От греха подальше нашу ракетную школу летом 1964 года передислоцировали в город Мышанку в Белоруссии. Помню, что ездивший туда старшина роты и сержанты, вернувшись, часами с восхищением рассказывали, какие белорусы сердечные. Как они с ведрами молока, яблок и домашними заготовками приходили в часть и всех военных угощали от чистого сердца. Мне как белорусу это было вдвойне приятно слышать.
Из Минска нам с сыном надо было автобусом добраться до Солигорска. Автобус уходил через два с половиной часа. Прокатились на троллейбусе в центр, прошлись по продуктовым магазинам. Приятно удивились разнообразию мясных и консервных продуктов, чего у нас в Свердловске в середине 70-х не было. Купил в подарок бабушке большую бутылку армянского коньяка.
Сели в наполненный пассажирами автобус, он выехал за город и помчался по автостраде, как сумасшедший. Был густой, белый, непроглядный туман, а он все несся, не сбавляя скорости. Я был в диком напряжении от такой скорости и ограниченной видимости и попытался отвлечься в разговоре с Сашей; не помогало. Наконец автобус остановился на развилке, где нам предстояла пересадка на местный автобус-тихоход и короткая поездка уже в деревню Киевичи.
Приехали. Недалеко от дороги нашли дом бабушки. Зашли, обнялись. Худенькая, маленькая, как воробышек, простенько по-деревенски одетая старушка, говорящая, как и мы, по-русски, с редкими словами по-белорусски. А глаза пронзительные, видят тебя и твои мысли насквозь, как рентген. Накрыла стол для обеда. Я вручил бутылку коньяка. Засмеялась. Из шкафчика в углу достала точно такую же бутылку. Сказала, что побаливает желудок и она перед едой каждый раз выпивает по ложке этого коньяку для улучшения пищеварения. Открыла погреб и велела мне достать свекольного самогона в банке. Я спустился по лесенке в подпол. Из тридцатилитровой пузатой бутыли в литровую банку налил немного самогона. Он был мутный и с плохим запахом. Выпили за встречу. После первой же рюмки самогона у меня «поплыла» голова, он был очень крепким, я чего-то вкусного поел и вскоре отключился на широкой мягкой кровати с большими подушками. Проснулся около полудня на следующий день. Голова была абсолютно ясная и не болела. Только воняло от меня каким-то чертом. Трактор привез бабушке большую тележку крупной сахарной свеклы во двор, и надо было помогать выгружать ее и складировать. Этим делом и занялись.
Общался я с бабушкой несколько дней. Она рассказала, что в этой деревне Киевичи жители все по фамилии Киеня. Других нет. Чтобы отличить друг друга, к каждой фамилии добавляют прозвище. Наши Киени – «адарушкинские», по имени маленькой речки рядом. Убеждала, что все мы – Киени – потомки древнего русского князя Кия, основателя города Киева.
О себе бабушка Киеня Ирина Григорьевна рассказывала, что родилась в 1895 году в местечке Сопоцкин под Гродно. В молодости уехала на учебу в Иваново. Стала ткачихой. В 1917 году, по ее словам, участвовала в революционных событиях. Там же и познакомилась с дедушкой Борисом Киеней, который служил тогда в царской армии и разгонял демонстрации ткачих. Служба его после революции окончилась. Он не захотел служить ни красным, ни белым и вернулся на родину, в эту самую деревню Киевичи, где жили его родители, с молодой женой Ириной. Построили молодые Киени свой дом. Дедушка мой, Киеня Борис Иосифович, родился здесь в Киевичах в 1890 году, жил здесь постоянно после службы и в 1950 году умер, похоронен на местном кладбище.
У деда и бабушки моих было шестеро детей. Все родились в этой деревне Киевичи. Мой отец, Киеня Александр Борисович, был старшим сыном в семье. Родился в 1920 году. Окончил семь классов Семежевской школы, это поселок ближе всего от деревни Киевичи. Получил ветеринарное образование в городе Чериков и был направлен перед войной после присоединения Западной Беларуси к Белорусской ССР в Брестскую область на работу в какой-то организуемый колхоз.
В 1941 году, отступая с советскими войсками под напором фашистов, он сумел пешком за три месяца добраться до Могилевской области и здесь, по словам бабушки, то ли присоединился, то ли создал партизанский отряд. Видимо, присоединился, потому что имел знания по медицине, ведь был ветеринаром, и оказывал посильную помощь раненым партизанам. Там в отряде они и были с моей мамой Марией. Где находился этот партизанский отряд, что в нем делал мой отец, бабушке не известно.
Бабушка встречалась с моей мамой после войны. Встреча их была, по словам бабушки, не очень теплая, потому что Мария была гражданской женой Александра (до 1944 года гражданский брак признавался государством так же, как и зарегистрированный – прим. автора), и не венчаной. А бабушка строго соблюдала церковные законы. Близкие отношения бабушки и моей мамы так и не сложились. Как мне стало потом известно, бабушка очень сильно обиделась на сына, что он вернулся не к ней, когда война началась, а в Чериков, к любимой женщине – моей матери. В нашей беседе я понял, почему именно меня с сыном бабушка пригласила в гости, а мою маму Марию нет.
Абсолютно точно, где и как погиб мой отец, где похоронен, никто не знает. Мне давно когда-то мама рассказывала, когда наши войска освободили Чериковский район, отца, как и других молодых партизан, призвали на фронт. Воевал он недалеко от города Чаусы. Потом ей прислали похоронку, где указано, что муж погиб на фронте 4 февраля 1944 года. Место погребения не было указано, я сам держал в руках эту бумажку-похоронку.
Еще мама показывала два треугольничка – письма отца с фронта. Там он ее называет «Муся», пишет о любви к ней и ко мне, своему сыну. Похоронка и письма куда-то потерялись, когда мы переселялись с мамой в Калининградскую область после войны.
Бабушка рассказывала, что и второй ее сын, Иван Борисович, 1924 года рождения, гвардии рядовой 58 гвардейского минометного полка, погиб в бою с фашистами 24 августа 1944 года. Был похоронен в братской могиле у дороги Баурчи-Томай, 200 метров западнее моста, это уже Молдавия.
Младший сын Киеня Федор Борисович, в 1941 году парнишка 13 лет, пас колхозных коров на большом лугу перед местной древней церковью. Налетели немецкие самолеты, стали бомбить деревню. Фашист беспрерывно кружил над стадом и стрелял, пока не перестрелял всех коров. Потом начал преследовать Федю, тот бегал зигзагами, укрыться не успел, и очередью из пулемета фашист ранил парня, Федя перестал двигаться. Пилот принял его за мертвого и улетел.
Когда немцы вошли в деревню, они выгнали бабушку и дедушку в неотапливаемые сени, а в хате поселился пузатый фельдфебель, который их за людей не считал. И они зимой в холодных сенях жили. Бабушка рассказывала, что ночами приходили партизаны, и всем, чем можно, наши им помогали. Гремели взрывы на дорогах, фашисты зверствовали… Бабушка рассказывала и плакала. А я мечтал поквитаться с гадами на любом военном конфликте земного шара. Кровь закипала, когда слушал бабушку.
На следующий день после нашего приезда к бабушке пришли в гости сын Федор Борисович со своим сыном Александром, студентом Гомельского педагогического университета. Чуть позже на мужском велосипеде за три километра из деревни Лешня приехала дочь, моя тетка, Евгения Борисовна. Познакомились, начались длительные расспросы о моей жизни, семье, родственниках. Я снял с руки и подарил дяде Федору часы с именной надписью мне от командира войсковой части 23685, которыми был награжден за участие в поимке вооруженного дезертира.
Тетя Женя позвала к себе в гости и на завтра снова приехала на своем велосипеде. Мой сын Саша, засучив правую штанину, чтобы не попала в цепь, просунул ногу под раму и поехал вперед по дороге, а мы с тетей Женей шли пешком три километра.
В небольшой деревеньке у тетки обыкновенный деревянный дом с большим крытым двором и чуланами со скотиной. Она обратила наше внимание, что рядом с ее домом в ряд стоят еще шесть точно таких же. У каждого дома – необычные столбы освещения.
Везде в Белоруссии столбы освещения – это обычные деревянные телеграфные столбы с фонарями. А здесь шесть новеньких, металлических, белого цвета с изогнутыми верхушками и полукруглыми приплюснутыми фонарями, напоминающие змеиную голову. Так называемые «Кобры». На каждом столбе – именная табличка с указанием фамилии, имени и отчества человека. Тетя Женя рассказала, что в этих домах жили ее соседи. В одну из ночей партизаны на этой дороге напали на немецкую колонну и убили несколько фашистов, сами убежали в болотистый лес рядом. Немцы не рискнули туда сунуться. Они въехали в деревню, вытащили из этих шести домов шестерых мужчин и повесили их на телеграфных столбах напротив домов. А после войны организация ветеранов войны закупила за большие деньги эти столбы «Кобры», прикрепила к ним именные таблички и установила столбы освещения в память о погибших земляках.
