Черная с коричневым сумка валялась в углу – одной ручки не хватает, «молния» вырвана с корнем, хотя чего ее рвать, вот же замок. Но приглядевшись, Егор понял, что не все так просто – застежка крепилась хитрым клапаном, и открыть его приматам ума попросту не хватило, или им надоело возиться с замком, поэтому его выдрали с треском и успели покопаться внутри. Егор подхватил сумку, попутно локтем врезал дяде в ботинках уже прицельно, строго промеж глаз, попал, заметил, как у того носом пошла кровь, открыл сумку. Кошелька и телефона нет, понятное дело, зато паспорт, слава тебе, на месте – он лежит в среднем кармане, в аккуратной обложке из светлой кожи. Полдела сделано, осталось последнее.

Егор сунул сумку под мышку, сгреб ближайшего аборигена за грудки, поднял, шарахнул башкой о пластиковую переборку.

– Телефон гони, мразь, и деньги. Бегом! – рявкнул он так, что у самого уши заложило. Акустика в «сортире» оказалась неплохая, впечатление такое, точно в рупор проорал, и вообще Егор чувствовал себя как мышь в консервной банке, задевая то плечами, то макушкой обледеневший жесткий пластик: повернуться негде, места для размаха тоже нет. Дядя напротив был того же мнения, незамедлительно выдал плоский серебристый мобильник, а красный небольшой кошелек обнаружился в кармане пуховика второго.

– Уроды, чтоб вам от водки паленой передохнуть! – пожелал напоследок Егор, скинул добычу в сумку, выждал пару секунд и от души, с размаха, пусть небольшого, угостил товарища напротив кулаком под дых. Но получилось так себе, толстая куртка смягчила удар, но тому впечатлений хватило, его отбросило к стене, в ней образовалась вмятина, домик подпрыгнул и заскрипел, предупреждая: еще один пируэт, и я не выдержу. Но Егор был уже далеко, выбрался из загаженной домушки, бежал, глядя под ноги, и одновременно в паспорт, что вытащил из сумки на ходу. «Виктория Рябцева» – гласила надпись над фотографией девушки, судя по дате рождения, двадцати семи лет от роду. Лицо скуластое, подбородок острый, глаза большие, смотрит весело и пристально, косая челка закрывает половину лба. Она, точно, та самая «неизвестная», что десять минут назад дышала через маску, и неизвестно, дышит ли еще. Хотя степень отравления средняя, но мало ли что…

Первым делом он подбежал к носилкам, к взбешенной, как тигрица, врачу, подал ей паспорт, наклонился. Девушка дышит, не сама, но дышит, бледная до синевы, пальцы сжаты, на среднем правой руки блестит широкое кольцо из белого металла, на лбу испарина.

– Быстро, быстро, – чуть подобрела врач, – ей только пневмонии сейчас не хватает, – бегом, коллеги.

К «газели», действительно, бежали, поставили носилки в салон, врач сунула паспорт Виктории Егору, оказалась рядом с девушкой, всмотрелась ей в лицо, наклонилась еще ниже.

– Массаж сердца, – услышал Егор, и от тона, каким это было сказано, ему стало не по себе. Врач говорила так, точно речь шла о том йодом или зеленкой мазать поцарапанный палец, а не о реанимации. Она спокойно скинула с себя куртку, засучила рукава свитера, фельдшерица деловито закрыла заднюю дверцу, наклонилась над девушкой, сняла маску, запрокинула ей голову и проверила пульс на сонной артерии. Краем глаза глянула на Егора, сняла очки и рыкнула:

– Чего встал? В ЦРБ вези, рули, не отвлекайся!

Вытащила из чемодана здоровенные ножницы и принялась резать на девушке одежду.

Его точно ударили – он запрыгнул в кабину, первым делом врубил «светомузыку», швырнул сумку на соседнее сиденье и, как мог аккуратно, взял с места. Под вой и переливы спецсигнала вывел «газель» на проезжую часть и дал по газам. Встречка – не встречка, разделительная – не разделительная: дорогу он не выбирал, выдерживал направление, чертил мысленно самый короткий путь к центральной городской больнице, что, как назло, помещалась на другом конце города. Гнал, поглядывая в зеркало заднего вида, но ничего толком разглядеть не мог, только невнятное мельтешение, глухие звуки и негромкие спокойные голоса. И черт им всем в тот день ворожил, или ангел – неведомо, но попадись на пути кортеж первого лица государства, чиновнику пришлось бы посторониться, а прочие попутные и встречные транспортные средства сами шарахались в крайний правый, а то и к обочине. Полет прошел без осложнений, если не считать мелодичного и зверски назойливого звука – точно вода льется или птичка чирикает, красиво чирикает, задушевно, но уж больно долго, так бы и придушил. Разбираться с феноменом было не с руки, «газель» влетела под поднятый шлагбаум и остановилась у крыльца приемного отделения. Вику с носилок переложили на каталку, и снова с маской на лице увезли по коридорам, взмыленная врач заполнила бумаги и пошла к дверям.

– Домой, пора домой, – отрешенно бормотала фельдшерица, пока ехали «на базу», то есть к подстанции, куда их назойливо звала рация голосом другого, отдохнувшего и свежего диспетчера, наглой девчонки-студентки из медицинского. Егор звук малость приглушил, и снова насторожился – опять поганая канарейка, или как ее там, подала голос. И непонятно, откуда, как сверчок в деревенском доме: поет, мерзавец, а где засел – непонятно. Тонко поет, еле слышно, но от этого не менее отвратительно.

– Выключи ты его, – еле ворочая языком, попросила врач, – заколебало. Что это?

Егор крутил головой, не забывая поглядывать на дорогу. Сирену он давно отключил, ехал дисциплинированно в правом ряду и встал, как и простые смертные на светофоре. И «сверчок» как назло, заткнулся, голоса не подавал, только плевалась и шипела рация голосом стервозной девки. Да тьфу на нее, сейчас он машину поставит и уйдет на трое суток домой, отключит телефон и ляжет спать… Телефон. Сверчок. Ну, конечно.

Мобильник лежал на дне драной кожаной сумки, рядом с паспортом и кошельком. И молчал, хоть и мигала на экране надпись: «3 пропущенных вызова». Все верно, эта игрушка три раза пиликала, три раза Вике кто-то звонил: ищут пожарные, ищет милиция. Хотя нет, этим наплевать – нет трупа, нет дела, хотя «двухсотый» сегодня запросто мог образоваться, если бы не эти две женщины, что сутки отпахали, пусть и выглядят так, что любому зомби сто очков вперед дадут. «Сволочь ты» – Егор смотрел на экран, нашел журнал вызовов. Все три звонка с одного номера, что неудивительно. Родственники Вику ищут, муж, брат или отец, или мать, и что теперь делать – непонятно. Ответить, напугать их до чертиков, рассказать, что случилось или промолчать? Дилемма…

– Что там? – сунулась между спинками кресел врач. Посмотрела на телефон, на сумку, мигом все поняла и плюхнулась на лавку у стенки. Светофор загорелся зеленым, машины тронулись, Егор включил левый поворотник и повернул руль.

– Где взял? – поинтересовалась фельдшерица.

– Нашел, – не вдаваясь в подробности, сказал Егор. Ну к чему им знать детали и прочие мелочи? Правильно, ни к чему, да они и не настаивали.

– Молодец, – зевнула врач, – домой пойдешь – занеси, а то мало ли что. Эта Рябцева сейчас в себя придет и жалобу на нас накатает, что мы ее ограбили.

– Это запросто, – поддержала фельдшер.

– А точно придет? – спросил Егор.

– Да куда она денется, – отмахнулась врач, – оклемается, как миленькая. И жалобу строчить побежит. Так что не забудь, сразу отнеси, пусть там с ее барахлом сами разбираются.

И не по злобе они так говорят, а по опыту многолетнему и людей хорошо знают, даже слишком. Сколько раз бабки да деды, из ума выжившие, в прокуратуру заявления таскали с жалобой на злых врачей, что последнее у стариков выгребают, пользуясь их беспомощным состоянием. А потом, через недельку – другую заначка обнаруживается в самом неожиданном месте: в морозилке, например, или на дальней полке шкафа, давно забытой и пылью покрытой. Перепрятала бабушка рублики трудовые, на гробик отложенные, да позабыла. А все склероз проклятущий, он виноват, простите, люди добрые. Извинялись потом, конечно, даже плакали, но поздно пить и «боржоми», и прочие полезные минеральные воды – дело сделано.

– Отдам, – пообещал Егор, и, выходя на подстанции из машины, прихватил сумку с собой. Пока переодевался, Викин телефон звонил еще дважды, и Егор уже решился ответить, но звонки прекратились. И номер на этот раз не определился, в журнале вызовов появилась пустая строка. Егор покрутил телефон в руках, положил его в карман драной сумки, достал паспорт. Рябцева Виктория действительно была не местной, проживала за пару сотен километров от их богом забытого городка, и что ей здесь понадобилось – неведомо. Может, работала в Москве, снимая в пригороде квартиру, может, училась, может… Это только она сама расскажет, когда в себя придет. И все будет нормально, как и обещала врач, и, может, уже все хорошо, и девушка может дышать, слышать и говорить.