Было слышно, как шелестит листва на ветру.

сказала Агния. – И еще мне нравится:

Это гипербола, конечно, так не бывает. Водопад нельзя залить дождем. Я не хочу оставаться в больнице всю жизнь. Но я не могу и выйти отсюда. Как я буду жить со всем этим своим знанием? Я от бессилия действительно сойду с ума. Помогите, доктор.

Хрупкая девушка с янтарными глазами просит его о помощи. А он, Филипп Алексеевич Воздвиженский, лучший ученик на курсе и в интернатуре, ничем не может ей помочь. Нет, он постарается, конечно. То есть это его долг – помогать больным. Но Прохорова на лечении в стационаре уже год. Обычно все же, если случай не безнадежен, пациентов приводят в порядок за полгода. Теперь в больницах подолгу не держат – чуть полегчало – вперед и с песней домой. Но Прохорову держали. Значит, тут не так просто все. То, что шизофреники большие хитрецы – Филипп знал не понаслышке.

Агния притворяется? Обманывает? Все может быть, все может быть. Сумасшедшие бывают очень изобретательными и лживыми.

– Филипп Алексеевич, – позвала Агния, – вы меня слышите?

– Внимательно, – с почтением склонил голову Филипп.

Агния вздохнула и улыбнулась лукаво:

– Тогда не думайте о посторонних. Аналогии здесь ни к чему.

«Она меня еще профессии учить будет, – рассердился Филипп, – но откуда она знает, о чем я думаю?»

– Не знаю, – сказала Агния, – и не всегда так бывает.

Доктору Воздвиженскому пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выглядеть растерянным. Еще чего не хватало! Кто здесь доктор, а кто пациент?

– Доктор, – Агния умоляюще смотрела на него, – от вас зависит моя судьба. Обещайте, что сделаете то, о чем попрошу.

Филипп неуверенно кивнул.

– Сегодня в город должен приехать мой жених. Мы не знакомы. Но я знаю, что это мой жених. Не спрашивайте, откуда знаю. Знаю – и все. Его сегодня убьют.

– Может быть, ему позвонить? – спросил Филипп и понял, что сказал глупость.

– Я даже не знаю его имени. Его убьют и ограбят. Два наркомана. На рассвете. Под мостом. Вы сможете этому помешать?

– Я попробую, – Филипп словно издалека услышать свой голос, – попробую.

– Спасибо, – Агния поднялась и пошла вдоль аллеи, изредка оборачивалась и махала доктору рукой.

«Сумасшедшая! – подумал Филипп и неожиданно для себя решил: – Но я попробую. Раз обещал – попробую».

Вообще-то это было нарушением врачебной этики, строго-настрого запрещенные действия – идти на поводу у больных шизофренией, принимать участие в их бредовых действиях, а тем более исполнять их бредовые желания.

Но Филипп пошел на место, указанное Агнией. И опоздал. Агния перепутала время. Молодой парень уже был мертв. Ему уже ничем нельзя было помочь. То, что убийство случилось – Филиппа почти не удивило.

Вызвал полицию. А полиция повезла Воздвиженского в участок. И стала допытываться с пристрастием – в лице старшего следователя Марата Денисовича Кузьмина – какого лешего гражданина Воздвиженского занесло в этот неурочный час на улицу Сельскохозяйственную. И действительно, какого лешего?

В день после убийства доктор Воздвиженский не зашел к Агнии. Не смог. Узнал через тетю Раю, что больная Прохорова целый день лежала, отвернувшись к стене. Однако была спокойна. Внешне спокойна. Филипп знал, что Агния ждет его. Но смалодушничал. «Завтра, завтра». Но доктор Воздвиженский понимал: так долго продолжаться не может. Надо что-то делать. Но что? Агния получала все необходимое лечение. Все необходимое в типичных случаях лечение.

Психиатрическое отделение больницы располагалось в отдаленном флигеле рядом с моргом. Так и «психам» было спокойнее, и не психам. Нормальных людей пугают обезображенные безумием лица. Нормальные люди идентифицируются с ними подсознательно, примеряют на себя непонятные эти состояния, приходят в ужас. А зачем? У них и так что-то болит, раз они в больницу попали, зачем еще эти душевные травмы при созерцании психически нездоровых?

Был у «психов» и свой отдельный садик, обнесенный высоким забором с колючей проволокой. Тетя Рая насадила вдоль дорожек цветов и регулярно выгоняла сохранных на «трудотерапию» – за растениями ухаживать. Постояльцы психиатрического отделения занимались этим с определенным рвением и тщательностью.

Филипп утром обошел палаты, все, кроме палаты Агнии. И вышел в сад.

Все тянул время.

По дорожке порхающей походкой шла медсестра Зоя. В руках – упаковка одноразовых шприцов. В главном корпусе получила. Несла, как драгоценную добычу.

– Добрый день, Филипп Алексеевич! Я пропустила утренний обход?

– Не страшно. Все в порядке. Все в норме.

– Только Прохорова всю ночь рыдала. А вы где были ночью-то?

Зоя смотрела на Филиппа пристально, чуть прищурив глаза.

– Да так…

Филипп сделал неопределенный жест. Не объяснять же, что в полиции показания давал. Выяснится, конечно, тут ничего не утаишь. Но не хотелось объясняться. И не должен он отчитываться.

– А. Понятненько, – медсестра хихикнула, но как-то зло.

– У друзей ночевал…

– А. Понятненько.

И Зоя пошла дальше.

«Зачем соврал? Глупость какая-то», – подумал Филипп.

Цвели поздние флоксы, теплый ветер разносил их запах.

«Каково это, знать будущее? – Филипп поднял с дорожки зеленый кленовый лист. – Я знаю, что этот лист скоро должен был бы стать желтым. Но раньше упал. А лист знает? Ему это знание ни к чему».

– Это глухой лес. Сожженные бревна. Да, это сгоревшая изба. Много солдат. Они в зеленых кафтанах. Это давно было, давно. Форма старинная, – Агния говорила ровным голосом, даже монотонно немного.

Она рассказывала об этой своей галлюцинации и прежнему доктору, и не раз. Тот, прежний, все пытался поймать ее на неточностях. Но напрасно. Агния видела эту картину четко, ее невозможно было сбить вопросами.

– Форма на солдатах петровских времен, я в интернете потом посмотрела, да. Обгорелые тела. Солдаты разбирают завалы. Солдаты не смогли никого спасти. Один молодой солдатик наклоняется, поднимает оплавленный кусок металла. Оглядывается, кладет себе это в карман. Кто-то кричит очень громко. Грузят тела на подводы. На три подводы. Складывают вповалку. Везут. Густой темный лес…

Агния замолчала отрешенно.

– Как часто вы видите эту картину? – спросил Филипп.

– Часто. Как и другие.

– В какое время суток? Ночью?

– Нет, это не сны. Да, ночью тоже бывает. Но это не сны.

– Вы связываете эти… – доктор запнулся, ему не хотелось произносить слово «галлюцинации», – эти видения с какими-то событиями из вашей повседневной жизни? Вы помните, когда вы впервые это увидели?

– Конечно. Но у меня и тогда было ощущение, что я всегда это знала. Но первый раз я не это увидела. Это потом. Первый раз я увидела Индию. Обезьяну с красным камнем, помните, я вам рассказывала? И тоже было – как знание. Как будто это всегда было со мной. Я не испугалась поэтому. Хотя это страшно ведь, да, доктор?

– Если вас не пугают эти картины – то что в них страшного? – доктор Воздвиженский старался говорить отстраненно. – Что вас пугает?

Агния посмотрела на него с недоумением:

– Да хотя бы то, что я это вижу. Зачем? Зачем мне эти знания? Почему я это вижу? И так четко. Я даже чувствую этот запах – он сладкий, запах смерти. Сладкий!

«Попытки суицида у нее не было вроде», – отметил про себя Филипп.

– Нет, не волнуйтесь, – сказала, горько усмехнувшись, Агния, – я ничего с собой не сделаю. Вы ведь поможете мне, доктор? Я не хочу этого видеть. Я не понимаю, зачем? За что?

– Вашей вины здесь нет никакой, – поспешил заверить пациентку Филипп.