Прабабушка Хазина, в принципе, некрупная женщина мещанского сословия подавилась насмерть десертной ложкой. Прабабушка отличалась необычайной брезгливостью, не употребляла молочных продуктов и всюду ходила с ложкой, убранной в плетеный чехольчик. Ложку эту прабабушка без присмотра не оставляла, поскольку однажды в детстве увидела, как повариха на кухне в процессе приготовления щей облизала все ложки, до которых смогла дотянуться. В первый понедельник марта тысяча девятьсот двадцать шестого года прадед Хазина вернулся домой с работы и обнаружил жену с ложкой во рту, причем ложка была засунута в глотку ручкой. Их потомок вырезал «Калевалу» на рисовом зерне.
– Доброе утро, – сказал я.
– Смотри, решительно прелесть! – Хазин протянул камеру. – Дьявол утащил в море двух молоденьких монахинь!
Я взял аппарат. На мониторе обнаружилась галерея надгробий, изготовленных в технике лазерной резьбы по камню. В качестве моделей для гравюр использовались мультперсонажи, с траурных каменных плит с печальной укоризной глядели Страшила, Буратино и Пятачок.
– Неплохо, – согласился я.
– Неплохо?! Отлично! Здесь немного отличного, но это отлично! А еще «Чага». Ну и эта, вчерашняя. Ну, помнишь, на почте, рукодельница которая? Слушай, а ты с этой Кристиной ведь знаком вроде был?
– Тринадцать лет назад, – сказал я – Мы тогда рядом жили, через улицу. Она в волейбол играла. Или в баскетбол…
– Люблю волейболисток, – сообщил Хазин. – Суровые девки с крепкими лодыжками… Слушай, Вить, а ты сам-то как? Не думаешь? Типа, вскипели старые чувства, былое вернулось и мы не смогли устоять перед внезапным счастьем?
Хазин многозначительно пощелкал камерой. Я промолчал.
– Если ты сам не хочешь, я могу озаботиться. А что? Мы в этих чагах, похоже, надолго застряли, так что имею вполне себе право. Надо скрасить затхлый провинциальный хтонизм чем-то светлым… Почтовая фея, королева сургуча и шпагата… Смотри еще!
Хазин пролистал странички на мониторе камеры и продемонстрировал пьяного Крыкова, лежащего на полу в коридоре гостиницы.
– Даже у самого бессовестного стукача болит совесть, – прокомментировал Хазин. – Это вчера.
Над Крыковым с укоризненным видом склонялась коридорная Маргарита Николаевна.
– Неплохо, – согласился я.
– Ладно, хватит культуры с утра, – сказал Хазин. – Пора работать. Мы куда? В библиотеку, в архив, в музей?
– В музей для начала. Надо поговорить с директором, там материалы…
На крыльцо вышел хмурый мужик с коробкой.
– Он купил мотодрель. – Хазин тут же сфотографировал мужика. – Он счастлив. Он – соль земли чагинской.
Хазин сказал слишком громко, мужик обернулся.
– Почем брал? – спросил Хазин. – Бабе своей хочу такой подарить…
Мужик пошагал быстрее.
– Был я в этом музее, – сказал Хазин. – Еще в первый день, случайно заехал. Там сейчас выставка-продажа чудо-техники.
– Чудо-техника…
– Ну да, все эти штуки. Кремлевская таблетка, индикатор… какой-то… болюсы. Циркониевый браслет, купил, кстати.
Хазин продемонстрировал браслет.
– От всего, – сообщил Хазин. – Знаешь, старухи глотки друг другу в клочья рвут…
– Ладно, поехали.
Мы спустились с крыльца, забрались в машину, я вытянул ноги. Надо купить сандалии.
– Думаю, многие его видели, – задумчиво сказал я. – То есть после…
– Чичагина? – догадался Хазин.
– Да, конечно. Думаю, возле реки. Перед праздниками. И в пост.
– И перед ударом молнии! – с воодушевлением сказал Хазин.
Он повернулся ко мне, нажал животом на руль. «Шестерка» всхлипнула. Хазин достал блокнот.
– Он как бы упреждал людей, что скоро ударит молния, – записывал Хазин. – И предостерегал о пожарах и прочих стихийных бедствиях. И если намечался мор, то он тоже… мимо не стоял.
– Его вообще неоднократно наблюдали, – согласился я. – Перед серьезными событиями он являлся и как бы говорил, что надо… надо держаться вместе.
– Был символом сплочения, – записал в блокнот Хазин. – Символом единения и противостояния. Думаю, это должно отражаться в…
Я прикинул, в каких источниках могло быть отражено явление адмирала Чичагина простым людям города.
– Вряд ли в газетах про это печатали, – сказал Хазин. – Несколько не та тема.
– Это было в народной молве, – предположил я. – Передавалось от отца к сыну, от матери к дочери…
– Точно! Народная молва – это правильно, адмирал был очень близок к народу. Едем в музей?
– Да, само собой, – подтвердил я.
– Но сначала по «Ярославскому», – потребовал Хазин. – Я чувствую, что должен слегка взбодриться, ты меня, Витенька, извини, но я не могу все это воспринимать…
TCHUGA располагался через два квартала от гостиницы в тупике возле железной дороги, в приземистом здании бывшей багажной конторы, я хорошо помнил это место. Летом я всегда отдыхал здесь у бабушки, и после третьего класса родители должны были прислать мне на лето велосипед, каждый день я ходил к багажному отделению и проверял. Целый месяц ходил, пока не прислали «Салют». Оранжевого цвета. Помню.
Новые владельцы помещения не стали озадачиваться дизайном, подкрасили ворота и поменяли замок, и рядом с вывеской «Багажное отделение участка Чагинск – Игша Сев. ж. д.» повесили вывеску «Пивбар TCHUGA».
– Само по себе место так себе, – рассуждал Хазин, руля в коротеньких переулках вокруг грузового двора. – Подвальным индастриалом сейчас никого не удивишь, да и шашлыки у них так себе, кофе со вкусом сажи, а вот пиво…
Каждый раз, когда мы приезжали в «Чагу», Хазин рассуждал про пиво, шашлыки, пироги с картошкой и дрянную яичницу с пережаренным луком. Я с ним не спорил: с едой в кафе случались накладки, с пивом же никогда.
– …Я специально узнавал, – рассказывал Хазин. – Таких кег больше никуда не возят, сюда и в Кологрив. Это еще старые советские бомбы, их реально запаивали оловом, представляешь? Весь секрет в том, что Люся забирает их на обратном пути, пока пиво едет в Кологрив по этим колдобинам, происходит вторичная ферментация…
Хазин вырулил на Железнодорожную. Асфальта здесь не лежало, дома были выцветшего желтого цвета, и перед каждым в виде сарая размещался синий вагон узкоколейки.
– …Неуловимый кабан на улицах Уфы наводит страх на жителей города.
– Что? – не понял я.
Тут пожарный пруд еще был, в нем водились мизинцы-караси и рос плюшевый рогоз.
– Крыков талоны на бензин обещал. Теперь, думаю, не увидим талоны.
– Талоны на бензин пожрали трубные яги. Или трупные.
– Приехали. Не больше двух кружек, Витя.
Перед кафе на складном стуле сидела хозяйка пивной Люся, ее сын дорисовывал на стене голову бородатого викинга.
– Люся! – обрадовался Хазин. – А мы с Витей как раз к тебе. Нам по баночке, пожалуйста.
– Или по две? – уточнила Люся. – И кофе?
– Разве можно с тобой бороться, Люся, – вздохнул Хазин.
Мы устроились у стены рядом с сохнущей мордой викинга, через минуту Люся принесла пиво в пол-литровых банках, оплетенных проволокой, кофе в граненых стаканах, бутерброд с сыром – всё поставила на ящиках, выполнявших роль столов.
– Люся, а что ты знаешь о Чичагине? – поинтересовался Хазин.
Я быстро выпил кофе и съел бутерброд. Пиво ждало на ящике, пиво должно подождать.
– Люся, что ты знаешь о Чичагине? – снова спросил Хазин.
– О ком?
– О Чичагине.
Люся оглянулась на изображение викинга.
– Люся, купи кружки, – посоветовал Хазин. – Пьем из банок, как прыщи.
Что ответила Люся, я не услышал, на станцию влетел углевоз. Некоторое время все вокруг дрожало, пиво в банках подпрыгивало и проливалось, Хазин не выдержал, схватил банку и выпил половину.
Люся смотрела на проходящий состав, я вдруг заметил, что она считает, загибая пальцы, опасается упустить важное. Тогда я тоже выпил пива и подумал, что Хазин заблуждается: хлебный вкус пиво приобретает не от того, что его возят по ухабам в Кологрив, а от утренних угольных составов, тяжелых полуденных нефтяников и сумеречных лесовозов с востока. Каждый из них взбивает пиво в оловянных кегах, и оно густеет, набирает сахара и крепости, а цвет из коричневого переходит в золотой. Я взболтал банку. Прозрачное и, да, золотое.
