Я уже не плетусь, я иду быстрым шагом, тараторю под нос "Отче наш", ищу суматошными, встревоженными глазами свой двор; я не бегу, ни в коем случае, нет, как же могу я бежать по такой пустой, тёмной улице, ведь тогда маньяк подумает, что я струсил, что это я от него убегаю, и побежит тотчас за мной и в мгновение ока меня укокошит. Мою голову найдут утром, отрезанной, под каким-нибудь кустом или в мусорном баке, и больше не будет у моих родителей сына.
Аллилуйя! Я во дворе. Двор кажется мне почему-то громадным, там будто ещё темнее, чем на той улице, что никак не хотела заканчиваться; я чувствую, как дрожат мои худые колени - и успокаиваю себя, что это от холода; сердце колотится, словно его гонят куда-то, и вот-вот я умру, не то от ножа, не то от страха. Мой подъезд только третий, и я спрашиваю самого себя в жуткой панике - почему же он не второй и не первый? Почему? Почему? Но затем я отвечаю себе, что хорошо, что он не четвёртый, и мне становится чуточку легче.
Кто-то галдит на скамейке. Слава Богу, я не один!
Проходит вечность, и передо мною подъезд. Жирная зелёная "3". Я достаю из кармана ключ и открываю холодной рукой железную дверь (на руке меховая перчатка, но она всё равно почему-то холодная).
Я внутри. Тихо. И кромешная тьма. "Свет отключили", - стукнула нервная мысль. Я знаю, что когда свет отключают, лифт не работает, но всё равно давлю зачем-то на кнопку. Лифт не едет. Я снова давлю. Лифт умер. Его зарезал маньяк. Я следующий - теперь он зарежет меня. На каком этаже он притаился? Я застыл возле мёртвого лифта, палец на кнопке, я всё ещё не верю в то, что я в нём на свой этаж не поеду. Лифт предал меня. Я ненавижу его. И как посмел он, подлец, подставить свою кабину под нож в такой ответственный час? Я убираю с кнопки палец и пытаюсь припомнить, на каком этаже я живу. В голове всплывает страшный ответ: "На седьмом".
Выбора нет. Я боюсь, но поднимаюсь по лестнице. Я понимаю, что непременно умру. Через какую-нибудь секунду, - если повезёт - через две, - я буду зарезан. И для меня всё закончится. Не будет больше ни футбола, ни книжек; ни "Короля Льва" не будет по "видику", ни "Гарри Поттера". И мамы с папой тоже не будет. Интересно, сильно ли они огорчаться, когда найдут мою мёртвую голову? Наверное, сильно. Ведь они любят меня. Мама наверняка будет плакать, а папа скорчит свою излюбленную строгую мину и пробормочет сурово: "Как скверно ты поступил. Тебе кто умирать разрешал? Немедленно извинись". И моя мёртвая голова начнёт извиняться и обещать, что так больше не будет.
Я на втором этаже. Я всё ещё жив. Чего это маньяк забрался так высоко? Аж на третий этаж... Мог бы зарезать меня и на втором.
Моё сердце терзают странные мысли. Почему я всё ещё думаю? Ведь я уже попрощался со своей жизнью.
Мне почему-то вспомнилась моя рыжая кошка. Мама называла кошку "Жасминкой", а мне нравилось говорить ей "Жаська". Для папы она всегда была просто - "Жасмин". Я вдруг подумал: а что если б прилетел ко мне какой-то колдун, предложил миллион долларов и сказал: "Вот тебе нож. Убей свою кошку. А не убьёшь - не дам миллион". Что бы я тогда сделал? Зарезал бы кошку или сунул колдуну дулю? И я рассудил, что сунул бы колдуну дулю - толстую и обидную; а если б взял я его миллион и зарезал всё-таки кошку, то мне вмиг стало бы чудовищно стыдно и я бы горько заплакал. Я представил, как прихожу в школу на следующий день, показываю всем свой миллион и говорю: "А я свою кошку зарезал. И теперь я богач". И тогда в меня все начали бы тыкать пальцами, гоготать мне в лицо и дразнить: "Фу, он кошку свою убил! Зарезал ножом и получил миллион! Фу-фу! Какой продажный мальчишка!" И вся школа бы об этом узнала, и меня отвели бы к директору, а после уроков меня бы раздели до самых трусов, привязали к столбу на школьном дворе и стали бы швырять в меня камни. Но я бы никогда не убил свою кошку; и не потому что я боюсь трусов или столба или камней, а потому что я её очень люблю.
Третий этаж. Где же ты, дядя маньяк? Выходи и зарежь меня поскорее. Только не больно режь. Я боли боюсь. И тебя я боюсь. Зарежь же меня, чтобы я не боялся. Жизнь перед глазами у меня уже промелькнула. Так что пора. Я готов.
Кончился третий этаж. Скоро четвёртый. Я всё ещё жив. А может, это всего-навсего сон? Мне столько раз снилась эта паршивая, гнусная тьма! В нашем доме часто свет отключают. Просто очередной кошмарный сон... Прямо как в прошлую ночь...
Тишина, темень, подъезд. И худенький, напуганный мальчик - крадётся бесшумно по так хорошо знакомым ступенькам, ступает твёрдо, но медленно - хорошо б поспешить, но вместе с тем - страшно...
А маньяк? Разве маньяк был в прошлом сне? Нет, не был. Значит, и сейчас его нет. Тогда почему мне так страшно? Я говорю себе, что я уже большой, что мне уже десять лет, что я не боюсь темноты. И маньяка не боюсь, и ножа его не боюсь. Потому что нет никакого маньяка. Нет никакого ножа. Ибо сны никогда не обманывают.
Мне вспомнилось вдруг... Школьный лагерь. Летнее, дождливое утро. Тамара Петровна загнала нас в школу. Я стою в коридоре с девочкой Инной и хвастаюсь своей новой карточкой, которая попалась мне в чипсах только вчера. Карточка редкая, о ней все мечтали. Я стою гордый и улыбаюсь. Инна смотрит на меня как на чучело, ухмыляется и тычет мне точно такую же карточку. И ей вчера подмигнула удача. В тот момент что-то дрогнуло в моей голове, и я вспомнил ясно накануне ночью приснившийся сон: дождь, коридор, Инна и карточки. В моём сне было всё точь-в-точь как в школьном коридоре тем утром. И я почувствовал себя волшебником.
Сны никогда не обманывают.
Пятый этаж. Никакого маньяка, но мне всё ещё страшно. Новая мысль: дедушка. Мне было лет восемь, когда он приснился мне в красно-чёрной рубашке. Я не видел его уже две недели, потому как он был в больнице, и очень по нему скучал. И в моём сне он был в больнице. По сей день я жутко хорошо помню тот сон: угрюмая, слишком светлая палата, дедушка сидит на постели и что-то говорит своему брату. Брат приехал его навестить. И тут дедушка теряет сознание и падает - в подушку лицом. И я просыпаюсь.
