Девочка медленно вынула из кармана руку, сжатую в кулак, протянула ее перед собой и разжала пальцы. На узкой ладони заплясал маленький хрустальный шарик – абсолютно прозрачный, как слеза. Сделав пару оборотов, он бесшумно лопнул и исчез, оставив после себя призрачный дымок. Черноволосая девчонка медленно опустила руку, пожала плечами и растворилась в темноте.

Этот чердак переживал не лучшие годы – старый дом, предназначенный под снос, хоть и стоял почти в самом центре города, давно уже пустовал. Огромное помещение, раскинувшееся над последним этажом, давно не видело ни ремонтников, ни строителей, ни даже влюбленных парочек, ищущих уголок потемней. Классическая остроконечная крыша уходила ввысь, и стропила, поддерживающие гнилые доски, терялись наверху, в темноте. Мягкая полутьма окутывала этот большой зал, походивший на чертоги древних воинов. Справа от дома, почти на уровне крыши, горел яркий городской фонарь. Его пронзительный холодный свет лился сквозь дыры в крыше, расчерчивая темный зал светлыми полосами. Нагромождения старой разломанной мебели и бесформенные кучи мусора покрылись толстым слоем пыли и напоминали песчаные дюны, на которые еще не ступала нога человека. В холодном воздухе медленно кружили ледяные хлопья снежинок – мелких, едва заметных, из числа тех, что предрекают скорое окончание холодов. Здесь было пусто, холодно и тихо – как в склепе.

Большая деревянная дверь, обитая разорванными кусками черного дерматина, медленно распахнулась, и скрип ржавых петель разнесся по пустующему чердаку. Из-под обшивки двери посыпалась труха, мутное облако пыли зависло в воздухе. В черный проем двери шагнул человек – среднего роста, но весьма выдающейся комплекции. Плечи у него были широкие, но просторное кожаное пальто, размерами напоминавшее чехол от кресла, не могло скрыть огромный живот, что владелец нес с достоинством. В руке он сжимал длинную полированную палку – трость, выглядевшую тяжелой и основательной. Кожаная кепка плотно сидела на густых лохмах, падающих на плечи, и огромная растрепанная борода, спускавшаяся на грудь, укутанную в черный шарф, казалась логическим продолжением густой шевелюры.

Большой человек сделал несколько шагов по пыльной тропинке, потыкал тростью в кресло без ножек, что лежало на его пути, и прищурился.

– Леха! – хрипло позвал он. – Лех, ты где?

Темнота не ответила. Борода снова ткнул в кресло палкой, выбив из рваной обшивки фонтанчик пыли.

– Леха, – с угрозой позвал он. – Если ты…

В темноте прямо над его головой что-то мелькнуло, и толстяк с неожиданным проворством отпрыгнул назад. Он даже успел выхватить из кармана пальто маленький пистолет, казавшийся игрушкой в огромной лапе, и прицелиться в темноту. Потом, спустя долгий миг, Борода опустил руку и смачно выругался.

В темноте, прямо перед ним, плавало перевернутое лицо Кобылина. Мрачное, заострившееся, измазанное пылью. Охотник висел вниз головой, а его ноги, уходившие вверх, в темноту, цеплялись за невидимую балку. Руки Кобылин сложил на груди и, болтаясь в воздухе, как летучая мышь, сосредоточенно сопел, разглядывая своего друга.

– Совсем ополоумел, – буркнул Гриша, засовывая пистолет в карман. – Ты что, в Бэтмена играешь?

– Проверяю кое-что, – мрачно отозвался Алексей, резко выпрямляя руки. – И выгоняю остатки этой дряни из тела. Тренировки. Как и прежде – по шесть часов в день. Лучшее средство.

– Лучше бы в баню сходил, – бросил Борода, подходя ближе и всматриваясь в лицо друга. – Ты сам-то в порядке?

– Жив, – сдержанно отозвался Кобылин. – Как там?

– Как всегда. Паника и вой до небес, – произнес Гриша, не отводя пристального взгляда от лица охотника. – Но это уже их дело.

– Сколько?

– Чего?

– Сколько трупов?

Борода нахмурился, пожевал губами, тщательно обдумывая каждое слово, но потом со вздохом признался:

– Четверо. Но ты, Лех…

Кобылин резко согнулся пополам, взлетел к потолку и исчез в темноте. Завозился там, как потревоженная птица, а потом с едва слышимым шорохом спрыгнул вниз. Приземлился он легко и ровно, как спортсмен после тренировки, но при этом поднял такой клуб пыли с пола, что Борода, закашлявшись, отступил на шаг.

– Кончай, – пробормотал он, прижимая ладонь ко рту. – И так дышать нечем…

– Это все она, – с горечью произнес Кобылин, отряхивая рукав. – Водяра. Мог же ведь лучше рассчитать… Никогда себе не прощу.

– Брось, Лех, – прогудел Борода. – Ты и так был гуманен, как Ганди. В одиночку разбросал восьмерых голыми руками… Немудрено, что где-то перегнул палку. Да и не стоит их жалеть, ты же сам видел, что они удумали.

– Нет, – отрезал Кобылин, и лицо его застыло в ожесточенной гримасе. – Так нельзя. Это люди.

– Какие люди, – проворчал Борода. – Хуже упырей, ей-богу. Те хоть пожрать ищут, себе жизнь продляют, а эти…

– Нет. Они тоже люди. Хватит и тех, кто приходит за ними из темноты. Если еще и мы начнем отделять зерна от плевел…

– Хорош, – резко бросил Борода. – Хватит ныть. Ты лучше другое спроси.

– Что? – опешил Кобылин.

– Самое главное – сколько живых.

Алексей на секунду задумался, взгляд его застыл, словно охотник прислушивался к внутреннему голосу. Потом медленно, с неохотой, явно страшась услышать ответ, он сказал:

– Ладно. Сколько живых?

– Все, – выпалил Гриша и довольно ухмыльнулся. – Ты был прав, все жертвы были на наркоте. Их готовили к ритуалу, чтобы всех одновременно… того. Ты спас десяток жизней, Леха, и что бы ты ни думал насчет тех шизанутых убийц, от этого тебе никуда не спрятаться. Ты спас десять человек.

– Ну, хоть одна хорошая новость, – Кобылин с облегчением вздохнул. – Хорошо, что я поторопился.

– И это еще не все, – Борода воздел к потолку указательный палец. – Теперь спроси меня, что там самое странное.

– Странное? – недоверчивым тоном переспросил охотник. – Куда уж страннее?

– Спроси, спроси.

– Ну, и что там такого странного ты заметил, чего не заметил я?

– В центре пентаграммы лежал оборотень, – выпалил Борода.

– Оборотень? – удивился Кобылин. – Он там откуда взялся? Я никакого оборотня не видел.

– Понятное дело, не видел. – Гриша кивнул. – Судя по следам, тебе некогда было разглядывать, кто там на полу. А он был сильно ранен, лежал неподвижно. Видно, этим уродам не удалось его усыпить, и они просто его замордовали настолько, что в нем едва теплилась жизнь. Он сдох на руках у оперов, изрядно их удивив.

– Представляю, – вздохнул Кобылин. – И что они?

– А чего они, – Борода пожал плечами. – Как всегда – поступил приказ в письменном виде считать неопознанное существо мутировавшей собакой-выродком вплоть до следующих распоряжений. И все дела.

– Ох, неспроста это все, – Алексей покачал головой.

– А то! Есть у них и в ментовке свои лохматые братья, сто пудов, – отозвался Борода. – Ну, списали его на живодерню, и ладно. Я уж не лез в это дело, чтобы не засветиться. Все, считай, тема закрыта.

– Закрыта так закрыта, – вздохнул Кобылин и провел ладонью по лицу, размазывая грязь по щекам. – Ладно, что у нас дальше?

– Звонил мне тут один тип, просил по старой дружбе разобраться с привидением в новой квартире, – тут же отозвался Борода. – Дает десять штук как минимум.

– Надо будет посмотреть, – бросил Алексей. – Мне новая куртка нужна. А что еще?

– Еще барабашка вроде завелся в девятиэтажке, это мне уж через третьи руки передали. Тоже вроде денежное дело.

– Хорошо, – Кобылин снова вздохнул. – И это глянем.

– Лех, – позвал Борода, демонстративно оглядываясь по сторонам. – Ты это. Того. Когда прекратишь по чердакам скакать?

– В смысле? – Кобылин нахмурился.

– Не пора ли тебе завязать с этим бомжеванием, отец? Прячешься по чердакам да подвалам, живешь впроголодь. Хватит партизанить, а?

– Некуда мне податься, – скупо отозвался Кобылин. – Погорелец я.

– Да брось, – Гриша махнул рукой. – Я тебе какую-нибудь квартирку подешевле вмиг сосватаю.