Рейнкен сидел в известном ему одному месте церкви, откуда он лучше всего слышал орган.
Себастьян кончил игру в сумерках ноябрьского дня. Он спустился по лестнице к Рейнкену и подивился: на лице старика расправились глубокие морщины. Присутствующие тоже поразились этой перемене.
Рейнкен поднялся со скамьи, сделал два-три шага навстречу Баху и сказал фразу, которой суждено уже больше двух столетий жить в истории музыки:
- Я думал, что это искусство уже давно умерло, но теперь я вижу, что оно живет еще в вас.
И, как эпически гласит документ времени, "после этого Рейнкен пригласил его к себе и был с ним очень любезен".
В нотографическом справочнике значится еще сочиненная Бахом в этом году _Фуга для клавира_ (954) на тему одной из сонат Рейнкена. Очевидно, это был подарок старому музыканту. Допустимо, что ее он сочинил в дни пребывания в Гамбурге и сыграл в доме Рейнкена.
Бах приехал не с пустыми руками в Гамбург и как композитор-соискатель. Он привез сюда и исполнил _Прелюдию и фугу соль минор для органа_ (542), ее тоже прослушал Рейнкен.
Предстояла игра "на пробу" в церкви св. Иакова. Кроме фуги, у Баха была приготовлена для исполнения кантата "Кто был последним, тот будет первым" (47). Всего, включая Баха, насчитывалось восемь претендентов на должность органиста. Совет храма даже сомневался: не слишком ли много? Органист из Кетена восхитил своим превосходным исполнением. Предстоял, выражаясь по-современному, еще один тур. Но из Кетена пришел приказ князя придворному музыканту быть к 28 ноября во дворце. Намечалось очередное дворцовое развлекательное празднество - что и говорить, событие государственной важности!
Иоганна Себастьяна заверили в Гамбурге, что его выступления будут сочтены соискательскими. И хотя конкурентов много, доброжелатели, и в их числе, конечно, влиятельный Ноймейстер, состоявший в совете церкви Иакова, не сомневались в победе Баха.
Судя по протоколам, совет заседал не раз. И вдруг в протоколе от 19 декабря объявлено, что вопреки мнению некоторых членов совета место органиста предоставлено не Баху, а другому претенденту. Доподлинно известно, как пылко и убежденно отстаивалась кандидатура кетенского органиста. Победила, однако, другая сила: 6 января 1721 года в церковную кассу была внесена сумма в 4000 марок. Кем? Купеческим сыном, одним из соискателей, в конце концов назначенным на должность органиста. Сумма была внесена в благодарность за предоставленное прибыльное место!
В Дрездене царедворцы утаили от Баха вознаграждение за гастроли. В Гамбурге проявили себя корыстные церковные власти. При столкновении высокого искусства Баха с миром выгоды, алчности, карьеристских интересов дворцовые и церковные круги оказывались в родстве, как слепки одной общественно-бюрократической модели.
Впрочем, сноровистым руководителям церкви св. Иакова не удалось замолчать эту скандальную историю. Возможно, и другие соискатели и их патроны были недовольны оборотом дела.
Еще до внесения денег в кассу подоплека решения церковного совета стала известна близким делу людям. И вызвала возмущение у части гамбургского общества. Не сдержал негодования Эрдман Ноймейстер. Он дождался праздника рождества. И во время своей проповеди привел место из Евангелия, повествующее о пении ангелов при рождении Христа, и закончил свою речь выражением глубокой уверенности, "что, если бы один из бесплотных духов, божественно играя, пожелал бы сделаться нашим органистом, ему пришлось бы возвратиться на небо, если бы его карманы не были наполнены золотом".
Спустя шесть лет об этом случае поведал в книге "Музыкальный патриот" известный уже читателю Маттесон. В общем-то скупой на похвалы Баху-композитору, но всегда восхищавшийся Бахом-исполнителем, Маттесон писал:
"Припоминаю, как, вероятно, и прочие, что великий виртуоз... прибыв в великий город (так называли в те годы Гамбург. - С. Ж.), чтобы сделаться органистом, встретил себе конкурента в лице сына богатого негоцианта, умевшего лучше обращаться с талерами, чем с музыкальным инструментом, но которому было отдано предпочтение".
Кто же стал избранником совета гамбургской церкви? С едва сдерживаемым гневом сто восемьдесят с лишним лет спустя молодой Альберт Швейцер написал об удачливом купеческом сыне: "Он, должно быть, и не подозревал, что этими деньгами заплатил и за свое место в любой биографии Баха, то есть приобрел бессмертие..."
Назовем и в нашем повествовании это имя и поставим его в списке "глухой славы" рядом с именем арнштадтского гимназиста Гейерсбаха и герцога Вильгельма Эрнста Веймарского: Иоганн Иоахим Хейтман.
ГОРЕ И ПРОСВЕТЛЕНИЕ
Баху, конечно, доставило боль гамбургское происшествие. Рушились надежды на переезд в большой город, где можно было бы устроить старших сыновей в хорошую школу.
Органная игра в Гамбурге возбудила сильное желание возвратиться к этому инструменту. Верный лютеранин не мог примириться с отсутствием в кальвинистском Кетене церковной музыки. Он зачастил теперь с Фридеманом в зал, где стоял маленький орган капеллы, бедный тембрами. Брал он сюда и младшего Эммануеля, тот сидел и слушал, по-детски надув пухлые щеки, напоминавшие округлостью лицо матери.
Бах писал в эту пору много, часами не выпускал из рук гусиного пера. Теперь, вероятно, дочь Катарина вместо матери затачивала ему впрок перья. Перед музыкой отступала тягость горя. Непрерывное созидание облегчало чувство одиночества. Именно к 1720 году исследователи относят наибольшую часть сочинений Баха кетенской поры. К самому тяжелому, горестному году. Но остается тайной, нашли ли страдания Иоганна Себастьяна прямое либо косвенное отражение в его произведениях.
Бах создавал музыку, свободную от личностных переживаний, сколь бы ни владели они им в трудные, тяжкие дни жизни. Но было бы непростительным вовсе отказаться от поисков связи этой музыки с обстоятельствами жизни композитора. В 1720 году Иоганн Себастьян написал несколько пьес для клавира, сонаты и сюиты (партиты) для скрипки соло, сюиты для виолончели соло, сонаты для скрипки и клавира, для виолончели и клавира, для флейты и клавира, скрипичные концерты... Музыка вела к высокому духовному просветлению удрученного скорбью композитора.
