Мысленно желая епископу подавиться своим «добрым чаем», я шла за слугой.

— Покои Его Преосвященства в другой стороне.

Парень обернулся.

— Сегодня епископ принимает в другом зале, — сказал он.

Мы свернули в восточную галерею, спустились вниз и оказались у тяжелых дубовых дверей. По обе стороны дежурили гвардейцы. Мальчишка постучал и, не дожидаясь ответа, пропустил меня внутрь.

— Входите, миледи.

Он закрыл за мной двери.

Еще с самого начала, когда мы пошли другим путем, меня не оставляло липкое и крайне неприятное чувство, но я приказала себе успокоиться. В моем нынешнем состоянии волнения крайне нежелательны.

Но теперь, оказавшись в душном и полутемном помещении (интересно, есть здесь вообще окна, или нет?), я напряглась. Ничего угрожающего пока не случилось, но интуиция редко обманывала меня.

— Ваше Преосвященство.

Он сидел за массивным столом, и свет двух свечей в резных подсвечниках по обе стороны выхватывал только темно-фиолетовую мантию, отороченную черным горностаем и желтоватую кожу. Глубоко сидящие глаза тонули в темноте, и были похожи на черные дыры.

— Подойди, дитя мое. — Он ласково поманил меня рукой.

На ватных ногах я подошла к нему. Обычно во время наших встреч он всегда ставил для меня кресло напротив, но сегодня его не было.

— Чем я обязана чести видеть Вас?

Сухие потрескавшиеся губы изогнулись в подобии улыбки.

— Я надеялся услышать это от вас, леди Стенсбери.

То, что это не просто беседа, было уже совершенно ясно. Значит, очередной донос. Очередной — потому что за последние два месяца их было три. Интересно, кто на сей раз? Опять Изабелла?

— Полагаю, некто снова обвинил меня в ереси или государственной измене. А, может, и том, и другом.

Епископ не спешил отвечать. Я не видела его глаз, но знала, что он изучает меня. Прощупывает, как опытный рыбак прощупывает багром дно озера.

— Это письмо позавчера попало в мои руки.

Грациозным жестом он вынул из темноты конверт и толкнул мне через стол. Я с ужасом узнала в нем свое послание Инилее.

— Я был очень огорчен, когда получил его.

Ага, огорчен, как же. Небось, радовался, как ребенок новогоднему подарку. Я чувствовала, как пол уходит из-под ног. Нужно было сохранять лицо, не показывать страха, но меня резко качнуло, и, чтобы не упасть, я схватилась за край стола.

Епископ снова улыбнулся. На сей раз, как хищник.

— Полагаю, вы знаете, что за этим последует.

Он поднялся, обошел стол и встал рядом. Я чувствовала запах его дыхания — кисловатый, отдающий испорченными продуктами. К горлу подступила тошнота.

— Позвольте мне увидеть королеву.

Шанс, что мне удастся убедить ее, минимален, но это последняя возможность.

— Королева уже в курсе и не желает вас видеть.

Епископ сделал короткий жест рукой, и из темноты явились двое гвардейцев. Я инстинктивно отступила на шаг, но сзади на плечи опустились сильные руки.

— Ну, право же, это бесполезно, миледи. Вы ведь умная женщина. — Епископ подошел вплотную. — Умеренно умная.

Из его рта пахло так, что я закашлялась. Еще секунда — и меня вывернет наизнанку. Живот скрутило. В темном помещении было душно, просто невыносимо душно. Мне хотелось выскочить на улицу, и жадно глотать весенний воздух, пока не закружится голова и не заболит горло.

— Вы арестованы по обвинению в государственной измене. — Он обратился к гвардейцам. — Позаботьтесь о том, чтобы леди Стенсбери доставили в темницу немедленно.

Меня взяли под руки и повели к выходу.

— Ах, да, — словно бы невзначай напомнил епископ, — ваш муж тоже арестован. Мы знаем, что он тайно укрывал еретиков в Фитфилд-Холле.

ГЛАВА 32

Я с трудом понимала, что происходит. Точнее, осознавала. Все было как в тумане: гвардейцы, обступившие меня с двух сторон, безучастное лицо епископа и его равнодушное «вы арестованы, миледи».

Из логова Костера я вышла в сопровождении стражи. Не знаю, специально ли, но меня провели по длинному пути, и всякий, кто встречался нам, становился свидетелем моего сокрушительного падения. Люди глазели, шептались, показывали пальцем, а некоторые злорадно усмехались. В числе последних была и Изабелла, я увидела ее как только мы вышли из покоев епископа — наверняка она подслушивала у дверей. Но рулеонка волновала меня в последнюю очередь: в голове стучало лишь «темница, темница, темница». Я думала о том, где сейчас Ричард — арестовали его, или еще нет? Позволят ли нам видеться в заключении? И главное — что теперь делать?

У меня дрожали руки, я была готова поддаться панике, но каким-то чудом умудрялась держать лицо. Наивно полагать, что мой страх может кого-то разжалобить, скорее, наоборот, именно этого они и ждут.

Без всякой надежды на успех я еще раз попросила разрешения увидеться с королевой, на что, конечно, получила отказ.

— Я должна поговорить с ней!

Неважно, что улик и доказательств у меня не было. Неважно, что Беренгария наверняка в ярости от новости, что мы с Ричардом работаем на Инилею. Плевать. Надо попытаться.

— Невозможно, миледи, — отрезал гвардеец.

— У меня важная информация.

— Вы можете передать ее нам, — бесстрастно отчеканил второй.

— Это дело государственной важности! Прошу вас, — я с надеждой посмотрела ему в глаза. И не увидела ничего. — Всего минуту.

— Приказ есть приказ, леди Стенсбери.

Второй подтолкнул меня в спину, вынуждая идти вперед.

— Вы разрешите мне взять кое-что из вещей?

У всех заключенных было такое право. Даже Молли в день ареста разрешили собрать небольшую котомку.

— Об этом вы поговорите с епископом, миледи, — отрезал гвардеец. — Сейчас нам велено доставить вас в место заключения.

Когда «путь позора» был пройден, меня посадили в экипаж с крошечными окнами, захлопнули дверь, и кучер тронулся. Гвардейцы сидели напротив, и в полумраке я видела их лица — равнодушные, ничего не выражающие. Они будто глядели сквозь меня.

Экипаж трясло на городских ухабах, по ту сторону кипела жизнь, но когда я сделала попытку отодвинуть шторку, меня грубо пресекли.

Арестованных по подозрению в измене, доставляли в крепость через «Ворота Предателей»: мы вышли из экипажа и пересели в лодку. К тому времени уже стемнело, и в сумерках королевская темница выглядела еще более неприступной и зловещей.

Под днищем лодки тихо плескалась черная вода, скрипели доски, а где-то наверху кричали в темноте вороны. Я подняла голову и вдруг ощутила себя невероятно крошечной перед этой древней твердыней, столь гостеприимно распахнувшей передо мной объятия.

Мы приблизились к огромным воротам из железа и дерева. Лодка сбавила ход. Створки медленно разошлись, и я увидела причал — впереди, у самой воды стояли трое человек в черных одеяниях, а по обеим сторонам от них гвардейцы с зажженными факелами.

— Сушить весла!

Лодка теперь двигалась совсем медленно, а мое сердце, напротив, колотилось, как бешеное. Ворота со скрипом сомкнулись. Вот и все. Путь назад отрезан. «Нет ничего проще, чем попасть в королевскую темницу, и ничего сложнее, чем выйти оттуда». Кажется, так говорила Эбигейл. А, может, Маргарет. В тот момент я мало что соображала.

Тем временем мы причалили. Удивительно, но мне даже протянули руку, помогая выбраться из лодки.

— Спасибо, — я нашла силы улыбнуться молодому гвардейцу.

Парень не ответил, смутившись под взглядом одного из одетых в черное мужчин.

— Меня зовут Джон Дэрриш, миледи, — представился один из них. — Я старший комендант.

В его лице не было жестокости или злорадства, он смотрел доброжелательно и, как мне показалось, с искренним сочувствием. Впрочем, первое впечатление не всегда верно.

— Элизабет Стенсбери.

— Я знаю ваше имя, миледи, — Дэрриш мягко улыбнулся.

Двое других, впрочем, оказались менее дружелюбны.

— Епископ ждет вас, — коротко сказал он. — Ни к чему тянуть время.

Я сжала подол платья. Понимала, что нужно держаться, но чувствовала, что силы на исходе — еще чуть-чуть, и я упаду на камни и забьюсь в истерике. Губы предательски дрожали. Хорошо, что уже стемнело.