Непросто складываются его отношения с конюхом Мироном, служащим в детской поликлинике по соседству с Колиным домом ("Кикимора", 1983). Напиваясь, Мирон скандалит с женой и дочкой, жестоко и бессмысленно избивает безропотную кобылу Машку, не скрывает своей лютой ненависти к большевикам. Будучи трезвым, он тих, приветлив, работает споро, сноровисто. С Колей то щедр и ласков, то зверь. Какой же он на самом деле? - теряется в догадках мальчик. Ответ приходит уже после войны, когда рассказчик становится юношей. Теперь он может понять Мирона как человека, добрые начала в котором не выжгла даже неизбывная ненависть к тем, кто, "раскулачив", порушил его корневую крестьянскую связь с землей, с родным деревенским укладом, сломал жизнь, бывшую для него осмысленной и счастливой. Но у Мирона недостало силы преодолеть обиду, не возвысилась душа его до смирения и прощения. Это в конце концов его и сгубило.
Опыт убеждает Колю, что в жизни нередко бывает, когда человеку, по народному присловью, только Бог судья. Вадим в "Последних холодах" поначалу видится Коле жалким и презренным "шакалом", который клянчит у ребят в детской столовой остатки супа и открыто ворует с подноса маленькой девочки кусочек бесценного хлеба. Даже если ты голоден, не подлость ли отнять хлеб у другого бедолаги, да еще более слабого?
Но вот он ближе знакомится с этим "шакалом" с желтым покойницким лицом, который прямо на улице теряет сознание от истощения. Узнает о пропавших деньгах и хлебных карточках, о младшей сестренке Вадима Маше, об их умирающей в тифозном бараке матери, о прочих злоключениях этих занесенных войной в Колин город беженцев. И ему открывается, что не судить он должен, а явить милосердие.
Всенародность Великой Отечественной показана в лихановских повестях не теми исключительными случаями, когда десятилетние мальчишки, будучи "сынами полков", партизанскими разведчиками и связными, рисковали жизнью, совершали подвиги и погибали, а сплетенной из бытовых мелочей тканью тыловых буден, в которых и надлежит пребывать детям в годину войны.
Ведь когда Коля, сам постоянно испытывающий сосущее чувство голода, делится с Вадимом сэкономленным от своего хлебного пайка куском; когда приводит Вадима и Машу домой, уверенный, что мама и бабушка помогут осиротевшим ребятам решить их проблемы, кажущиеся неразрешимыми; когда (в "Детской библиотеке") приносит с мамой из своего отнюдь не жаркого дома вязанку дров библиотекарше, в прошлом известной ленинградской балерине Татьяне Львовне, чтобы хоть немного отогреть приспособленный под библиотеку табачный магазин; когда он после уроков "лечит" библиотечные книжки, подклеивая истрепавшиеся страницы и укрепляя рваные переплеты, то, как ни далеки эти маленькие дела маленького человека от грозной фронтовой реальности или самоотверженной работы в госпитале мамы героя, они-то и есть Колино участие в сопротивлении нашествию, его собственный, пусть совсем крошечный в масштабе страны, вклад в победу.
Однажды, поинтересовавшись, какую книгу Коля читает, учительница Анна Николаевна скажет: "Какие вы счастливые!" И это - о ребятишках, чья жизнь полна лишений и неотступной тревоги за отцов, на которых каждый день может прийти похоронка? "Конечно, счастливые!" - заметив недоумение на лицах детей, повторит учительница. - Ведь вы прочитаете столько чудесных книг! И все они еще впереди!" "Детская библиотека" - это взволнованный Колин рассказ о не сравнимой ни с чем радости приобщения к удивительным сокровищам литературы. О счастье потрясающего открытия двумя друзьями Колей и его соседом по парте Вовкой Крошкиным - поэзии нашего национального гения Пушкина. Этот том в роскошном дореволюционном издании Вольфа, спасенный из блокадного Ленинграда, Татьяна Львовна в знак особого доверия даст для неспешного чтения своему юному помощнику.
И еще эта повесть - о великой силе искусства, которое, подобно солнечному лучу, раздвигает тяжелые тучи житейских невзгод и трагедий и способно осветить и согреть всякую человеческую душу. И о том, что даже самые гениальные книги - это лишь душестроительный материал, духовная опора. Тогда как выстраивать свою личность, а тем самым и свою судьбу, учиться твердо стоять на ногах человек, даже маленький, должен личным усилием. "Человек сам освобождается от страха", - говорит Татьяна Львовна. И книги - его первые помощники в нелегком деле освобождения от страха перед людьми, неведомым, трудностями, болью, вообще жизнью.
Героев Лиханова экзаменует на душевную стойкость не только нужда, но и благополучие. Борьба за физическое выживание нередко загоняет человека в угол, способна пригасить, если не вытравить, в нем собственно человеческое и вывести на свет, усилить низменное, животное. Но и богатство может разрушить душу, запечатав ее коростой самодовольства и гордыни, сделав бесчувственной к чужой боли и страданию. Эпиграфом к собранию сочинений Лиханова могли бы стать строки М. Цветаевой:
Два на миру у меня врага,
Два близнеца - неразрывно слитых:
Голод голодных - и сытость сытых!
О том, как может быть страшен "голод голодных", можно прочесть в "Последних холодах" и многих других книгах. С "сытостью сытых" писатель ведет спор в "Высшей мере" (1979), "Благих намерениях" (1980), и не только в них.
Надо ли доказывать, насколько насущно нравственное противостояние двум названным "врагам" сегодня, когда пропасть между бедностью и богатством неизмеримо глубже, нежели была в годы Второй мировой войны или брежневского "застоя"? Горькой реальностью наших дней стало, как в далекие двадцатые годы, сиротство при здравствующих родителях и беспризорничество. А проблемы чтения и простой грамотности, так сказать постоянно прописанные в подвалах, на чердаках, в коллекторах теплотрасс, где обитают, словно явившиеся из короленковских рассказов, "дети подземелья", бомжами входят нынче и в нормальные, сытые дома. Ведь там все разгульнее хозяйничают, вытесняя из детского сознания природную тягу к знанию и культуре, убойные (в прямом смысле) компьютерные игры, примитивные заморские мультяшки, кровавые боевики, идиотская западная телереклама, отупляющая мозги и вызывающая агрессивные чувства "музыка".
