– Спасибо, конечно. – Я бросил на него убийственный взгляд. – Но я предпочитаю спать один.

– Как хочешь. Сеймур, отправляйся обратно в Большой дом. – Дионис щелкнул пальцами, и голова леопарда исчезла из рук Уилла.

– Ну так что… – Дионис осмотрел меня с ног до головы. – Получше себя чувствуешь после девятнадцати часов сна?

Я понял, что стою перед ними в одних трусах. В этом бледном несуразном смертном теле, покрытом синяками и шрамами, я уж точно не похож на бога – скорее на личинку, которую выковыряли из земли палкой.

– Отлично я себя чувствую, – проворчал я.

– Чудесно! Уилл, сделай так, чтобы он выглядел прилично. Увидимся с вами обоими на завтраке.

– На завтраке? – изумленно переспросил я.

– Да, – кивнул Дионис. – Это когда едят блинчики. А я люблю блинчики. – И он исчез в сверкающем облачке виноградного аромата.

– Выпендрежник, – пробормотал я.

Уилл рассмеялся:

– Ты и правда изменился.

– Когда уже все перестанут мне об этом говорить!

– Но это же хорошо.

Я снова взглянул на свое побитое тело:

– Как скажешь. Можно одолжить у тебя что-нибудь из одежды или мешок какой-нибудь?

Вот все, что вам нужно знать об Уилле Соласе: он приготовил для меня одежду. Когда он ездил в город в прошлый раз, то специально купил вещи, которые могут мне подойти.

– Я подумал, что в конце концов ты вернешься в лагерь, – объяснил он. – По крайней мере, надеялся на это. Мне хотелось, чтобы ты чувствовал себя здесь как дома.

Этого хватило, чтобы я снова разревелся. О боги, я был эмоционально разбит. Уилл оказался таким заботливым, и эту черту он унаследовал не от меня. Ею он обязан своей матери Наоми и ее доброму сердцу.

Я хотел обнять Уилла, но так как я стоял в одних трусах, а он – в полотенце, это было бы неловко. Вместо этого он похлопал меня по плечу.

– Сходи в душ, – посоветовал он. – Остальные отправились в поход рано утром, – он указал на пустые кровати, – но скоро они вернутся. Я тебя подожду.

Когда я помылся и переоделся – в новые джинсы и оливковую футболку с V-образным воротом, которые сели идеально, – Уилл наложил мне на лоб свежую повязку и дал аспирин, потому что болело у меня все. Я снова почувствовал себя почти человеком – в хорошем смысле этого слова, – и тут вдали протрубила раковина, призывая обитателей лагеря на завтрак.

На пороге мы столкнулись с Кайлой и Остином, которые возвращались из похода и вели за собой троих новичков. Снова были слезы и объятия.

– Ты вырос! – Кайла схватила меня за плечи сильными руками лучницы. От июньского солнца ее веснушки проступили ярче. Ее рыжие волосы с зелеными кончиками напомнили мне о конфетах-тыковках, популярных в Хеллоуин. – Стал минимум на два дюйма выше! Правда, Остин?

– Определенно, – согласился Остин.

Остин был джазовым музыкантом и обычно держался спокойно и невозмутимо, но сейчас он улыбнулся мне так, будто я исполнил соло, достойное Орнетта Коулмана[21]. Оранжевая лагерная футболка без рукавов открывала его темные руки. Косички у него на голове были заплетены вкруговую и напоминали следы, оставленные НЛО на полях.

– Дело не только в росте, – сказал он, – но и в том, как ты держишься…

– Кхм, – раздалось у него за спиной.

– Ах да. Простите, ребята! – Остин отступил в сторону. – Пап, в этом году у нас трое новеньких. Уверен, ты помнишь своих детей – Грейси, Джерри и Яна… Ребята, это Аполлон!

Непринужденный тон Остина словно говорил: «Я знаю, что ты понятия не имеешь, кто эти дети, которых ты зачал двенадцать или тринадцать лет назад и позабыл об этом – но не переживай, пап, я тебя прикрою».

Джерри был родом из Лондона, Грейси – из Айдахо, а Ян – из Гонконга. (Когда я был в Гонконге?) Все трое смотрели на меня потрясенно. Правда, в их глазах читалось скорее не «Вау, круто!», а «Да вы прикалываетесь». Я пробормотал какие-то извинения за то, что оказался ужасным отцом. Новички переглянулись и, видимо, пришли к молчаливому согласию избавить меня от этих мучений.

– Я умираю с голоду, – сказал Джерри.

– Ага! – подхватила Грейси. – В столовую!

И наша странная семейка отправилась на завтрак.

Ребята из других домиков тоже спешили к обеденному павильону. По дороге на холм я заметил Мэг, весело болтающую с братьями и сестрами из домика Деметры. Рядом с ней семенил ее маленький друг Персик, фруктовый дух в подгузнике. Выглядел он весьма довольным, поочередно взмахивал крыльями из листьев и цеплялся за ноги Мэг, стараясь привлечь ее внимание. В последний раз мы видели Персика в Кентукки, потому что появлялся он в основном только на природе, или если Мэг грозила серьезная опасность, или перед завтраком.

Мы с Мэг провели столько времени вместе, по большей части только вдвоем, что я почувствовал укол ревности, глядя на нее в окружении других друзей. Судя по всему, без меня она чувствовала себя неплохо. Я задумался: если я когда-нибудь смогу вернуться на Олимп – останется ли она в Лагере полукровок? И почему-то при мысли об этом мне стало грустно.

После кошмаров, пережитых при императорском дворе Нерона, она заслуживает мирной жизни.

Мне вспомнился сон, в котором переломанная Лугусельва лежала на носилках перед троном Нерона. Признать это было тяжело, но, возможно, у нас с галлийкой есть кое-что общее. Мэг нужна семья получше, чем Лу или я. Но от этого думать о прощании с ней не становилось легче.

Прямо перед нами из домика Ареса, спотыкаясь, выбежал мальчишка лет девяти. Шлем скрывал его голову почти целиком. Он бросился догонять своих, и меч, слишком большой для него, волочился по земле, чертя змеящуюся линию.

– Новички совсем малыши, – пробормотал Уилл. – Неужели и мы были такими?

Кайли и Остин согласно кивнули.

– Между прочим, новички все слышат, – проворчал Ян.

Мне хотелось сказать им, что все они просто малыши. Годы их жизни – лишь мгновение по сравнению с тысячелетиями моей. Мне нужно бы кутать их в теплые одеяла и угощать печеньками, а не ждать, что они станут героями и будут убивать монстров и покупать мне одежду.

Правда, вот Ахиллес отправился на Троянскую войну, когда еще даже не начал бриться. За долгие века я видел, как множество героев отважно шагают навстречу гибели… Подумав об этом, я ощутил себя старым, как зубной прорезыватель Кроноса.

После жизни в Двенадцатом легионе в Лагере Юпитера, где приемы пищи подчинены установленному распорядку, завтрак в обеденном павильоне поверг меня в шок. Старосты объясняли правила рассадки (какими бы они ни были), вернувшиеся с каникул ребята пытались отвоевать себе местечко рядом с друзьями, а новички старались не убить ни себя, ни друг друга своим новым оружием. В толпе сновали дриады с полными тарелками, за ними, норовя утащить кусок, таскались сатиры. Лозы жимолости, обвивающие греческие колонны, наполняли воздух ароматом.

У жертвенного огня выстроилась очередь полубогов, которые в качестве приношения богам бросали в огонь часть своего завтрака: кукурузные хлопья, бекон, тост, йогурт. (Йогурт?!) В небо поднимался ровный столб дыма. Как бывший бог я оценил их жест, но задумался, стоит ли загрязнять атмосферу запахом жженого йогурта.

Уилл предложил мне сесть рядом с ним и подал кубок с апельсиновым соком.

– Спасибо, – поблагодарил я. – А где… ну… – Я огляделся в поисках Нико ди Анджело, помня, что обычно он сидел за столом Уилла, хотя по правилам каждый должен есть за столом своего домика.

– Вон там, – ответил Уилл, очевидно, угадав мои мысли.

Сын Аида сидел за главным столом рядом с Дионисом, у которого на тарелке возвышалась гора блинчиков. Тарелка Нико была пуста. Они странно смотрелись вместе, но, кажется, серьезно и увлеченно о чем-то беседовали. Дионис редко пускал к себе за стол полубогов, и если он удостоил Нико такого внимания, значит, действительно есть проблема.

Я вспомнил, что сказал мистер Ди вчера перед тем, как я вырубился.