Памятник адмиралу Чичагину, разумеется, еще не открыли, он так и стоял в черной пленке. Под полиэтиленом угадывалась могучая фигура адмирала, причем, судя по размерам и росту, конная. Перед самим памятником разместили два чугунных корабельных якоря, а между ними натянули толстую цепь, раньше такого не было.

– Он разве на коне? – спросил Хазин.

– Вероятно…

По первоначальным эскизам, представленным Крыковым, памятник планировался вроде пешим. Все-таки адмирал.

– На коня пойдет в два раза больше бронзы, чем на самого адмирала, – сказал я. – И труда больше. К тому же… Нельсон тоже был адмиралом. А изображается очень часто на коне.

– Логично, – согласился Хазин. – Один адмирал хорошо, вместе с лошадью лучше. Тебе не кажется, что он несколько…

Хазин покрутил кулаками. У памятника были на самом деле слишком круглые и широкие плечи.

– Судя по сохранившимся портретам, Чичагин был вполне себе субтилен, – напомнил Хазин. – Примерно как Суворов.

– Суворов легко ломал подковы.

– Верно, – согласился Хазин. – А Нахимов ходил с подзорной трубой…

Я вгляделся в информационную табличку, прочитал вслух:

– «Открытие памятника адмиралу Антиоху Александровичу Чичагину состоится…»… прочерк. Они до сих пор не знают, когда открытие…

– На День города, скорее всего, – предположил Хазин. – Это через… не помню…

Хазин скривился.

– Все равно придется тут торчать, – напомнил я. – Во всяком, Хазин, случае, тебе. В книге обязательны снимки открытия памятника. И фотолетопись обязательна.

– Снимки… да, сейчас…

Хазин поднял камеру.

– Фотографировать запрещено, – сказал подоспевший милиционер.

– Мы от Александра Федоровича, – высокомерно ответил Хазин.

И сделал еще несколько вызывающих снимков памятника в пленке. Милиционер плюнул и отступил, стал прохаживаться вдоль цепи, пиная ее, словно проверяя на прочность.

– Еще открыть не успели, а уже запрещают… – бурчал Хазин.

В конце площади остановился белый автобус с синими полосами, дверцы открылись, и из салона стали выгружаться омоновцы.

– Это для Паши Воркутэна, – задумчиво произнес Хазин.

– Это сам Паша Воркутэн, – предположил я.

– Паша Воркутэн дает благотворительный концерт, – резюмировал Хазин.

Омоновцы в черной форме выстраивались во фрунт вдоль эстрады.

– Странный сегодня день, – сказал Хазин, глядя на это. – Знаешь, с утра косяком идет, вот, например… Вот, например: у меня в номере на рукомойнике овальная переводная картинка, рыжая гэдээровская баба с заколкой, знаешь, из старых. Я ее скорябал случайно, смотрю, а под ней розы желтые. И буквально тут же в дверь Маргарита Николаевна стучится… как?

– Достойно, – согласился я. – Совпадение месяца.

– И это только начало.

Хазин поведал еще про три явных совпадения, случившихся с ним с утра, и закруглил сомнения эксцессом с клопом и мормышкой:

– Вот хоть убей, я считаю, что этот клоп и эта мормышка неспроста…

Послышался приветственный свист, я обернулся. Поперек площади деловито шагал Федор с милицейской папкой под мышкой. Было ясно, что он нас заметил, и я тоже помахал ему рукой. Федор молодежно перепрыгнул через гофру, приблизился.

– Чего такие кислые, боляре?! – жизнерадостно осведомился Федор. – Опять вчера по синьке вдарили?

– Мне подарили стального клопа, – ответил Хазин. – Я думаю, это вызов.

Федор удивленно обмахнулся папкой.

– И мормышку, – добавил Хазин. – Ее нельзя сбрасывать со счетов.

– Мормышка… – Федор почесал лоб папкой. – Мормышки – это хорошо. Кстати, Вить, может, нам все-таки отдохнуть? Сгоняем на зеленую, шашлыки-машлыки…

– Может, – согласился я.

– Ладно, посмотрим, – сказал он. – Сегодня у меня запара, может, завтра-послезавтра…

Омоновцы закончили построение в фалангу и теперь перестраивались в каре.

– Чего ментов-то нагнали? – спросил Хазин. – На концерт?

– Врио губернатора приезжает, – ответил Федор. – Вроде бы… Можно подумать, вы не знаете! Это же резонансное мероприятие, праздник, туда-сюда…

– Праздник вроде на День города планировали, – заметил я. – Сегодня репетиция.

– На День города большой праздник, – пообещал Федор. – А сегодня праздник музыки…

Омоновцы перестроились и теперь дружно стучали дубинками в щиты.

– Вы пока лучше в другом месте гуляйте, – посоветовал Федор. – Потом приходите, сейчас подготовка… Охрана вот-вот пожалует, я координирую… Ладно, побежал пока…

Федор поспешил к омоновцам.

– Врио… – задумчиво произнес Хазин. – Ему-то зачем… Мэр, врио губернатора, Алексей Степанович – чего они тут собрались?

Хазин то ли действительно предусмотрительно не понимал, то ли делал, как обычно, вид.

– Нет, ясно, что они что-то мутят, – сказал Хазин. – Понятно, что Крыков в немутных делах валяться не станет…

Омоновцы ловко перестроились в треугольник, наподобие тевтонской «свиньи». Хазин фотографировал, продолжая рассуждать.

– Понятно, что врио нужна поддержка, Алексею Степановичу нужна земля, мэру нужны бабки… Праздник-то зачем?

– Праздник всегда зачем, – ответил я.

– Нет, понятно, что под праздник можно и Кинг-Конга списать, но для НЭКСТРАНа это мелковато…

– Для НЭКСТРАНа мелковато, для мэра Механошина в самый раз. Народ любит праздники и Пашу Воркутэна.

– Я сам люблю Пашу, – сказал Хазин. – А если уж сам врио прибудет…

Хазин сделал чик-чик левым глазом.

– Согласен, – согласился я.

– Слушай, а может, все-таки пожрать сначала? Можно купить орехов и леща, мне вчера зашло…

Но не получилось ни орехов, ни леща. Из района подтягивался праздничный народ, в магазинчиках вокруг площади собрались очереди. Хазин сказал, что от очередей отвык и до банкета можно и поголодать, лучше погулять.

Стали неспешно гулять. Голодный Хазин веселился, фотографировал и презирал вслух встречных оригиналов.

– Смотри, какой мудачок слева! «Абибас» блестит, кроссы накатафотил, наверное, из табуретки с боем вырвался. И бабец с ним ничегостый, корпус не по размеру, спина как у сплавщика… А вон тот видишь, с вывернутыми ступнями? Похож на гомункулюса…

Это было бездарнее обычного Хазина, видимо, голод, некоторое похмелье и серебряный клоп с утра возогнали хазинский сарказм в критическую степень, так что почти все встречные определялись им сучками, сплавщиками и мутантами. Я не спорил, у меня тоже слегка потрескивала голова.

– Глянь, Вить! Вон на том! Опять такие же катафоты!

Однажды я уезжал отсюда в октябре, целый месяц в здешней школе учился, половину первой четверти. Так Кристина и Федька решили меня провожать, Кристина надела джинсовую куртку и туфли, а Федька – новый спортивный костюм и кроссовки. Как раз такие, со светоотражателями. Мы ждали поезда, мама отправилась в железнодорожный за газировкой, а мы стояли на перроне. А тут как раз бабка Федькина выбралась огурцами солеными торговать. Увидела Федьку – и понесла, зачем парадное надел, зря мать, что ли, туфли ему купила, в ночную корячилась, а он тут таскается со всякими расподряд. Федька оправдывался, а потом снял кроссовки и остался в носках. А кроссовки он в руках держал, и они так же этими катафотами сверкали.

– Смотри, батюшки! – с восторгом воскликнул Хазин.

Возле Дома быта припарковалась синяя машина, из нее сосредоточенно выбирались несколько целеустремленного вида священников.

– Успели на духовную сечу! – Хазин помахал батюшкам. – Хотят пресечь Пашу Воркутэна на ближних подступах!

Батюшки Хазину кивнули и направились в Дом быта.

Хазин вдруг раззадорился и продолжил приставать к прохожим.

– Вострубите в трубы златогласые! – Хазин широко улыбался встречным. – Воздвигнем столп света на пути хаоса тьмы! Хтонизм не пройдет!

Прохожие в большинстве своем соглашались.

– Оградим нашу нравственность от ихней безнравственности! Да пребудет с нами Хьюман Райтс Вотч!

Центр города постепенно заполнялся, народу съехалось много, в основном на грузовиках и «Газелях». Хазин раскочегарился: