И если сам народ, отчасти в силу своей исконной пассивности, отчасти в силу своей темноты, еще не в состоянии сбросить с себя иго большевизма, то остается только один путь: прийти к нему на помощь извне. Придти возможно скорее, чтобы спасти страну от превращения в дикий пустырь, а народ – от духовного и волевого обнищания.
Совершенно очевидно, что создавшийся вокруг Совдепии белогвардейский фронт недостаточен для организации настоящего удара по большевизму. Поэтому незамедлительное вмешательство держав Согласия является совершенно необходимым. Прежде чем переходить к возможным формам этого вмешательства, посмотрим, что представляет из себя в настоящее время в военном отношении общий противник культуры – Советская Россия.
Как уже было упомянуто выше, большевики, едва успев развалить старую армию, обратили исключительное внимание на образование новой. Они понимали, что без казенного орудия принуждения, проданного им и поставленного в условия преданности, им не удержать власти. Латышей и китайцев не могло хватить на всю Россию, не говоря уже про то, что на Совдепию напирал со всех сторон и внешний враг.
Весной 1918 года было решено создать миллионную армию, а осенью – уже трехмиллионную, причем введена общеобязательная воинская повинность. Приступлено к всеобщему воинскому обучению. Открыт целый ряд курсов и школ для подготовки «красных» офицеров. В пользу армии делались специальные поборы – деньгами и вещами. Митинги посвящались главным образом военному положению Совдепии и идее создания крепкой, многочисленной и политически послушной советской армии. Интенсивная мобилизация людей в возрасте от 23 л[ет] до 40 л[ет] (людей, «не эксплуатирующих чужого труда») не дала, однако, желательной численности. Объясняется это неналаженностью учетного аппарата и массовым дезертирством. К началу 1919 года в армии вместо полагающегося миллиона состояло не более 500 000 человек, из них настоящего боевого элемента около 300 000. Едва ли и впредь мобилизационные расчеты большевистского Главного Штаба оправдаются в полной мере.
Боевая надежность армии характеризуется следующими данными.
Организация продолжает носить незаконченный характер. Штаты не заполнены. В пехотном полку должно быть 3581 чел., а налицо нередко состоит менее одной тысячи. По сведениям, к началу января в одном из полков 18-ой дивизии состояло всего 100 человек. Множество мелких, случайных и совершенно ненужных отрядов и команд. Есть такие, в которых «кормятся» только ловко пристроившиеся штабы отрядов или команд, а остальной личный состав месяцами и безнадежно «ожидается». В 6-ой армии, кроме двух дивизий, числилось 11 отдельных отрядов численностью от 50 до 1600 человек.
Снаряжение и одежда удовлетворительны, но вооружения не хватает, хотя и считают, что налицо имеется 1 100 000 винтовок. Заводы изготовляют ничтожное количество новых винтовок. В декабре повсюду были расклеены воззвания о сдаче оружия в районные советы всеми «партийными товарищами и организациями». Явный показатель недостатка в армии вооружения.
Кавалерии почти не существует: нет лошадей. Еще в октябре прошлого года центральная власть искала такого ремонтного 5 генерала, который сумел бы поставить в армию тысяч 15 лошадей.
Недостаток запряжек, особенно в парках, является причиной слабой численности артиллерии. Насчитывалось, в общем, немного более 1000 орудий на все фронты, но число действующих меньше. Артиллерийских офицеров, умеющих вести огонь, очень мало. Артиллерия преимущественно в невежественных руках.
Инженерные войска распылены в виде мелких частей. Все в состоянии незаконченного формирования.
Внешний вид армии, по сравнению с положением в середине прошлого года, улучшился. Но дисциплина по-прежнему условная. Сам видел части, идущие на фронт вразброд со стрельбой из строя на ходу вверх, – к ужасу прохожих. На фронте применяется только одно наказание – расстрел. В случаях непослушания он применяется обязательно. Поэтому такие случаи редки.
Комитеты уничтожены в строевых частях, в тыловых учреждениях, а также в центральных военных управлениях, но зато в строевых частях введены недавно «партийные коллективы» – институт [одно слово неразборчиво] комитетов. Так как это главным образом политический институт, то о нем ниже, когда я буду говорить о политической надежности армии. Функции комитетов сосредоточены в лице комиссаров – где одиночных, где парных, а отчасти переданных «партийным коллективам». Комитеты были выброшены из армии во имя признанного принципа единоначалия. С ними пало и выборное начало. Но вне армии сохранены и комитеты, и выборное начало. Без этого рабочие и крестьяне могли бы легче выйти из рук. Комиссары назначаются, а не выбираются.
Командование. Комиссары, надзирающие за военными специалистами, невежественны в военном отношении, не исключая и верховного надзирателя – Троцкого, который, нахватавшись верхов, все же остался совершенно несведущ в чисто технической области; комиссары не скрывают своего недоверия к приглашенным специалистам и не могут не сознавать, что они по военным вопросам в руках этих специалистов; в своих речах вожаки выражают уверенность, что «в недалеком будущем» на смену «белогвардейским офицерам-предателям» придут «красные командиры», лихорадочно изготовляемые на многочисленных офицерских курсах, а из этих верных советской власти офицеров получатся и «красные генералы». Пока же комиссарам, комплектуемым нередко из числа полуграмотных солдат и бойких рабочих, развязно берущихся за абсолютно незнакомое им дело, приходится играть жалкую и презренную роль; даже подсматривание за личным составом – то есть основная их задача – не может выполняться ими осмысленно, настолько они несведущи в военных вопросах. Все сводится к мелочным придиркам, имеющим целью проявить власть и отстоять достоинство комиссара. В крупных же вопросах этих «товарищей» можно провести как угодно и получить их подпись на любое распоряжение, существенно расходящееся с интересами советского правительства.
Мне известны случаи намеренной засылки воинских эшелонов не туда, куда нужно, бессмысленного сосредоточения военных запасов, преступного, с точки зрения большевистских интересов, проектирования укреплений и т. п. Все подобные распоряжения были утверждены и одобрены комиссарами, причем в некоторых случаях – самим Троцким.
В одном из центральных военных управлений, отвечающих прежнему управлению Генерала Квартирмейстера Генерального Штаба, мне случилось наблюдать комиссара из латышей. Он сидел в очень большом кабинете, читал газету, говорил по телефону с другими латышами, но я не заметил, чтобы он принимал какое-либо участие в работе управления. Он откровенно чувствовал себя на одном из наблюдательных пунктов большевизма, не более.
Военные специалисты – старший и средний командный состав – работают в громадном большинстве, я сказал бы, конфузясь. Это кладет на все распоряжения отпечаток нерешительности, вялости, неискренности. Но нельзя закрывать глаз на то, что люди, втягиваясь в дело, мало-помалу, в силу прежних привычек начинают работать как следует, а иногда даже и с увлечением. Этому способствует и создавшаяся атмосфера безнадежности: переживаемая вначале душевная драма с течением времени уступает место апатии, а для некоторых характеров – нездоровому озлоблению, которое переходит в желание поддержать большевиков против недосягаемых и тщетно ожидаемых избавителей. Таким образом, командный состав представляет собою как бы гарнизон большевистской крепости, большая часть которого готова изменить, часть же, изверившаяся в активность осаждающего, решилась, чтобы улучшить свое положение, на вылазку и на бой с ним.
Пусть осаждающий учтет этот перелом в психологии осажденного и все значение времени для подобного перелома.
Нужно понять еще, что переход целых и притом крупных частей на Белую сторону почти невозможен вследствие трудности подготовить соответствующее настроение солдат, особенно без нажима извне; переход же отдельных лиц командного состава, уже принимавших участие в гражданской войне на стороне красных, невозможнее по другой причине: их ждет расправа белых. В результате создается или настроение отчаяния, заставляющее людей желать победы большевикам, или стадное чувство, при котором кажется, что выгоднее не отделяться, держаться в кучке и спасительнее нести один массовый ответ.
Наконец, несомненно существует и такая часть командного состава, которая сразу ухватилась за возможность сделать так называемую «революционную» карьеру. Среди таких есть и старые, и молодые. Тип слишком хорошо известный, пока еще не подаривший большевикам Бонапарта.
Низший командный состав слагается из офицерства прапорщичьего типа и из новых «красных» офицеров. Среди первой, старой категории немало людей с «белогвардейской» душой; в общем же это народ усталый, серый и пассивный. Вторая категория, которую довольно успешно изготовляли упомянутые выше курсы, угрожает развернуться в кадр бодрых, большевистски настроенных и достаточно сведущих офицеров.
И здесь время играет первостепенную роль. Чем дольше позволить развиваться этому институту, тем более окрепнет армия в качестве чисто большевистского орудия. При полной или относительной политической безучастности старшего командного состава, удаляющей его от солдата, какое громадное значение будет иметь офицерская молодежь, равномерно влитая в ряды с большевистской «словесностью» в кармане?
В общем итоге о боевой надежности армии можно сказать, что за год достигнуто в этом смысле много: главное, переход к единоначалию, повышение дисциплины, некоторое подобие внутреннего порядка, освежение младшего командного состава.
Тем не менее армия сохраняет еще все черты иррегулярных войск. Лучше всего это вырисовывается в тактике. Войска не ведут войны, а выходят «на работу». Отработав, стихийно возвращаются на квартиры, жмущиеся обыкновенно к железной дороге. Служба охранения и разведки случайна и совершенно ненадежна. Рыть основательный окоп красноармейцу лень. Крайняя подверженность панике, чему способствуют самочинные и ложные донесения, посылаемые неизвестно кем помимо начальников по железнодорожному проводу. При первых тревожных признаках стремление к «эвакуации» и к подрыванию сооружений и складов (чисто пассивные тенденции). Необыкновенная любовь к разным техническим средствам вроде бронированных поездов, броневых автомобилей и суеверное упование на них или, наоборот, страх перед ними. Из плюсов – способность к частному порыву, если есть личный пример и пылкий предводитель.
В заключение опять-таки приходится подчеркнуть элемент времени; с течением времени картина может и даже должна измениться в сторону улучшения армии. За первый год строительства она получила некоторую определенную форму, не считаться с которой было бы опрометчиво. Уже теперь нужно стремиться бить эту армию регулярством, то есть качеством. Пройдет еще год – понадобится не только стройная организованность действий, но и превосходные силы.
Политическая надежность Красной армии характеризуется негласным, но всеми видимым делением ее на верных и неверных; о первых усиленно заботятся, о вторых – весьма условно, включительно до того, что на дезертирство этой второй категории солдат смотрится сквозь пальцы. Хотя, с другой стороны, дезертирство с фронта достигло таких размеров, что в Москве недавно образована особая комиссия для выработки мер по прекращению этого явления. Отбор верных и обработка неверных вручена большевистским ячейкам, установленным в каждой отдельной боевой части; эти ячейки получили название «военных партийных коллективов» и по существу являются, как уже отмечалось, отделениями, чрезвычайно вкрапленными в войска. В инструкции коллективам указано, что они «не являются формальною властью, но ведут работу в самом тесном контакте с военною властью». Контакт этот выражается в тщательном надзоре за командирами и за политической благонадежностью остального личного состава; для исполнения этой функции избирается каждым коллективом «осведомительное бюро» из 3‐х лиц, заседающих ежедневно. Таким образом, создана скрепа, имеющая целью уберечь армию от политического развала, на возможность чего, очевидно, были веские указания. Возникавшие волнения носили, впрочем, чисто животный характер и усмирялись отпуском того или иного продукта и обещаниями на будущее.
Части, признанные целиком ненадежными, то есть способными выйти на улицу с оружием, распускаются или отправляются на фронт (вроде полка городской охраны в Петербурге – бывшего Семеновского).
В общем, за армией центральная власть смотрит в оба и, несмотря на далеко неполную устойчивость красноармейцев в политическом отношении, держит их в послушании. Агитация, коллективы и подачки делают свое дело.
