Абсолютная

Они сидели зажатые между столом и батареей.

Вставать приходилось часто – гости пили водочку за их здоровье и счастье, но питье все время казалась им горьким.

«Горрькооо!» – что было мочи орали все за столом. Далее следовала горькая плата поцелуя при всех под громкий счет: «РРРааааззз! Дыывааа!…» . Судорожно цепляясь друг за друга, чтобы не ухнуться о батарею, жених и невеста закрывали глаза и не дыша долго стояли склеенными и неживыми.

Свадебный пирок начался в три часа. Время медленно ползло к вечеру. Батарея грела нещадно.

Наконец, в девять уставший не пить дядька отвез их на единственной в семье машине к себе домой, а сам молнией вернулся догнать остальных в выпитых тосто-рюмках!…

И вот земные дети ходят в чужой, но знакомой квартире, отмечая, что их ждали здесь и заботливо приготовили для них огромную и строгую в белизне кровать.

Они о чем-то говорят. Темно, тикают часы, нет криков «Горько!» …

Он решается и обнимает Ее. Поцелуй без счета длится долго, кровь начинает стучать в ушах, а сердца чувствуют, как бьются друг об друга.

Одежда стесняет движения и становится лишней. Им кажется, что поверхность тела слишком мала, чтобы впитать всю сладость прикосновений.  Тела словно обволакивают друг друга…

Теперь их двое на всей огромной Земле.

Приземленность ощущается шероховатостью простыней, пронзительными осязательными импульсами. Они напоминают ей и ему, что физические тела у них разные.

Глаза закрыты, а потому внешний мир улетел за границы объятий. Подсознание стало общим, все уровни их тонких тел слились в двудольное соединение. То, что поднялось снизу изнутри, захватывает, увлекает ввысь, а потом погружает в глубокую безвоздушную секунду, звучащую как некий магический абсолютный звук…

8 часов утра. Телефонный звонок: «Ребят, вы скоро? Без вас выпить не дают». Отбой…

Безответная

Она сидела за столом в общей кампании напротив НЕГО. Все обсуждали, как провести юбилейный вечер. Стоял невероятный шум, каждый что-то говорил. Лишь она не имела слов. Все ее силы уходили на переживание момента ЕГО невероятной близости.

Он говорил, а она смотрела на его губы. Увы, губы можно было рассматривать недолго. А вот руки –  за ними она наблюдала все оставшееся время. Пальцы были длинными, музыкальными.  Они двигались так замечательно, что она не могла отвести взгляда. Наконец снова посмотрела на его лицо и … ее зеленые глаза встретилась с его карими. Ой! Дыхание остановилось, руки  похолодели, рот открылся.

– Ты тоже хочешь что-то сказать? Говори, не стесняйся, ну? – ОН ей улыбался.

– Нет, нет, я со всем согласна… – выдохнула она, резко встала, снова села, потеряв равновесие, и только потом вскочила и выбежала из комнаты.

Вечная

Они сидели втроем на даче. Летом. На закате.

Кузнечики, плеск Волги, шелест яблонь.

Подъехал Алин племянник на новом «мерсе».

– Встречайте,– сказал он важно.

Стал таскать из багажника пакеты с едой, вином, пивом.

– Я на все выходные.

– Хорошо, – сказала Аля.

В выходные они никогда не бывали одни. Гостей любили и хорошо принимали.

– Ты сигареты привез?

– Забыл. Сейчас съездим.

Аля и Глеб много курили. Все приезжающие везли сигареты.

Их сын Миша не курил. Он был чудесным 18-летним мальчиком. Сдержанным, умным,  чистым.

– Сереж, и я с тобой, можно, мам?

– Езжайте. Только недолго.

Торговая палатка была в соседнем садоводстве, в сорока минутах ходьбы.

Машина взревела, хвастаясь всеми своими лошадиными силами и, взвизгнув покрышками, умчалась.

– Не будем ужинать. Их подождем.

– Ладно,– ответил Глеб.

Закурили. Прошло 20 минут, полчаса, сорок …

– Где они запропали, кушать хочется,– тихо сказала Аля, она не хотела верить душе, только взглянула на Глеба.

– Пошли им навстречу,– бодро ответил он.

Глеб взял ее за руку, и они вышли из калитки.

Километра через полтора забор кончился и в наступающих сумерках они вдалеке стали рассматривать скопление пятен, то ли людей, то ли машин.

Она побежала.

Дальше – стоп-кадр. Больше никогда память не показывала ей эту березу у обочины, разрезавшую машину пополам.

Ни она, ни Глеб так и не смогли себя убедить, что они не виноваты в том, что сына больше нет.

Они принимали его друзей на поминках и в дни его рождения. Смотрели, как растет сын у девушки, которую Миша любил, она вышла замуж не сразу и за друга Миши.

Они болели, болели и старели. Работали, работали, работали…

И вот они снова на даче, вдвоем, и с ними третьей их вечная любовь и печаль.

Лето, закат, кузнечики и шелест яблонь.

Генниальная

Она росла самым обыкновенным гением. Никогда ничего не учила и все знала. В 9 лет читала Мопассана. В школьном портфеле ее всегда лежало по 3-4 увесистых тома очередной мировой классики. А учебникам там не было места.

Гениальность ее была математической. Она «видела» решения задач и доказательства теорем. Впрочем, если она вязала, то гениально. И помидоры она тоже выращивала самые большие и красные.

Но гении не бывают обычными людьми. Она, например, не любила убираться, говорить правду и трудиться изо дня в день. Все это было скучным.

С правдой у нее были особые отношения. Она придумывала события, описания, факты. Запоминала воображаемое и оно становилось для нее правдой. Никто не мог с ней дружить  – всегда было трудно отделить в ней правду от вымысла.

Да! У нее была гениальная память. Если уж она прочитывала книгу, то и спустя годы  могла процитировать близко к тексту любимые места, назвать всех героев, а заодно количество страниц и год издания…

Школьные годы подходили к концу. К выпускным экзаменам она готовилась, играя с утра до ночи на фортепиано. Учила вальсы Шопена. А самой любимой музыкой 16-летней современницы Битлз были оперетты Кальмана.

Получив аттестат об окончании средней школы, она сказала, что учиться дальше нет смысла: «Я замуж хочу!» И вышла в 18 лет за курсанта-вертолетчика! У него была смешная фамилия – Пышечкин.

Поменяв свою гордую фамилию на смешную, она одновременно поменяла место наследной принцессы в доме родителей на роль молодой жены в общежитии армейской части.

Первый год был тяжелым: беспорядок в 11-метровой комнате, хроническое безденежье, беременность и периодически напивающийся муж.

Ее муж был гениален в глупости. У него был дар совершения несуразных поступков. Он мог зарабатывать деньги: собирал на помойках детали автомашин и потом их продавал; снимал на продажу с чужого мотоцикла детали в течение нескольких ночей подряд, пока его не ловили; покупал развалюху 19-лохматого года выпуска за тысячу рублей, ремонтировал ее за десять и продавал за три и т.д.

Она его выбрала в полной уверенности, что ее гениальности хватит на двоих!

Она любила его.

Она была привязана к мужу какой-то внутренней прочной цепью. Может быть они звучали в унисон в сексе? А может быть она, обремененная собственной гениальностью, всегда хотела быть такой пустой от талантов, каким был Пышечкин?

Никто и никогда не слышал от нее ни одного плохого слова о нем. Само слово «Пышечкин» звучало в ее устах нежно и мягко…

Из армии его уволили за пьяную драку. На гражданке она стала работать бухгалтером, он – электриком на заводе. Началась перестройка -она потеряла работу,  его выгнали за алкоголизм.  Чтобы прожить, они поменяли доставшуюся от родителей 4-х комнатную квартиру на двушку.

Он устроился электриком в ЖЭУ, она – оператором пейджинговой кампании. Работала посменно, без выходных. В 8-ми часовой смене полагалось три перерыва по 15 минут.

Вскоре родился второй сын. Пышечкин завел себе любовницу – штукатуршу. С улыбкой рассказывала гениальная Пышечкина, как она была удивлена, когда нашла их вдвоем пьяными в какой-то подворотне…