Между 1726 и 1733 годами смерть едва ли не каждый; год посещала семью кантора Томаскирхе: умирали младенцы. Она отступила, чтобы спустя пять лет взять взрослого сына.

ПОЛЕМИКА

Не касаться бы нам больше взаимоотношений Баха с ректором Эрнести, но проступает еще одна сторона всей этой истории "борьбы за префекта".

Молодой ректор высказал недоброжелательство не только к кантору-учителю, но к главенству в Томасшуле музыкально-певческого образования. Эрнести был груб и бестактен в обращении с Бахом, этого нельзя ему простить. Но будущий профессор университета, лекции которого в зрелые годы его учености доведется слушать студенту-юристу Вольфгангу Гете, в молодости старался оторваться от бытовавших традиций старого времени.

Ростки идей просветительства в области гуманитарных наук и наук о природе пробивали себе путь. Школа св. Фомы была предназначена для подготовки музыкально и в какой-то мере богословски образованных юношей. Ее выпускники шли на должности церковных канторов, музыкантов. Часть из них пополняла светские капеллы княжеств и городов. Лишь немногие поступали в университет.

В молодом своем рвении Эрнести готов был изменить характер школы. Он открыто выражал недовольство тем, что кантор с его музицированием занимает так много времени у учеников. Сохранилась запись одного из бывших воспитанников Томасшуле. Он рассказывает, что Эрнести, заметив какого-либо школьника увлеченно упражняющимся в музыке, насмешливо-сердито бурчал: не хочет ли тот пилить всю жизнь на скрипке или не готовится ли он, воспитанник школы,, в бродячие шпильманы; а то, возможно, не без намека на циммермановскую музыку, вопрошал: не собирается ли ученик в трактирные музыканты? Подобные выпады Эрнести раздражали кантора, и автор воспоминаний добавляет: "Бах стал ненавидеть учеников, кои всецело отдавались гуманитарным наукам, занимаясь музыкой лишь как побочным делом, а Эрнести стал врагом музыки".

Пренебрежительное отношение к музыкальному искусству в Германии имело давнюю историю. Баху она была хорошо известна. В своем комическом романе "Музыкальный шарлатан" Кунау умно высмеял аргументы против увлечения музыкальным образованием, выдвигавшиеся противниками. Не обошлось даже без пародирования. "О ты, коварная музыка! Бесстыдная обольстительница! глаголет автор романа устами воображаемого гонителя этого искусства. Убирайся, весь твой род и твое поведение настолько порочны, что убивается всякое желание вступить с тобой в священный брачный союз. Ты никогда не поймаешь меня в сети своих льстивых ласк..."

Иоганн Себастьян, конечно, знал и памфлеты Кунау, и подобный свод мнений "о вреде музыки", изложенных другим немецким писателем, Вольфгангом Принтцем, защищавшим в своих трактатах "благородное искусство музыки и пения" от филиппик старых и новоявленных врагов.

Эрнести - всего-навсего мелкий недоброжелатель кантора. Но выступают другие критики, и они ущемляют достоинство Баха уже как композитора. Объявился Иоганн Адольф Шейбе в только что созданном им в Гамбурге издании "Критический музыкант". Это сын приятеля Себастьяна, органного мастера Иоганна Исидора Шейбе. Молодой критик посвятил целые страницы Баху, не назвав, однако, имени лейпцигского композитора. В номере журнала, выпущенном 14 мая 1737 года, передав слово "неизвестному другу", Шейбе словами восторга говорит о впечатлении, производимом игрой "превосходнейшего из музыкантов", исполнителя на клавире и органе. Но далее старается свести на нет искусство композитора, заодно и посетовав на неуживчивый характер сочинителя. Ктокто, а Шейбе, конечно, знал о постоянных служебных конфликтах лейпцигского музыканта. Он пишет:

"Этот великий муж стал бы гордостью всей нации, если бы был более приятным в обхождении и если бы высокопарная и запутанная сущность его произведений не лишила бы их естественности, а слишком сложное искусство не затемняло красоту. Так как он судит по собственным пальцам (это хвала виртуозности Баха! - С. М.), то его произведения вообще трудноисполнимы... Короче говоря, в музыке он представляет собою то, чем господин Лоэнштейн был в поэзии (Лоэнштейн, чье имя второстепенно, в истории немецкой литературы, отличался мертвящим культом фразы, отсутствием вдохновения. - С. М.). Напыщенность увела обоих от естественного и возвышенного к надуманному и неясному, смутному; достойны удивления их тяжеловесная работа и весьма большие усилия; однако они тщетны, ибо неразумны".

Рубя сплеча, Шейбе-сын упрекает Баха в нежелании усваивать "мировую мудрость - изучать силы природы и разума", в отсутствии интереса к "исследованиям и правилам в области ораторского и поэтического искусства", "кои столь необходимы в музыке, ибо без оных невозможно трогательно и выразительно сочинять".

Ученый журналист любуется мастерством музыканта-исполнителя и _не слышит_ ясной простоты и идеальных звучаний музыки композитора. Проходит мимо музыкально-драматических произведений Баха, его кантат и "Страстей". В "искусственной" контрапунктической музыке лейпцигского мастера он не расслышал поэзию чувств, величавую простоту, не нашел признаков превосходства композитора над педантизмом теоретиков музыки.

История снисходительно отнеслась к Иоганну Шейбе, тем более что и хвалебные, и критические высказывания его о Бахе по своей обширности и профессиональному подходу к музыке оказались едва ли не единственным такого рода документом, оставленным современником Иоганна Себастьяна.

В близком Баху кругу людей неблагожелательную запальчивость Иоганна Шейбе объясняли еще тем, что за несколько лет до того неподкупно строгий судья Бах отверг кандидатуру Иоганна Шейбе в пробных испытаниях на должность органиста церкви св. Фомы, хотя тот и был сыном его приятеля, органного мастера. Сказалась твердость, непреклонность Баха - артиста, художника и педагога. Иоганн Шейбе затаил неприязнь, которая, конечно же, могла приметаться теперь к его критическим выпадам против кантора-композитора.

Очевидно, по просьбе Баха в его защиту выступил с анонимной брошюрой в январе 1738 года преподаватель Лейпцигского университета Иоганн Авраам Бирнбаум.