– Спасибо. Я не думаю. Вдруг удастся вызвать такси и…

– Да забей. Я потом попрошу кого-нибудь вас отвезти.

Дина оглядывается за спину на отдельно стоящий домик. Наверное, там находится ее охрана. В мою голову мало вписывается осознание того, насколько же разную жизнь мы ведем. Интересно, эта вся роскошь делает ее счастливой? Окидываю взглядом открывающийся вид… Включилась хитро встроенная подсветка. Картина просто сказочная. Над озером поднимается пар, сквозь который на заднем плане проступают неровные горные хребты, окутанные последними отблесками заката. Пока в небе преобладают сиреневый и сизый, но видно, что уже очень скоро все поглотит чернильная тьма.

– Не знаю, это неудобно, – бурчу скорей для порядка. Внутри-то я уже сдался.

– Уговаривать не буду.

Ну, еще бы. Господи, мне такое даже в голову не приходило. Это же Дина, мать его, Довгань. До сих пор поверить не могу, что я у нее в гостях. Какие же странные кульбиты в последнее время проделывает моя жизнь!

Пока я менжуюсь, Дина открывает раздвижную дверь, ведущую во что-то вроде предбанника. С одной стороны душ, с другой – сухая зона. Шкафчики, кушетка, зеркало в полный рост. Дина встает на цыпочки, открывает дверцу и достает целый ворох полотенец.

– Этого, наверное, хватит.

Пахнет свежим бельем и… достатком. Следом она выдвигает ящик.

– Плавки тут. Все чистые. Выбирай сам. Я вас ненадолго оставлю. Сооружу что-нибудь перекусить.

Из предбанника выходят две двери. Одна в дом, другая к джакузи. Дина торопливо скрывается за первой. Я даже не успеваю отреагировать на ее слова. Оборачиваюсь к возбужденным мальчишкам. Тем дважды повторять не надо, в полнейшем восторге они сдирают с себя куртки, свитера и штаны. Сваливают это все на скамейку. А я в отчаянии гляжу на их труселя. К счастью, те выглядят вполне пристойно. Никто не сможет упрекнуть меня в том, что я экономлю на детях.

– Офигеть! Пап, ты видел?! Настоящее чудо!

– Да не чудо. Обычная ванна, – закатывает глаза Данил, будто каждый день видел такие джакузи.

– А вот и необычная. У нас такой нет!

– Потому что такие есть только у богатых, дубина.

– Эй! – вклиниваюсь я в разговор братьев, – без оскорблений, пожалуйста.

– Пап, а эта тетя очень богатая, да?

– Да уж, небедная. Пойду, гляну, не нужна ли ей помощь, – я распрямляю плечи, на которые как будто давит окружающее великолепие. Толкаю злосчастную дверь. Попадаю из нее в просторный холл. Я вырос в довольно обеспеченной семье, но и близко не видел ничего подобного. По уровню достатка это какая-то стратосфера… Чувствую себя максимально не в своей тарелке. Боюсь совершить глупость, выставив себя деревенщиной. Злюсь, что вообще в это все вписался. Не могу не задаваться вопросом, а на хрена это ей? Заскучала? Дай, думает, осчастливлю представителей рабочего класса? Накрутив себя, иду на звук дребезжания посуды.

– Я заварила еще чая. Тут орехи, сыр, виноград… Для детей угощений у меня, к сожалению, нет.

Дина снова отворачивается к барной стойке. Но я успеваю поймать взгляд, которым она проходится по моему телу. Уж не в нем ли таится ответ на все мои вопросы? За кого, интересно, она меня принимает? За жиголо, к которым меня причислил родной отец?

– Они не голодны. – Я сощуриваюсь. – Не стоило беспокоиться.

Кухня у Дины мегасовременная, размером с всю мою квартиру, не меньше. Мы стоим на разных ее концах, и если бы не эхо, пришлось бы, наверное, напрягать слух, чтобы друг друга услышать.

– Мне несложно. Подхватишь поднос?

Я покладисто киваю. Подхожу ближе и замечаю выброшенный в мусорное ведро шашлык. Выходит, мое угощение не прошло фейс-контроль. Ну, простите. То, что кто-то может себе позволить просто выкинуть кусок мяса, злит. Я бы в жизни этого не сделал, как бы плохо оно не было приготовлено, просто потому что знаю, сколько мне надо работать, чтобы его купить. Странно, никогда раньше в себе не замечал классовой ненависти, но прямо сейчас ее во мне через край… Я беру злосчастный поднос и молча выхожу из кухни. Хотя на самом деле у меня руки чешутся отшвырнуть тот от себя, забрать пацанов и слиться, даже если придется возвращаться в город пешком.

Пока меня не было, мальчишки устроили соревнования по прыжкам в воду. Налили – будь здоров. Вся палуба в лужах.

– Я вытру, извини… Ребят, поаккуратнее!

– Ничего. Оно само высохнет. Просто расслабься.

Ага. И получай удовольствие. Хмыкаю, ставлю поднос на бортик. Ребятня тут же подлетает к нему и начинает хватать угощения, будто из голодного края. А ведь они реально плотно поели. Ну, вот какого фига? С трудом гашу в себе очередное желание оправдаться. Оборачиваюсь и застываю с открытым ртом, потому что как раз этот момент Дина выбрала, чтобы раздеться. Смотреть там особенно не на что. И торможу я вовсе не из-за открывшегося моим глазам вида. А скорей от осознания того, что впервые более чем за год я нахожусь так близко с полуголой женщиной вне работы.

– Прыгай! Прыгай! – смеются пацаны.

– Нет. Тут не так глубоко, чтобы я могла прыгнуть, – улыбается Дина.

– Трусиха! – говорит Ник.

– Как все девчонки, – добавляет Данька.

– Эй! – Дина медленно погружается в воду, а потом исподтишка бьет ладонью по пузырящейся поверхности, окатывая мальчишек сверкающими в свете фонарей брызгами. Те возмущенно визжат. Орут: «Ну, берегись!» и принимаются бить по воде в ответ. В облаках поднимающегося от воды пара я вижу лишь их счастливые смеющиеся лица. Я знаю, что это чудовищно неправильно, но иногда меня так злит, что пацаны, не в пример мне, очень быстро вернулись к своей прежней жизни. Что они могут веселиться, могут смеяться и дышать в полную силу… Я не могу. Я не могу, черт его дери! Мне не живется, я будто в летаргии.

– Папа, давай же! Залезай!

– Нам нужна подмога!

– Что? Трое на одного?! – возмущается Дина.

– Да, это перебор, ребята. Я лучше выпью чая.

Лучше бы чего покрепче, конечно. Но позволить крепче я себе не могу. Хватит. Я и без того чуть детей не потерял из-за пьянки. Хотя, конечно, реальность переносилась гораздо легче, когда я не расставался с бутылкой. Нажравшись, можно было хотя бы поспать. Угу. И до утра не думать о том, что Лизы больше нет… Потому что с пробуждением все возвращалось. И боль, и отчаяние, и черная невыносимая тоска, затягивающая меня все дальше и дальше ко дну.

Пригубляю чай. А память утаскивает в тот день, когда я для себя решил завязывать с синькой.

– Отвали, Серый… Дай поспать…

– Не дам! Ты вообще себя в зеркало видел?!

– Уйди… А лучше сгоняй еще за бутылкой, – тянусь к валяющимся на полу брюкам, открываю кошелек, а там ни карты – я где-то ее просрал, ни денег. – Займи пару тыщ, а?

– Господи, что с тобой не так? – в отчаянии орет Серый.

– Что со мною не так?! Нет меня. Нет! Понял?! Сдох я… Вместе с ней сдох.

– Глупости не говори! Я знаю, тяжело, но… у тебя мелкие. Ты понимаешь, что их отберут?

– Кто отберет? Ты спятил?

– Опека! До твоих мозгов не доходит, что ты можешь потерять еще и детей?!

– Не могу, – качаю головой. – Я не могу их потерять. Я… то есть как это?

– Господи, Вакула… Соберись, а? Ты ж им не отец по бумажкам, так? Чужой дядя.

– Я хотел их усыновить.

– Хотел, не хотел… сейчас это к делу не пришьешь. Тебе в опеку надо дуть, пока они сами к тебе не нагрянули. Оформлять бумажки, все такое… А ты вместо того, чтобы заняться делом, синячишь. А может, и лучше, что пацанов у тебя отобрать решили? Ты же невменяемый сейчас, и бухой все время, какая у них будет жизнь?

Я тогда на Серого бросился. Мол, че он гонит-то? Хорошо хоть по пьянке я ему не смог причинить вреда. А вот Серый здорово меня приложил. И словесно, и физически. Я до конца дней ему благодарен буду за то, что он вправил мне на место мозги. С тех пор я больше не пил. Даже пива.

– Может быть, подлить коньяка в твой чай?

Я смаргиваю воспоминания и окунаюсь взглядом в темные глаза Дины. Она сидит по шею в воде и выжидательно на меня смотрит. Черты лица у нее мелкие. Необычный разрез глаз намекает на то, что, возможно, среди дальних ее предков были и азиаты. Об этом же говорят темные гладкие волосы. И тонкие губы сердечком.