Квинн застыла.

— Все нормально. Я в порядке.

— Мы все сейчас так заняты. И никто никогда не бывает один, верно? Другие люди всегда рядом. Мы с тобой не могли пообщаться.

Глаза Квинн жгло. Она крепче ухватилась за мешалку, тянула и толкала, пока ее бицепсы не стали гореть.

— Я сильная. Мне не нужно, чтобы кто-то приглядывал за мной.

— Это не имеет ничего общего с силой. Всем нам время от времени нужна помощь.

— Помоги тому, кто в этом нуждается. Например, Майло. Это он остался без отца.

— Обязательно. Помогу. — Ханна колебалась. — Майло не единственный, кто страдает.

Квинн сосредоточилась на щебетании птиц, на хихиканье Шарлотты, на прохладном ветерке, пронизывающем ее свитер. На краю двора все деревья стояли в ряд — толстые высокие стволы, ветви, как пустые руки, тянущиеся к тому, до чего они никогда не смогут дотянуться.

— Ты пережила травму, Квинн. Из-за убийства Розамонд. Из-за того, что сделал Ноа, как он умер. Сразу после того, как это случилось, все сосредоточились на коме Майло. Но мы не забыли о тебе. Клянусь. Я не забыла о тебе.

— Ты встала на защиту Майло. Уберегла его и помогла ему справиться со всеми ужасными вещами, которые произошли. Но кто помогает тебе?

Квинн опустила взгляд на ведро, ее желудок совершал нервные сальто. Она чувствовала на себе обеспокоенный взгляд Ханны, так смотрит мать на своенравного ребенка, который, по ее мнению, может сбежать.

Тоска уколола ее. Квинн изо всех сил старалась не обращать на нее внимания, но безуспешно.

Ее мать, Октавия, занималась тем, что причиняла вред, а не лечила его. Небрежно относясь к чужим сердцам, она никогда не лечила раны, которые наносила сама.

Квинн доверяла дедушке. Он предлагал свое плечо, чтобы поплакать, сидел в «Оранж Джулиусе» и терпеливо выслушивал ее жалобы.

Бабушка теперь единственная, кто остался у Квинн. Она знала, что бабушка любит ее, но бабуля не из тех, кто выкладывает все начистоту или говорит по душам о чем-либо. Ближе всего к разговору о тяжелых вещах они подошли после смерти Октавии. Только в тот раз Квинн видела, как бабушка плачет.

Она одновременно хотела довериться Ханне и боялась этого. Ее тянуло к нежной заботе Ханны и в то же время страшило это.

Ханна изучала ее.

— Ты можешь поговорить со мной, ты знаешь.

— Я говорю с тобой.

— О чем угодно. Обо всем.

Квинн молчала. Она сомневалась, что сможет.

— Как умер Ноа…

— Я не хочу говорить о нем. — Ее слова прозвучали резко и отрывисто, в груди вспыхнул едва тлеющий уголек, щеки разгорелись.

— Все случилось нечестно и неправильно. Когда кто-то, кто тебе дорог, принимает плохие решения, бывает трудно пережить это, понять, что ты чувствуешь по отношению ко всему случившемуся. — Ханна колебалась. — Я знаю. Я тоже через это прохожу.

Горло Квинн сжалось.

— Я в порядке.

— Это нормально чувствовать…

— Говорю же, я в порядке!

Ханна медленно, неохотно кивнула.

— Хорошо, я понимаю.

Ханна, вероятно, действительно понимала. Ноа был ее мужем. У нее больше прав горевать, чем у Квинн, больше прав на гнев, боль и разочарование.

И все же это знание ничего не изменило внутри Квинн, не ослабило горький узел в ее нутре и не растворило тьму, застывшую в груди.

Половину времени она чувствовала себя онемевшей, отключенной. Пустой. В другое время она пылала гневом.

Жестокий гнев, настолько острый, что Квинн чувствовала, как он режет ее изнутри. Наносит ей шрамы. Превращая ее в кого-то, непонятного ей.

За последние две недели темная штука внутри нее не исчезла. Ей не стало лучше. Наоборот, злоба становилась больше, темнее, уродливее.

И она наполняла Квинн бездонным ужасом.

Глава 13

Квинн

День восемьдесят восьмой

Шарлотта издала недовольный вопль, потеряв одну из своих игрушек. Ее маленькие толстые ручки тянулись к ней, но она еще не могла перевернуться или поползти.

Поднявшись на ноги при первом крике Шарлотты, Призрак стряхнул листья и ветки со своей пушистой шубы и с тревогой обошел вокруг одеяла, приглядываясь к ее маленькому тельцу, чтобы найти источник недовольства.

Призрак дышал малышке в лицо своим теплым собачьим дыханием. Тревога Шарлотты перешла в писк и хихиканье. Ханна бросила ведро с бельем, чтобы достать игрушку дочки, проверить ее подгузник и прошептать несколько ласковых слов в ее розовое ушко.

Наблюдая за ними, Квинн почувствовала, как сжалось ее сердце. Ей хотелось плакать без всякой причины, что только усиливало ее злость на себя.

Как только Шарлотта успокоилась, Ханна вернулась к стирке и Квинн. Еще несколько минут они работали в тишине.

— Она похожа на тебя, — сказала Квинн через некоторое время.

— Это маленькое благословение, но я им дорожу. — Поморщившись, Ханна прекратила возиться с вантузом и потерла пострадавшую руку. — Во время беременности я долгое время не могла ее полюбить. Она ассоциировалась у меня с Пайком, с теми ужасными вещами, которые он сделал со мной. Но в ночь, когда Шарлотта родилась, я чуть не умерла. Мне пришлось бороться, чтобы вернуться, и когда я это сделала, то увидела в ней настоящий драгоценный подарок. Она моя, а не его. Она никогда не была его.

Ханна встретила взгляд Квинн.

— Для меня она — доказательство того, что красота может восстать из пепла.

— Ты убила Пайка, — промолвила Квинн, не успев остановить себя. Ее щеки вспыхнули. — Прости, я не должна говорить об этом. У меня слишком болтливый язык, бабушка всегда меня ругает.

Ханна не вздрогнула и не отшатнулась. Ее взгляд не дрогнул.

— Все в порядке. Это не запретная тема. Такое случилось. Просто часть моей истории.

Квинн колебалась, оглядываясь и осматривая деревья. На ветке сидела ворона, наблюдая за ней своим черным глазом-бусинкой.

— Какаво это — убить его?

Минуту Ханна не отвечала. Квинн переживала, что она не ответит, поскольку, несмотря на все свои слова, Квинн обидела ее.

— Ужасно, — наконец произнесла Ханна.

— Но ты все равно это сделала.

Улыбка Ханны вышла болезненной, намекая на шрамы, которые она пережила, но в ней чувствовалась и сила, железный стержень, который излучало все ее существо.

— Страх нельзя победить, но с ним можно бороться, снова и снова, если у тебя есть что-то, за что стоит драться.

Квинн хотела обрести ту силу, ту стойкость и твердость, которая исходила от Ханны. Как кто-то может оставаться таким добрым после такой жестокости?

Квинн никогда никого не убивала до той ночи две недели назад. За один час по ее вине погибли четыре человека. Ополченцев она уничтожила на расстоянии, ночью, так что даже не видела их лиц и не осознавала их боли.

С Розамонд Синклер все вышло близко и лично.

Смерть Розамонд преследовала Квинн. Розамонд и Ноа.

— Все произошло не так, как в кино, — объяснила Ханна. — Там героиня мстит и уходит невредимой. Лишение человека жизни не дается легко, оно оставляет после себя шрамы, независимо от того, кого ты убил. Гэвин Пайк был чудовищным человеком. Он заслуживал смерти, он должен был умереть. Пусть я защищалась, пусть восстановила справедливость, но все равно его убийство лишило меня чего-то.

Квинн ничего не ответила.

Возле кучи дров Валькирия охотилась на мышей, но Локи все время прыгал и разрушал ее планы. Она шипела от досады и замахивалась на него когтями.

Локи громко мяукнул и удрал с ее пути, только чтобы снова последовать за ней и сорвать ее следующую засаду. Локи был плохим охотником. Валькирия же, напротив, рождена для этого.

— Убийство человека меняет тебя, — заметила Ханна. — От этого никуда не деться.

Квинн ненавидела, что Розамонд скрывается в ее сознании и преследует ее в кошмарах. Она ненавидела, что смятая форма Ноа была первым, что она видела утром, и последним, что она видела перед сном.

— Мне тоже до сих пор снятся кошмары. Я все еще вижу его лицо. — Голос Ханны звучал так тихо из-за ветра и воркования и бульканья Шарлотты, что Квинн пришлось напрячься, чтобы расслышать его. — Нужно время, чтобы справиться с этим — со всеми эмоциями и кошмарами. Ты чувствуешь себя совсем не так, как хочешь, как тебе кажется должна. У тебя так же?