Скворцов нахмурился.

— То есть то, что было вчера, ты воспринимаешь, как нечто не стоящее внимания? — он грубо выхватил бумаги из ее рук, и, отшвырнув их в сторону, присел около Маши на корточки.

— А что вчера было такого особенного?

— Не надо изображать из себя неизвестно кого! — Скворцов разозлился по-настоящему, и Маша поздравила себя с первой маленькой победой. Он теряет самообладание, это ей только на руку, — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Маша взглянула на Сергея.

— Давай обойдемся без выяснения отношений, хорошо? И потом, не было ничего, достойного нервотрепки сейчас. Оставим это на потом, хорошо? Нас все еще ждет работа, — сказала Маша, и, склонившись к Скворцову, легко поцеловала его в губы, — ну что? Так полегче?

Сергей улыбнулся. В детстве мама всегда так спрашивала, если Сережа, не дай бог, поранился. Она целовала не сильную, но болезненную рану, и спрашивала: «Так полегче?». Скворцов другими глазами взглянул на женщину сидящую перед ним, и отошел подальше. Уж очень угрожающей она ему показалась. Скворцов не хотел признавать, что струсил, но именно так оно и было. Впрочем, Маша тут же об этом догадалась.

— Может, поужинаем сегодня вместе? — спросила она, заметив его неожиданное отчуждение.

Скворцов кинула на Машу настороженный взгляд, который Семенова предпочла не заметить, или сделать вид, что не заметила, и сказал:

— Конечно, без проблем. Я с удовольствием. А ты, куда бы хотела?

Даша лежала в кровати, свернувшись клубочком. Андрей Лесной только что вышел по каким-то своим делам, но обещал очень скоро вернуться. Девушка ощущала себя пустой и одинокой. Она совсем расклеилась за последние несколько дней. Но, почему-то ей казалось, что жизнь остановилась…

Дверь чуть слышно скрипнула. Напуганная утренним происшествием, Даша резко оглянулась. В комнату вошел Антон.

— Господи, ты, что следил за моей дверью?

— Вообще-то это и моя комната тоже. Я ночую в гостиной, только из вежливости, и чувства вины. Хотя, этот твой доморощенный фотограф с таким же успехом мог обитать в своей комнате.

— Моя личная жизнь не твое дело, — устало сообщила Даша, — уходи.

— Так значит, он перекочевал из фотографов в личную жизнь?

— К чему ревность? Ты потерял на меня права, как только сунул своей стажерке.

Антон сморщился.

Даша и сама понимала, что говорит чрезмерно грубо, но ей было так больно и обидно.

— Даша, я ведь пришел сказать…

— Я не хочу ничего слышать. Ты уже сказал достаточно. Ты раскрыл мне глаза на нашу жизнь. Не утруждайся.

Антон подошел к кровати, и лег с краю, заглядывая в Дашино лицо.

— Я ведь все равно люблю тебя, — прошептал он, и нежно ее поцеловал, — а теперь, когда у нас будет ребенок, все будет по другому, поверь мне.

Даша смотрела на Антона, всей душой желая верить, но все же понимая, что все это ложь.

— Ты просишь меня верить тебе, после всего, что было?

Антон убрал прядь ее волос за ушко, и скользнул пальцем по ее щеке.

— Ну, ты ведь училась на психолога, и лучше меня знаешь, что секс для мужчин ничего не значит…

— Зато он много значит для женщин. Что ты сказал ей, той рыжей?

Антон замолчал, и Даша поняла — ничего. Он оставил эту стажерку в своих любовницах. Девушка закрыла лицо руками, не желая показывать ему свои слезы. Она медленно встала с кровати, и покинула комнату, оставив мужа одиноко смотреть ей в след.

Девушка, все еще сжимая заплаканное лицо руками, ворвалась в комнату журналиста, в надежде поговорить с ним, и, желая, что бы его ни было.

Даша была только в легком халатике, и белом белье. Она хотела одеться, но сил не было. И вот она, почти голая оказалась в комнате Андрея. Тот недоуменно выглянул из ванной. Парень был в набедренном полотенце, и с электробритвой в руках. При виде заплаканной Дарьи, Андрей быстро оставил свои дела, и подошел к девушке.

— Господи, что еще произошло? — эта семейка положительно ему импонировала, здесь страсти так и бурлили!

Даша вскинула к Андрею заплаканное лицо, и быстро развязала поясок на халатике.

Лесной недоуменно опустил глаза на представившуюся картину. Даша стояла перед ним, раскинув полы халата, в полупрозрачном белье. Потом вновь поднял вопросительный взгляд на Семенову.

— Что со мной не так?! — истерично спросила она, слезы катились по ее щекам, — Чем я хуже них? Мне всего двадцать два! Скажи, Андрей, как я тебе, а? Ну что ты молчишь?! — Даша шагнула к парню, и пихнула его в плечо, в надежде разворошить, вывести из оцепенения, потому что фотограф был чрезмерно удивлен, — Почему ты молчишь?!

Девушка колотила его в грудь тонкими кулачками, заливаясь слезами. Андрей осторожно ее прижал к себе, сминая слабое сопротивление. Даша вскинула заплаканное лицо, и Лесной тут же принялся покрывать его поцелуями, пока их губы не встретились. Андрей принялся целовать ее с неожиданной горячностью, которой он от себя, и не ожидал.

Даша недоуменно отшатнулась, и запахнула халат.

— Прости меня, проклятье! Не знаю что со мной, — тяжело дыша, Андрей разумно отодвинулся от Даши, чьи слезы высохли так же внезапно, как и появились.

Девушка смотрела на него удивленно, словно только что поняла что-то важное для себя, неожиданное.

— Ты меня тоже прости, я в последнее время, словно не в себе, — прошептала Даша, — я пойду…

Не дожидаясь, когда он что-то скажет, Даша покинула комнату.

Лесной проводил ее задумчивым взглядом, и вернулся к бритью. Но теперь ход его мыслей был жестоко изменен.

37.

Максим остановился перед резко захлопнувшейся дверью.

— Вика! — позвал он, но ему никто не ответил, — Вика, черт, открой! Ты не правильно все поняла!

Послышались шаги, дверь приоткрылась. Из — за неё выглянула Ксюша.

— Где она? — Макс едва не оттолкнул сестру, но Семенова стала на защиту подруги.

— Оставь ее в покое, — остановила Ксюша Максима, — просто отстань.

— Я люблю ее, черт! Впусти меня!

Ксюша упрямо сжала губы.

Неожиданно в соседней комнате послышался испуганный выкрик, Максим, и Ксюша недоуменно взглянули на приоткрытую в Наташину комнату дверь.

Брат с сестрой испуганно переглянулись, и двинулись к соседней двери. Едва они достигли дверного проема, как из комнаты появилась бледная, как полотно Лена. Ничего, не спрашивая, Макс вошел в комнату Наташи. Там царил жуткий разгром. У двери валялась картина кисти Наумова, тот самый Ксюшин портрет изуродованный, изрезанный. Неприятный холодок ужаса скользнул по спине мужчины. Он кинулся в приоткрытую дверь ванной, и картина, которую он там увидел, заставила его содрогнуться.

В ванной лежала Наташа, ее руки были раскинуты, и из перерезанных вен потоками лилась кровь по бортам ванны, и в смешивалась с прозрачной водой, придавая ей устрашающий оттенок. На полу, в луже розовой крови валялась бумажка, где было выведено четким подчерком Натальи: «Мне не зачем жить, если мой любимый обманул меня с моей сестрой. Ненавижу вас, ненавижу…».

Максим, скользнув по бумажке невнимательным взглядом, судорожно начал искать пульс на шее сестры, но пульса не было.

Ксюша осторожно заглядывала в комнату сестры, под уничтожающим взглядом Елены.

— Я знала, что ты эдакая тихоня не спроста, — дрожащим голосом, и, не скрывая отвращения, произнесла Лена, — но только сейчас до меня дошло, какая ты тварь на самом деле.

Художница испуганно оглянулась на сестру, которая, казалось, была на грани истерики, и, превозмогая страх, снова заглянула в Наташину комнату. Заметив свой изуродованный портрет, Ксюша все поняла. Они узнали о Кирилле, все узнали…

Дверной проем закрыл собой Макс. Его лицо было устрашающим, он обратил на Ксюшу черный, убийственный взгляд.

— Где он? — утробным голосом спросил он.

Ксюша неосознанно отступила.

— Где он! — Макс буквально рявкнул на младшую сестру.

— Кто?