прислушался.

– Трое… Нет, четверо. Судя по запаху – вервольфы. Подростки.

– Отлично, – шеф деятельно потёр руки. – Вот и первое доказательство.

– Что убийца – из среды своих?

– Ну разумеется, – шеф со знанием дела оглядывался по сторонам. Вот он вышел на освещенный луной участок тропинки, прикинул расстояние до ближайших деревьев… – Тот, кто всё это затеял – занервничал. Регламент не предполагал вызова стороннего дознавателя. Со всеми проблемами вервольфов должен был разбираться Владимир. Но появились мы с тобой, и всё пошло наперекосяк.

– Давно хотел спросить, – я пнул с дорожки пару крупных камней. Чтобы не споткнуться в ответственный момент. – Почему он не стал разбираться сам?

– Понимаешь, Володя – человек другого толка. Он любит конкретику. Не признаёт подковёрных интриг, ненавидит закулисные шепотки… К тому же он – лицо заинтересованное. Являясь штатным куратором диаспоры вервольфов, он может быть предвзятым.

Пацаны – вервольфы были всё ближе. Они пыхтели, как самосвалы на горке, и негромко переговаривались… От мальчишек несло пивом и сушеной рыбой.

– Такое, как сейчас, происходит довольно редко, – негромко заметил Алекс. – Собственно, последний случай серийных убийств среди сверхъестественных существ был двадцать лет назад, в Тамбове.

Я только сейчас понял, что говорит он не о нынешней ситуации с гопниками, а о нашем расследовании.

– А вдруг это действительно не убийства? – спросил я.

Вервольфы затаились метрах в десяти от нас. Неторопливо допивая пиво, они следили, как Алекс курит сигарету и лениво готовились к нападению…

Они привыкли иметь дело с обычными людьми, – подумал я. – С теми, кто не обладает звериным нюхом и острым слухом…

Я не уловил от оборотней никаких эманаций страха или возбуждения. Казалось, нападение на людей в ночном парке для них – рутина. Каждодневное занятие.

– Вдруг это действительно древнее проклятие? – продолжил я свою мысль. – Ведь кладбищу не меньше трёхсот лет, верно? И хоронили на нём не пойми кого… Во всяком случае, не обычных людей.

– С чего ты взял? – шеф весь подобрался. Забыв про дымящуюся сигарету, он уставился мне в глаза.

– А вы что… Не знали? Понимаю, глупый вопрос, – извинился я. – Если б знали – не спрашивали… Так вот. Когда мы были на кладбище… То есть, на стройке… Оно эманировало совсем не так, как обычное людское захоронение.

– Может, за древностью погоста? – задумчиво кинул Алекс.

– Да нет, не в этом дело… – я попытался сформулировать. – От могил исходили вибрации. Когда хоронят обычных людей – там ничего нет. Тело – это всего лишь оболочка. Душа отлетела, и осталась пустая скорлупа. Там, на Ярославском шоссе, всё было по-другому.