Заявление!

Я, изобретатель второй категории Нихтанор Ферштейнов, заяв

ляю, что изобрел вечный двигатель третьего рода. Принцип

действия основан на втором законе термодинамики, уравнении

Гейзенберга и теории вакуумного коллапса. Основная труд

ность заключается в получении малогабаритной вращающейся

бархатно-черной дыры, но способ получения приведен в [13].

Движущимся элементом конструкции является четырехмерный ма

ховик, разгоняемый частицами Лесажа [27] в неравномерном

гравитационном поле [68]. Опасность использования, крепко

заключенная в реализации виртуальных лептонов и барионов

[56] в условиях сильной кривизны моллюска отсчета [80] све

дена к абсолютному нулю [5] центробежным регулятором, опи

санным у Кулибина в [6].

Дальше шел перечень использованной литературы с указанием веса каждой статьи.

Мартин поднял глаза на изобретателя.

-- Видите ли, уважаемый Нихтанор, ваш двигатель, не спорю, может, и будет работать, дело не в этом. Он просто экономически невыгоден. Все упирается в смету необходимых затрат, которая, как вы знаете, есть эквивалент общественно-полезного труда в вашем микрорайоне. Поэтому без научно обоснованного контекста я не могу подписать ваше заявление. А контекст -- он разный бывает... Вы поняли, что я имею в виду?

Изобретатель задумался, запустив одну руку себе в бороду, а другой начав чесать затылок. Третью он благоразумно держал на коленях, как символ мирного невмешательства.

-- Без инспекции тут не обойтись, батюшка, -- изрек он могучим басом результат своих четырехминутных раздумий.

-- Я абсолютно с вами согласен, -- Мартин поправил на голове фуражку с надписью на околыше -- "Инспектор" -- и сел вместе с изобретателем в подкативший вдруг из-за угла кабриолет. Извозчик повернул ключ зажигания, и они поехали. Молчание длилось, впрочем, недолго, вскоре извозчик перебрался к ним на заднее сидение и заговорил:

-- Обратите внимание, господа, как по мере проникновения в глубину зоны СМ теряются логические конструкции. Мы видим каскад воспоминаний из зоны КП, затем наблюдаем компиляцию неосознанных вариаций наследственной памяти, и вот, в конце концов приходим к прямому нарушению причинно-следственных связей. Или причиннонаследственных? Ох, неспроста это, неспроста, попомните мои слова... То ли еще будет!

Путаясь в тулупе из синтетической овчины и старчески кряхтя, он перелез на свое законное место, натянул вожжи. Заскрипели тормоза, кабриолет плавно остановился. К Мартину тут же подбежала заведующая столовой и поволокла его за свободный столик. Там Мартин с удовольствием -- правда, не очень большим -- съел неплохой ужин -- жаркое из блателл, специально привезенных из Германии. (Возникло вдруг у Мартина подозрение, что были блателлы всего-навсего вульгарис, а не германикус, но так подозрением и осталось.) На третье блюдо, поданное после первого, был сок алоэ -- Мартин нашел его весьма тонизирующим. Он вытер губы белоснежной салфеткой с красивой вышивкой и спросил:

-- А как у вас дело с продажей спиртного?

-- Боремся и с тем и с другим, -- бодро ответила заведующая, -- прилагаем все усилия для создания невыносимых условий. Вот, например, объединили винный и кондитерский отделы в один. Теперь желающие выпить должны долго стоять в очереди желающих купить ирис "Кис-кис" и конфеты "Школьные". У них будет достаточно времени подумать о своей пагубной привычке, уверяю вас!

-- Хорошо, -- заметил Мартин, явно игнорируя двусмысленность последнего предложения.

-- Этому же способствуют плакаты "Пьянству -- бой", "Приносить и распивать запрещается", "Выше знамя соцсоревнования".

-- Да-да, -- невнимательно согласился Мартин. -- А что же теперь?

-- Теперь вот что, -- сказала заведующая, пододвигая Мартину чистый лист бумаги. -- Распишитесь.

-- Мартин поставил внизу витиеватую роспись и облегченно откинулся на спинку стула.

-- Как мало нужно человеку для сделки с совестью, -- сделала вывод заведующая, забирая листок.

-- Вот как, -- безразлично хмыкнул Мартин.

-- Все люди продают свою совесть, -- убежденно проговорила заведующая. -- Ведь как у человека наступает удовлетворенность собственным поступком, так он и забывает про совесть. Одним хватает сытного ужина, другим -- белого конвертика, третьим... Ха! Третьим достаточно ощущения того, что они поступили правильно -- в согласии со своей верой. И они думают, что так их заставляет поступать -- смешно повторять -- общественный долг, а на самом деле причина этого в их самоудовлетворенности и внутреннем комфорте. Им не хочется идти вразрез с собственными представлениями о каких-то абстрактных понятиях, которые сами же и придумали. А на самом деле все любят комфорт, и какими путями он достигается -- через осознание общественного долга или белый конвертик -- не все ли равно?

-- Вы в корне не правы, -- мягко возразил ей шеф-повар, застенчиво крутя в мозолистых, перепачканных землей и зеленым горошком руках свой кристально белый колпак в мелкую клетку. -- Уж не будете ли вы утверждать, что нет на свете людей, думающих не только о собственном комфорте? Я знаю -есть немало людей, которые пожертвуют любым своим благополучием, чтобы бескорыстно помочь страждущим!

-- Все дело в понятии комфорта, -- гнула свою линию заведующая. -- Комфорт бывает внешний и внутренний. Или, если хотите, моральный и материальный. Есть, конечно, такие, для которых моральный внутренний комфорт значит гораздо больше. Для них видеть, что кто-то голодает -- хуже некуда, конечно, если сами более-менее сыты. Возникает моральный дискомфорт, который они устраняют якобы безвозмездной помощью. А сами-то получают больше! У них уже есть моральный комфорт и чувство правоты своего дела, когда у окружающих -- комфорт только материальный.

Она схватила Мартина за плечо и сильно тряхнула.

-- Не гонись за моральным комфортом, будь материалистом! Иди к милиционеру, он сумасшедший и все тебе объяснит!

В полном смятении Мартин вышел из сверкающего чистотой храма Общепита и оказался на оживленном перекрестке. Взад и вперед, вправо и влево, безо всякого порядка, сразу с четырех сторон непрерывным потоком текли автомобили, мотоциклы, автокраны, велосипеды, трамваи, дорожные катки, железнодорожные цистерны. Механизмы сворачивали, сталкивались, прыгали друг через друга, разбивались, и все же движение не затихало ни на секунду. Над перекрестком стоял ровный шум двигателей и лязг столкновений, грохотание цистерн на стыках рельсов и шуршание велосипедных шин об асфальт. В середине всего этого хаоса, подложив под соответствующее место вышитую подушечку, невозмутимо стоял на голове поджарый йог в белой чалме. Машины его не задевали, он был единственно непоколебимым островком покоя в море лязгающих волн.