План терапии, составленный автором для нее и описанный им в данной работе носил совершенно противоположный характер. Автор не проявлял ни страха, ни озабоченности, ни тревоги, ни сочувствия. Он только требовал сотрудничества и твердого обещания полного подчинения. Вместо великодушия и сочувствующих уверений автор давал ей непонятные задания и намеренно изобретал ситуации, которые вызывали чувство расстройства, сопровождаемое сильными эмоциями мотивирующего характера, а не безнадежного отчаяния, ее не заставляли говорить, а создавали ситуацию, которая легко приводила к непроизвольным идеомоторным действиям и, что весьма вероятно, к подсознательной речи. У пациентки намеренно вызывали протест и гнев, что заставило пациентку в целях самозащиты стараться получить какое-то удовлетворение обычных, законных и разумных желаний и забыть об отчаянии. Например, когда ей давали морковь вместо банана, это не только вызывало ярость, но у нее повышалось желание заговорить и потребность преодолеть свою беспомощность, так чтобы она могла отомстить хоть как-то, что позднее она и делала. Однако ее не просили начать говорить, чего, как она знала, она не могла. Вместо этого создавалась ситуация, которая через силу и напряженность ее эмоций вынуждала ее искать какие-то средства и меры удовлетворения ее желаний и потребностей. Ее также не заставляли учиться делать шаг назад, не падая. Вместо этого было хорошо использовано ее материнское побуждение защитить вторую сиделку от недовольства автора, связанного с ее относительным неумением танцевать. (Постгипнотическое внушение, сделанное автором сиделке, создавало у нее некоторую неуклюжесть в танцах.) Следовательно, умение делать шаг назад легко и свободно составляло только незначительную и неопознанную часть ее эмоциональной связи с этой юной девушкой.
Таким же образом, в одновременном письме правой и левой рукой, особенно предложений, носящих оскорбительный характер для ее личных симпатий, пациентка не смогла узнать одну из форм речевого корректирования ее алексии. Для нее это была механическая задача, многократно повторяющаяся и монотонная, задача, которая инспирировала ее восстать, наконец, против автора и сердито прочесть прямо противоположное тому, что только что, намеренно неправильно, прочел он.
Так же обстояло дело и с другими проявлениями индивидуального внимания, которое она получила. Все они были сознательно и ненамеренно управляемы и направлены на пробуждение любых способностей и всякого рода реакций, которые у нее могли быть или появиться без учета общественных условностей и правил "приличного" поведения, но только такое ответное, реагирующее поведение могло бы привести к восстановлению прежних моделей нормального поведения. Однако характер ее специфических реакций не всегда принимался и не мог быть принят. Ее благополучие было главной целью лечения, а не сочувствие, понимание и даже общепринятые правила приличия. Вероятно, наилучшим примером для иллюстрации будет случай, когда Энн старательно, медленно и с явным огорчением скрещивала свои ноги, пытаясь уменьшить свою глубокую спонтанную боль. Когда она закончила выполнение этой задачи, автор иронически продекламировал детской стишок: "Я вижу Лондон, я вижу Францию, я вижу чьи-то штанишки". Та легкость, с которой Энн вернула ноги в прежнее положение, не осознавая болезненности ощущения, была обескураживающим открытием как для нее самой, так и для ее компаньонки. Позже Энн, вспомнив этот случай, сказала, запинаясь: "Пом-ню-шта-ниш-ки под-ви-ну-ла ноги быстро нет-боли".
Другие маленькие многочисленные инциденты, наподобие этого ведущие к появлению сильных эмоций и автоматических реакций поведения, несомненно послужили восстановлению и усилению нормального ответного поведения и вынудили ее поверить в собственное выздоровление и восстановление латентных способностей реакции в ожидании адекватных стимулов.
13. Гипноз и гипнотические методы, обычно косвенные и неожиданные, часто использовались для фиксации ее внимания на терапевтических идеях и понятиях. Путем такого применения гипноза ее внимание направлялось и контролировалось, а возможные требования для обычных "ощутимых" инструкций были заранее запланированы. Симпатия, которая у нее возникла в отношении автора, медленный, но постепенный прогресс, который она могла увидеть и почувствовать, служили совместно с гипнозом тому, чтобы предотвратить смешение в ее ежедневных размышлениях сомнений и тревог с тщательно разрабатываемыми автором полезными идеями. Так, она стала союзником автора, а любые сомнения, вопросы были оставлены сиделкам.
Даже сейчас, семь лет спустя, она чувствует себя "иначе", находясь в кабинете, и ее поведение дает основания предположить, что здесь она погружается в транс. (По терапевтическим причинам не было сделано никаких попыток протестировать ее.) Однако это, кажущееся гипнотическим поведение совершенно отсутствует в комнате ожиданий, и она легко и просто общается с автором и с другими людьми. В этой связи нужно сделать и другой комментарий. Около года назад она встретилась с автором в Таксонском аэропорту и пригласила его к себе домой, чтобы получить дополнительное лечение. Сначала она вела себя как гостеприимная хозяйка дома, показала ему свой дом и сад, задала ему вопросы чисто социального характера приблизительно в течение целого часа. Потом, когда автор заметил "Я думаю, что у вас есть, что спросить у меня", - тут же у нее возникли фиксированная внимательность и отрешение от всего окружающего, что очень походило на ее поведение в кабинете.
14. Короче говоря, терапию, разработанную для решения основных затруднений у Энн, можно вкратце изложить следующим образом:
а) Изобретение приемов, которые смогли бы свести на нет ее пассивное отношение к жизни и ее вегетативное состояние, в котором у нее решающую роль играло чувство безнадежного, беспомощного уныния.
б) Применение таких средств, которые прямо или косвенно, используя ее удрученность и отчаяние, привели к возникновению таких сильных эмоциональных побуждений, которые послужили бы базой для пробуждения разнообразных моделей реакции и мотивировали стремление научиться.
