Медвежьим промыслом занимались в Сергаче очень многие. В некоторых семьях было не по одному, а по два медведя. На городском рынке даже был ряд, где торговали медвежатами. Девять месяцев в году ходили по миру медвежатник6 со своим медведем и мальчиком, представляющим козу, а на десятый, ближе к зиме, начинали домой собираться. Шли осторожно – города, тем более столичные, обходили десятой дорогой. Не дай бог нарваться на станового пристава. Зарабатывали хорошо. Часть денег уже из дальних стран посылали домой, опасаясь не совладать с собой и пропить, прогулять, а часть приносили сами. Тех денег, что зарабатывали за сезон, хватало бы надолго, кабы… нет, не водка, а страсть к вольной жизни, к бродяжничеству. Как начнет таять снег – так и станет медвежатник собираться в дорогу.

И еще. В обширной программе медвежьих номеров был один «военный». Медведь брал палку на плечо и с ней маршировал, подражая солдатам-новобранцам, которых учат ружейным приемам. С этим номером связана история, без которой не обходится ни один рассказ о Сергаче. Рассказал ее Мельников-Печерский в романе «На горах». Может, этого и не было вовсе, а Павел Иванович все выдумал, но «когда французы из московского полымя попали на русский мороз, забирали их тогда в плен сплошь да рядышком, и тех полонянников по разным городам на житье рассылали. И в Сергач сколько-то офицеров попало, полковник даже один. На зиму в город помещики съехались, ознакомились с французами и по русскому добродушию приютили их, приголубили. Полонянникам не житье, а масленица, а тут подоспела и настоящая весела, честна Масленица, Семикова племянница. Сегодня блины, завтра блины – конца пированьям нет. И разговорились пленники с радушными хозяевами про то, что летом надо ждать. „Не забудет, говорят, Наполеон своего сраму, новое войско сберет, опять на Россию нагрянет, а у вас все истощено, весь молодой народ забран в полки – не сдобровать вам, не справиться“. Капитан-исправник случился тут, говорит он французам: „Правда ваша, много народу у нас на войну ушло, да это беда еще невеликая, медведей полки на французов пошлем“. Пленники смеются, а исправник уверяет их: самому-де велено к весне полк медведей обучить и что его новобранцы маленько к службе уж привыкли – военный артикул дружно выкидывают. Послезавтра милости просим ко мне на блины, медвежий баталион на смотр вам представлю“. А медвежатники по белу свету шатались только летней порой, зимой-то все дома. Повестили им от исправника, вели бы медведей в город к такому-то дню. Навели зверей с тысячу, поставили рядами, стали их заставлять палки на плечо вскидывать, показывать, как малы ребята горох воровали. А исправник французам: „Это, говорит, ружейным приемам да по-егерски ползать они обучаются“. Диву французы дались, домой отписали: сами-де своими глазами медвежий баталион видели. С той, видно, поры французы медведями нас и стали звать».

Вот вы, прочитав эту историю, небось, только усмехнулись да подумали, что Мельников-Печерский на то и писатель, чтобы сочинять, а мне экскурсовод Наталья Николаевна Сидорова7 в Сергачском краеведческом музее разве что не поклялась, что это факт исторический, и даже потом показала место на Базарной площади, где этот медвежий парад проходил.

К концу девятнадцатого века медвежий промысел почти прекратился. Церковь и правительство его искореняли, искореняли и искоренили совсем. Да и уходить из дому и бродить с медведем по Российской империи, и даже доходить с ним до Англии, было не в пример сложнее, чем по Московскому царству. В декабре 1886 года высочайшим повелением окончательный срок прекращения промысла был указан в пять лет. Означало это одно – всех медведей нужно было… Их и убили, свезя в овраг за городом. Правда, в самом Сергаче к тому времени было уже немного медведей – больше по окрестным деревням, но и тех, что жили по деревням, тоже истребили.

Однако мы забежали слишком далеко вперед, пропустив восемнадцатый век, в котором Сергач 5 сентября 1779 года из села превратился в город по указу Екатерины Великой. Не то чтобы Сергач в это время бурно развивался и в нем процветали ремесла и науки – вовсе нет. Просто был он казенным селом, а не принадлежал какому-нибудь помещику. Вот и сделали его уездным городом, а на гербе поместили медведя, стоящего на задних лапах. Означало это, что «того рода зверей в окрестностях города довольно».

Новорожденному городу была дана такая характеристика, которую, ей-богу, лучше было бы не давать. «Новоучрежденный в Нижегородском наместничестве город Сергач, преобразованный из села бывшего ведомства поташной конторы: купцов – 69, мещан – 37, крестьян поташного ведомства – 827 душ. Деревянного казенного строения: корпус присутственных мест, кладовая для денежной казны, колодничья тюрьма, соляные магазины всего числом три амбара, для поставки казенного вина подвал. Торгов, промыслов и рукоделий никаких не имеется, а посему так же и по строению своему, настоящим городом назвать не можно. К дальнейшей торговле особых способностей не имеется».

Ни рукоделий, ни способностей к торговле… Между тем рукоделия в Сергаче были. Местные лапти отменного качества славились на все Поволжье. Если бы русский царь был из крестьян, то и к царскому двору такие лапти не стыдно было бы поставлять. Плести их умели все от мала до велика. Девочки еще и ходить не умели, а уже слабыми своими ручонками сплетали себе и братьям лапоточки «на первый шажок». Зимой лапти плели даже ученые медведи, которых мучила бессонница. На женскую ногу лапти плели прямые, а на мужскую – кривые. Из бересты плели ступанцы, а из веревок – «шептуны». Были лапти из прядок конопли и назывались «оборы». Лаптей плели столько, что их возами везли на Нижегородскую ярмарку. Кроме лаптей вязали в свободное от полевых работ время носки и варежки. Те, кто не вязал носки и варежки, валяли валенки. Вообще брались за любые ремесла, поскольку с полевыми работами были сложности. Полевые работы, как известно, хорошо проводить в поле, а вот с полями-то у местных крестьян все было плохо. Вернее, с полями хорошо, а без них плохо. Большая часть земель в уезде принадлежала помещикам. Поташный промысел к началу девятнадцатого века захирел, и надо было заниматься земледелием, а земли для этих занятий у крестьянина в достаточном количестве как раз и не было. От такой жизни не только медведей начнешь дрессировать, но и сам будешь смотреть на всех медведем.

В двенадцатом году сергачанам удалось пройтись по Европе без медведей, но с оружием в руках. Дошли они до Германии и принимали участие во взятии Дрездена. Шли под своим знаменем, на котором был вышит медведь, держащий в правой передней лапе боевой топор. Это знамя потом долго хранилось в городском Владимирском соборе, пока в тридцатых годах прошлого века собор не был закрыт. Тогда знамя из собора и пропало.

После того как ополченцы вернулись домой, снова начались бесконечные лапти, вязаные носки, валенки и дрессировка медведей. Сергач жил жизнью обычного русского уездного города – пыльного, затканного по углам паутиной, сонного и до того скучного, что в нем, случалось, даже мухи дохли от недостатка развлечений. Одно время городская шестигласная дума по предложению городского головы даже решала вопрос, а не впасть ли в спячку всем городом до лучших времен, и многие горячо поддержали это предложение – особенно медведи, жившие почти в каждом доме. Впрочем, от этой идеи отказались. Во-первых, потому, что представлялось невозможным уложить спать всех малых ребят разом – кто-нибудь из них не ровен час не заснет, станет бегать с другими такими же сорванцами по городу, да, не приведи господь, у них в руках окажутся спички… Во-вторых, боялись того, что скажет по этому поводу губернатор в Нижнем Новгороде, не пойдут ли кривотолки, не усмотрят ли в этом вольтерьянства, не захотят ли соседние уезды присоединиться к такому начинанию, не пришлют ли комиссию из самого Санкт-Петербурга разбираться, не выяснится ли, что подряды на ремонт городских улиц давно взяты, а булыжных мостовых как не было, так и… И в-третьих, никак не могли между собой договориться о том, что считать лучшими временами и на какой срок надо засыпать. По всему выходило, что столько проспать не только человек, но даже и медведь не в состоянии.