– Парень! – сказал я ему нетерпеливо. – По-моему, тебя там заждались, тебе не кажется?

Он ухмыльнулся и доложил, что ему не кажется.

– Тогда, может быть, ты уйдешь просто так?

Он дал понять, что не собирается.

– Ты что же, – сказал я ему, – не слышал, зачем меня сюда отправили? Чтобы я мог подумать, не так ли?

Он кивнул.

– Ну, а как же я могу думать в твоем присутствии?

Ему понадобилось некоторое время, чтобы обдумать мой тезис. Потом он пожал плечами.

– Ну и что?

– Слушай, тебе случалось когда-нибудь в жизни думать?

Тут он заподозрил, что я над ним смеюсь, и нахмурился.

– А тебе какое дело?

– Если бы приходилось, – пояснил я, – то ты бы знал, что думание – это процесс очень интимный. Самый интимный, может быть. И присутствие посторонних ему совершенно противопоказано.

Кажется, слово «интимный» у него с чем-то ассоциировалось, и он ухмыльнулся. Но «посторонний» ему явно не пришелся по вкусу.

– Это я, что ли, посторонний? – спросил он мрачно.

– Ага, – согласился я. – Не я же!

Он поморгал, сосредоточенно глядя на меня. Похоже было, что ему очень захотелось дать мне в ухо – или еще куда-нибудь. Но он сделал усилие и сдержался.

– Ты давай, думай молча, – посоветовал он. – И не серди меня. Я ведь и стукнуть могу. И ничего мне не будет. Потому что тебе все равно крышка.

Слышать это было, конечно, не очень приятно, но я и глазом не моргнул: и без его слов я понимал, что положение мое вполне можно было назвать критическим.

– Стукал один такой, – сказал я. – И куда покрепче тебя был.

– Ну и что? – Он не удержался, как я и думал, – спросил.

– Очень пышные похороны были. Все очень жалели. Он, в общем, и неплохой человек был, только глуповатый: стукнуть захотел.

– Ну ты! – сказал мой страж угрожающе.

– Не бойся, – успокоил я его. – Сегодня я в добром настроении, так что можешь сидеть спокойно, если уж тебя ноги не держат. Я потерплю. Хотя несет от тебя, правду сказать, как из болота. Ты хоть иногда умываешься?

– Чего-о?

– Умываться, понимаешь? Ну, это когда берут воду, желательно и мыло, и при помощи одного и другого удаляют с себя грязь. Не понял еще?

Я понимал, что перегибаю, но другого выхода просто не видел. Надо было поторапливаться: я не знал, когда Охранитель снова потребует меня, чтобы выслушать мой отказ. Мне обязательно нужно было перехватить инициативу еще раньше. Потому что из всей нашей долгой беседы я сделал один серьезный вывод: все то, что он мне пел там, была чистой воды липа: принципиальные вопросы такого типа, как судьба Вселенной, не решают при помощи перехвата чужих эмиссаров и прочей уголовщины. Здесь явно готовилось что-то куда более сиюминутное и конкретное. И раньше, чем я приложу усилия, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, мне нужно было хоть в общих чертах уяснить – что тут затевается. А для этого требовалась свобода передвижения – хотя бы в пределах Заставы. Свобода же начиналась с устранения этого типчика.

Впрочем, сейчас он уже не сидел, привольно развалившись. Он весь собрался, готовый вскочить в любую минуту. Кажется, желание поговорить со мной по-мужски уже вызрело в нем до такой степени, что вот-вот должно было посыпаться зерно. Оставалось добавить совсем немного.

– Ну, я вижу, насчет умывания ты не специалист, – констатировал я печально. – А в чем ты специалист? На что ты вообще способен, кроме сидения на стуле? А, да, жрать ты здоров – это я еще за столом заметил. Жаль только – у тебя все в жир уходит. (Мой собеседник плотно стиснул челюсти и засопел носом, все громче и громче; мне это понравилось.) А ты еще хочешь, чтобы тебя боялись. Вот смотри: я сейчас подойду и дерну тебя за нос – и ничего ты мне не сделаешь…

И я на самом деле встал, в три шага приблизился к нему и решительно вытянул руку в направлении его носа.

И тут он наконец взорвался. Толчком метнулся вперед (стул отлетел и с треском впечатался в стену), заранее вытянув руки с увесистыми кулаками. Кажется, он пытался что-то сказать, но получилось одно лишь громкое шипение – словно челюсти его свело судорогой и он не в состоянии был разжать их.

Ярость, однако, не заменяет умения. Мне и до того представлялось, что драться этот парень любит, но не умеет – я имею в виду профессионально. И выпаду его можно было лишь улыбнуться. Он, конечно, заслуживал того, чтобы поиграть с ним, однако я чувствовал, что времени у меня в обрез, и поставил ему мат в один ход, легко уклонившись и рубанув его ребром ладони в переносицу. Это серьезный удар. Страж упал и выбыл из строя, думается, надолго.

Секунду-другую я постоял, прислушиваясь. Кажется, наша возня не привлекла ничьего внимания. Я осторожно отворил дверь. Тихо. Я двинулся по коридору – бесшумно, как меня учили на Ферме. В доме царил покой, где-то недалеко звучали голоса. Я определил направление. Приблизился, остановился перед двухстворчатой дверью. Она вела в то самое помещение, в котором мы вели переговоры; я установил это, потому что такая дверь была тут единственной, остальные – попроще, одностворчатые. Я вслушался. Говорили двое. Один голос я узнал сразу: то был Охранитель. Другой, низкий и хрипловатый, принадлежал, как мне припомнилось, тому здоровенному мужику, которого я тоже отметил с первого взгляда. К сожалению, начало разговора прошло без моего присутствия, но и продолжение его оказалось достаточно интересным.

– …Непростительно. Две попытки – и обе неудачны. Вы потеряли время, Магистр, и не выиграли ничего. Я начинаю сомневаться, способны ли вы вообще добиться успеха.

– Стечение обстоятельств, Охранитель, способно разрушить даже самые лучшие планы. Но в третий раз осечки не будет.

– Наоборот, теперь она гораздо более вероятна. Они там не младенцы и понимают, что два покушения – это уже система. Они неизбежно примут меры.

– И все же я…

– Хорошо, хорошо. Но пусть это будет запасным вариантом.

– А что же – основным?

– Подумайте о ней.

– О…

– Да, именно. Потому что ведь если со сцены сходит она, законная передача власти произойти не может, не так ли? И это дает вам некоторые шансы. То есть, во всяком случае, ваши шансы тогда уравняются.

– Вы правы, Охранитель.

– Отправляйтесь и сделайте это. Я напоминаю еще и еще раз: у нас мало времени. Если самое большее через две недели мы не начнем схватку – можно будет ее вообще не начинать: все окажется бесполезным.

– Я помню это, Охранитель. Вы распорядились о моей отправке?

– Разумеется. Вам нужно будет лишь назвать адрес.

– Я сделаю это сию же минуту. Позвольте лишь один вопрос.

– Да?

– Вы и в самом деле полагаете, Охранитель, что этот… капитан, как вы его называете, захочет работать на вас?

– Я не придерживаюсь столь низкого мнения об эмиссарах Мастера. Нет, конечно.

– Но вы все же собираетесь отпустить его?

– Я рассматривал такую возможность. Если бы вы обеспечили качественное наблюдение за ним на планете, мы через него обнаружили бы и его сообщников. Я не буду до конца спокоен, пока они скрываются где-то на Ассарте – и, безусловно, действуют.

– Кучка людей – следует ли вам опасаться их?

– Маленькая горсточка песка способна вывести из строя громадный и точнейший механизм. Но сумеете ли вы сейчас обеспечить наблюдение?

– Увы, нет, – после паузы последовал ответ. – Я потерял слишком многих в этих двух попытках.

– Я так и думал.

– Следовательно, мне не надо будет опасаться встречи с ним на Ассарте?

– Можете быть спокойны. Он не уйдет отсюда.

– Вы… ликвидируете его?

– Ни в коем случае! Тогда он снова окажется в распоряжении Мастера – уже в другом качестве. Нет, нет. Пусть пока побудет здесь; а время покажет.

– Благодарю вас, Охранитель. И еще одно…

Мне очень хотелось услышать, в чем заключалось это «еще одно». Но больше рисковать нельзя было. Я должен был опередить Магистра, стартовать прежде, чем это сделает он: ведь для меня они вряд ли станут включать транспортную систему. И я без колебаний покинул свой пост у дверей и бросился по коридору в его дальний конец.