«Когда среди тех гор и лесов этот народ размножился и пространство [занимаемой им] земли стало тесным и недостаточным, – продолжает свой рассказ Рашид ад-Дин, – то они учинили друг с другом совет, каким бы лучшим способом и нетрудным [по выполнению] путем выйти им из этого сурового ущелья и тесного горного прохода.
И [вот] они нашли одно место, бывшее месторождением железной руды, где постоянно плавили железо[42]. Собравшись все вместе, они заготовили в лесу много дров и уголь целыми харварами (перс, дословно “ноша осла” – мера веса, равняется 25–30 пудам. – А. М.), зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали [из них] кузнечные мехи. [Затем] сложили дрова и уголь у подножья того косогора и так оборудовали то место, что разом этими семьюдесятью мехами стали раздувать [огонь под дровами и углем] до тех пор, пока тот [горный] склон не расплавился. [В результате] оттуда было добыто безмерное [количество] железа и [вместе с тем] открылся и проход. Они все вместе откочевали и вышли из той теснины на простор степи…
Рассказывают, что все племена монголов происходят из рода тех двух лиц [Нукуз и Киян] (Хиян. – А. М.), которые [некогда]ушли в Эргунэ-кун.
Среди тех, кто оттуда вышел, был один почтенный эмир по имени Буртэ-чинэ (Бортэ-Чино. – А. М.), глава и вождь некоторых племен…»[43]
С упоминания о Бортэ-Чино персидский летописец приступил к изложению родословной прародителей Чингисхана. Однако мы в этом вопросе предпочли монгольский первоисточник пересказу правоверного мусульманина Рашида ад-Дина.
Первоисточниками для нас являются монгольские легенды, повествующие о прародителях Чингисхана отнюдь не с позиций догматики ислама; в этих легендах впервые было четко рассказано с позиций тэнгрианства, то есть культа Всевышнего Тэнгри, шаманизма древних монгольских кочевников, о небесном происхождении «главы и вождя некоторых племен» монголов Бортэ-Чино, а затем и о «небесном мандате» на ханскую власть рода хиад-боржигин Чингисхана.
Ранее в течение пяти веков передававшиеся изустно и таким образом сохранившиеся в памяти народной эти легенды впервые были письменно зафиксированы во время составления «Сокровенного сказания монголов» (первая половина XIII в.).
Автор «Сокровенного сказания монголов», если хотите, юридически закрепляя устное предание[44] предпослал ему заголовок «Прародители Чингисхана» и начал собственное изложение родословной предков Чингисхана с известия о небесном происхождении Бортэ-Чино: «Рожденный по благоволению Всевышнего Тэнгри (Верховного божества монголов. – А. М.), – Бортэ-Чино и его жена Гоа-Мар ал – переправились через воды реки Тэнгис, пошли и сели в окрестностях горы Бурхан халдун[45], что в верховьях реки Онон» [46].
Дальнейшее изложение монгольским летописцем родословной прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), в частности, истории Алан-гоа и ее семьи (вторая половина X в.), прежде всего, проливает свет на хозяйственную и общественную организацию древнемонгольского общества в интересующую нас эпоху: «Отец Алан-гоа – хорь тумэдский ноён[47] Хорилардай-Мэргэн, а мать – Баргужин гоо; родилась Алан-гоа в уделе хорь тумэдов в местности, называемой Ариг ус… Хорилардай-Мэргэн отошел от пределов хорь тумэдскихпо причине раздоров, вспыхнувших меж близживущих родов, кои желали отвоевать друг у друга уделы, обильные зверем – соболем и белкой. Хорилардай-Мэргэн и люди его обособились, и прозвались они племенем Хорилар по имени ноёна своего. Прознав, что в окрестностях Бурхан халдуна зверя в изобилии, хорилары перекочевали в удел Шинчи баяна урианхайского[48], который поставил на горе Бурхан халдун кумира для поклонения духам-хранителям той горы»[49].[50]
Вслед за персидским и монгольским летописцами обратим внимание читателей на следующие ключевые моменты их сообщений, которые проливают свет на интересующую нас регулятивную систему родоплеменного общества монгольских кочевников эпохи прародителей Чингисхана в VIII–XII вв.
Судя по свидетельствам процитированных нами источников, тогдашний способ хозяйствования прародителей Чингисхана соединил в себе характерные для присваивающего способа ведения хозяйства охоту, рыболовство и собирательство съедобных растений[51]с «особым типом производящего хозяйства — кочевым скотоводством»[52]. Формирование в степях Центральной Азии хозяйственно-культурного типа скотоводов-кочевников сухих степей Евразии[53] послужило основанием говорить о новых условиях жизни древних предков монголов, которые создали переход к кочевому скотоводству.
«Прежде всего племена степных пространств Центральной Азии приобрели постоянный и достаточный источник существования, подчас даже избыток высококачественных продуктов и сырья. Количество пищи лимитировалось наличием скота, его продуктивностью и площадью пастбищ, от которых зависело теперь благосостояние коллектива… А так как скот и пастбища – легко отчуждаемое имущество, то у различных коллективов, связанных между собой отношениями родства и свойства, возникала необходимость в постоянной готовности к их защите. Это способствовало существенным изменениям в социальной организации общества. До этого община состояла, как правило, из представителей двух-трех матрилинейных тотемических родов, связанных брачными отношениями своих членов и вытекающими из этого взаимными обязательствами (совместная коллективная охота, взаимопомощь, кровная месть, нормы экзогамии[54]).
Экономическая основа кочевого скотоводства стала базой для формирования нового типа общины… При сохранении кровнородственной основы в общине стали медленно изменяться принципы линейности родства, что было связано с расширением роли и функций мужчин в обществе… Так постепенно складывается понятие о двойном родстве, закрепленное в монгольских терминах родства (родство по матери и родство по отцу), причем родство по отцу постепенно выходит на передний план…
Род и община становятся постепенно патрилинейными, а на смену тотемическому материнскому роду приходит генеалогический отцовский род. Постоянное ядро общины составляет группа родственников разных поколений, принадлежащих к одному отцовскому роду…
Явления, сопутствовавшие перестройке общественной организации у народов, генетически связанных с монголами… бытовали вплоть до конца I тысячелетия новой эры (выделено мной. – А. М.)»[55], то есть как раз в рассматриваемую нами эпоху прародителей Чингисхана.
К таковым явлениям относится и действовавшая в эпоху прародителей Чингисхана регулятивная система. Поскольку в древнемонгольском обществе этого периода «мирно сосуществовали» два способа ведения хозяйства, логично утверждать, что в регулятивной системе, действовавшей у прародителей Чингисхана, наличествовали признаки регулятивных систем присваивающей и производящей экономики… При этом нельзя отрицать некоторую формальную преемственность самих норм этих двух регулятивных систем[56].
В справедливости приведенных выше суждений ученого-монголоведа Л. Л. Викторовой и ученого-правоведа А. Б. Венгерова мы убедимся, продолжив анализ сообщений монгольского летописца.
