Они уже обречены, независимо от того, знали они об этом или нет.

С новыми силами Лиам присоединился к зачистке. Через минуту все враги были уничтожены. Ничто не двигалось. Одиннадцать тел лежали на парковке.

Долгую минуту он оставался в полной боевой готовности, ожидая, что вот-вот появится еще одна ловушка. Этого не произошло. Лиам напрягся, чтобы расслышать сквозь звон в ушах, запах кордита неприятно резал ноздри.

Эхо выстрелов затихло в тишине раннего утра. Сражение закончилось. Они прорвались.

— Теперь мы можем идти домой? — спросила Квинн.

Лиам обернулся и протянул руку.

— Да, пойдем.

Глава 66

Ханна

День сто второй

Ханна шла через лес вдоль берега реки. Туман призрачными пальцами просачивался сквозь ветви. Ее фонарик напоминал мутную воронку в предрассветном мраке.

Призрак рысил впереди нее, его пушистый хвост развевался в тумане как флаг.

Майло и Шарлотта в безопасности, с Бруксами. Ханне не спалось, хотелось подумать. Она нуждалась в нескольких минутах одиночества. Призрак, должно быть, чувствовал то же самое, потому что он заскулил у двери еще до того, как она опустила ноги в носках на пол.

Лес затих, словно прислушиваясь, ожидая чего-то с затаенным дыханием. Ни улюлюканья сов, ни шорохов, ни стрекота насекомых.

Ханна прикоснулась ладонями к ближайшей сосне, ощутила шершавую кору, вдохнула сладкий аромат соснового сока, липкий на пальцах.

Не так давно она бежала через такой же лес, ели и сосны облеплял снег, сугробы намело до пояса, лютый холод наступал на пятки. Чудовище у нее за спиной, и ничего, кроме собственной ловкости и решимости, не помогало ей выжить.

До Лиама. Машинально Ханна сунула руку в карман и нащупала маленькую вязаную шапочку, которую одолжила у Шарлотты. Шапочка успокаивала ее, словно в ней находилась частичка его жизни.

Пока она шла, и голые ветви образовывали навес высоко над головой, Ханна молилась. Не в первый раз и не в последний. Она молилась за Лиама, за Квинн, за свою маленькую семью.

За то, что у них здесь есть, что они строят, за что борются. За доверие и веру. За преданность и любовь. За общину.

Люди, о которых она заботилась, были важны, они многое меняли. Некоторые вещи стоили борьбы, боли, жертв. Некоторые вещи — некоторые люди — стоили всего этого.

Она обхватила себя руками и задрожала: ботинки хлюпали по влажным листьям и снегу, дыхание вырывалось белыми струйками. Влажный туман прижимался к ее коже.

Лиам снова где-то там, спасает Квинн, делает то, что умеет лучше всего. Герой, но и раненый воин. Человек, несовершенный, сложный, страдающий.

Она молилась за их с Квинн благополучное возвращение, волновалась за него, скучала по нему. По его теплоте, его уму и вдумчивости, по тому, как одно его присутствие успокаивало ее так, как ничто другое.

Ханна скучала по его кривой улыбке, серо-голубым глазам, похожим на море перед бурей, по этой притягательной смеси силы и уязвимости, которая разрушила ее барьеры, расшатала ее защиту и полностью ее уничтожила.

Теперь ее сердце — поврежденное, дикое, такое же искалеченное, как ее искореженная рука, жаждало того, чего она одновременно боялась и отчаянно желала.

Ханна пробралась сквозь строй деревьев и остановилась на краю обрыва, с которого открывался вид на реку Сент-Джо. Солнце поднялось над горизонтом, его яркие лучи сжигали ленты тумана, клубящегося над рекой.

Река была неспешной, коричневато-серого цвета, как расплавленное железо. С высоты Ханна могла видеть ледяные плиты, вздымающиеся в воздух, скрежещущие друг о друга, как миниатюрные айсберги, трескающиеся и лопающиеся, когда вода в реке внизу поднималась от таяния снега.

Земля под снегом все еще оставалась коричневой и бесплодной. Но ненадолго. Не навсегда.

Какой бы мрачной и холодной она ни казалась, зима не вечна. Река потечет, цветы распустятся, урожай вырастет.

Весну невозможно остановить.

И любовь тоже.

Ханна все ждала, когда страх рассеется. Но он не исчезал. Может быть, никогда и не уйдет.

Может быть, единственные вещи, которые стоит делать или иметь в этом мире, — это те самые вещи, что пугают тебя до смерти.

Она посмотрела на свою руку, на искалеченный большой палец, на скрюченные пальцы, которые она так старалась сделать пригодными для использования, вернуть украденное, восстановить разрушенное.

Ее искалеченная рука теперь часть ее самой, часть ее истории. Стыд больше не разгорался в ее груди при виде нее. Что-то другое сияло ярко, жестко и яростно. Настолько ослепительно, что Ханна до сих пор не верила, что может смотреть на это открыто.

Она сломана, но сломанность не означает уродство. Сломанность не равна безнадежности.

Может быть, просто может быть, сломанное может быть даже красивым.

Как и этот разбитый мир, который они спасали, кусочек за кусочком. Выковывая радость, любовь и смысл из трудностей и страданий. Собирая что-то новое из старого.

Призрак радостно залаял, и Ханна подняла голову, когда он выскочил на поляну, его хромота стала едва заметна. Он бросился к ней, просунул свою большую лохматую белую голову под ее пальцы и прислонил свое туловище к ее ноге так сильно, что Ханна чуть не упала. Почти, но не упала.

Она зарылась своими узловатыми пальцами в его шерсть, ее сердце бухало в груди.

— Я люблю тебя, ты знаешь это?

Призрак поднял на нее глаза, язык болтался, карие глаза веселились, как бы говоря:

«Конечно. Я никогда не сомневался в этом. Никогда не сомневался в тебе».

Как и она никогда не сомневалась в нем. Ни на секунду.

Она боялась любить. Однако она научилась бороться. Выживать в любой ситуации. Теперь она могла научиться любить точно так же. Несмотря на страх, любить всеми фибрами своего существа, всем, чем она была и когда-либо будет.

Ханна в последний раз взглянула на извилистую реку, на высокие неподвижные деревья, на солнце, ярко светившее ей в глаза.

И стала ждать Лиама.

Глава 67

Квинн

День сто второй

Квинн едва помнила побег из штаб-квартиры «Вортекса».

Все происходило как в тумане: выстрелы и темнота, страх и боль. Стреляя во все, что двигалось, она пошатываясь едва могла идти. Звук стал далеким и звонким, сердце колотилось так сильно, что казалось, оно может сломать ребра.

Но потом они вышли. Выстрелы прекратились. Никто их не преследовал.

Наконец, она снова смогла дышать.

Улицы хранили полное безмолвие, если не считать гулких шагов. Небо окрасилось в серый цвет, звезды померкли — рассвет приближался.

Лиам не позволил им сделать паузу или отдохнуть, пока они не оказались в четверти мили от делового района.

Они пробирались по задворкам жилого квартала, состоящего из отреставрированных викторианских домов и прибрежных коттеджей, пока не добрались до темно-синего дома с белой отделкой и черепичным сайдингом. В гараже этого дома стоял спрятанный Лиамом двухместный квадроцикл.

Гараж выглядел темным и затхлым, в нем все еще ощущались запахи моторного масла, выхлопных газов и автомобильного воска. А может, ей это только показалось. Он напомнил Квинн дедушкину мастерскую.

От этой мысли ей захотелось плакать.

— Ты в порядке настолько, чтобы ехать? — спросил ее Лиам. — Ты просто должна держаться.

Ей казалось, что она держалась несколько дней. Годами. Все болело. Она так невероятно устала. Ей потребовалось три попытки, но, наконец, она кивнула.

Кто-то вышел из тени.

Внезапная ярость пронзила ее, как укол героина. Вся растерянность, обида и беспомощность, завязались в нити ослепляющей ярости.

С придушенным криком Квинн вырвалась из объятий Лиама и бросилась на Лютера.

Лезвие карамбита прижалось к горлу Лютера прежде, чем он успел осознать, что произошло.

Он привалился спиной к стене, увешанной инструментами на крючках, лопатами и граблями. Его глаза расширились и побелели, руки раскрылись, ладони вытянулись в знак сдачи.