— Мне хочется кричать об этом, — жалуется он. — Рассказать всем.

Кто бы мог подумать, что это говорит один и тот же мужчина. Где тот высокомерный, тщеславный засранец, которого я встретила в этом самом кабинете некоторое время назад?

— Знаю, но у меня всего несколько недель. Это плохая примета. Женщины обычно ждут, по крайней мере, до первого УЗИ.

— Когда будет первое УЗИ? Я заплачу. Мы сделаем его завтра.

Я смеюсь и отстраняюсь.

— Для УЗИ еще слишком рано, к тому же, его делают в больнице.

Он смотрит на меня так, словно у меня только что выросла еще одна голова.

— Вы с ребенком не пойдете в бесплатную больницу!

— Я…

— Нет, Ава. Это не подлежит обсуждению. Точка. — Это тот самый тон, который я знаю абсолютно точно, нельзя оспаривать. — Никогда, ни за что.

Он качает головой. Явно в ужасе от подобной мысли.

— Что, по твоему, они там с нами сделают?

— Не знаю, но я не дам им ни единого шанса. — Он берет меня за руку и ведет к двери кабинета.

— Ты платишь налоги, и я тоже. Большая честь иметь Национальную службу здравоохранения. Ты должен быть благодарен.

— Я благодарен, это великолепно, но мы не воспользуемся их услугами. Точка.

— Невротик, — бормочу я, глядя на него с усмешкой.

Моя улыбка возвращается, хотя я вижу, что он пытается оставаться серьезным.

— Чутка, — отвечает он. — Мне нравится твое платье.

Наши глаза блуждают по бежевому платью-карандаш.

— Спасибо.

— Хочу тебе кое-что показать. Пойдем. — Он открывает дверь и, положив руку мне на поясницу, выводит в коридор.

— Что? — спрашиваю я, позволяя мягко вытолкнуть себя из кабинета.

Вздрагиваю, почувствовав его губы возле уха.

— Увидишь.

Мне любопытно, и я также чувствую… некоторое возбуждение. Всего лишь от нескольких произнесенных шепотом слов и его руки на моем теле, я мысленно умоляю его. Возможно, виной всему беременность, а может, это просто он. Нет, конечно, последнее, но в совокупности у меня возникает целая куча сексуальных проблем.

Мы проходим мимо членов «Поместья» в летней гостиной, Джесси кивает, я мило улыбаюсь, и поднимаемся по лестнице, направляясь по коридору к пристройке.

Он открывает дверь в самую последнюю комнату, из которой я сбежала, в которой сидела на полу, делая наброски, и в которой получила предупреждение от Сары. Я не особенно в восторге от этой комнаты, но когда меня вталкивают внутрь, и я вижу все помещение, то невольно охаю.

Это больше не пустая оболочка из голой штукатурки и грубого деревянного пола. Теперь это роскошное пространство, отделанное шикарными материалами, в черно-золотом цвете. Осторожно вхожу, оглядываясь вокруг, упиваясь потрясающей обстановкой. Огромная кровать, эскиз которой я делала, ожила и доминирует в комнате, ее покрывает бледно-золотистый шелк с вышитыми огромными черными кружевными каллами. Окна украшены тяжелыми золотыми шторами из того же материала, а пол под каблуками мягкий и гладкий. Посмотрев вниз, обнаруживаю, что стою на гигантском плюшевом ковре, таком толстом, что не вижу своих ступней. Провожу взглядом по стенам: на одной из них, выбранные мною обои, а три оставшиеся выкрашены в тускло-золотистый цвет, соответствующий постельным принадлежностям и шторам. Это почти точная копия моего грубого наброска.

Я поворачиваюсь к Джесси.

— Ты это сделал?

Он тихо закрывает дверь.

— Я дал кое-кому твой набросок и сказал, чтобы они его воссоздали. Похоже?

— Очень. Когда ты успел?

— Не имеет значения. Главное, нравится ли тебе. — Он пытается оценить мою реакцию, выглядя немного настороженным и, возможно, даже несколько нервным.

— Идеально.

Он нервничал, потому что только что заметно расслабился.

— Она наша.

Мои глаза немного расширяются.

— Наша? — Что он имеет в виду? Хочет, чтобы мы жили здесь? Я не буду здесь жить.

Он, должно быть, уловил беспокойство на моем лице, потому что нежно улыбается.

— Никто никогда не был в этой комнате и никогда не будет. Она наша. Когда я на работе, а ты со мной, может, тебе захочется поспать или немного отдохнуть.

— Имеешь в виду, когда у меня распухнут лодыжки или я устану таскать слишком большой вес?

Внезапно обдумываю ужасную мысль о том, что у нас будет ребенок, мы создадим семью, и «Поместье» станет занимать в нашем будущем и настоящем важное место. Отец моего ребенка владеет секс-клубом. Как только малыш родится, я ни за что не привезу его сюда, а с работой Джесси я почти не буду его видеть. А он вряд ли будет видеть нас. Ужасающее чувство неуверенности, дремавшее до настоящего момента, с этим внезапным осознанием угрожает поднять свою уродливую голову и отбросить меня на несколько шагов назад. Он никогда не продаст это место. Он уже подтвердил это. Это детище Кармайкла.

— Я имею в виду, если нам понадобится комната, она у нас будет, — тихо говорит Джесси.

Я не хочу, чтобы она нам понадобилась. А еще лучше, если бы нас здесь вообще не было. Но я этого не говорю. Он пошел на эти хлопоты ради меня, поэтому вместо пререканий отрываю взгляд от задумчивых зеленых глаз Джесси и обвожу ими тускло-золотистые стены. Здесь нет ни фресок, ни картин, ни предметов декора.

Кроме креста.

Мои глаза прикованы к гигантскому распятию из темного дерева, и я замечаю, что на каждом конце горизонтальной перекладины, расположенной на две трети его высоты, прикреплены кандалы — блестящие, золотые, замысловато вырезанные кусочки метала, чтобы удерживать что-то на месте.

Чтобы удерживать человека.

Медленно перевожу взгляд обратно на Джесси, он все еще смотрит на меня, внимательно наблюдая, оценивая мою реакцию на это произведение искусства.

— Почему это здесь? — тихо спрашиваю я.

— Потому что я так распорядился, — отвечает он также тихо, его руки небрежно засунуты в карманы, ноги слегка раздвинуты.

— Зачем?

— Думаю, это может… помочь. — Его глаза сверкают, губа закусана.

Помочь? С чем? Джесси стоит с восторженным намерением, написанным на прекрасном лице, от которого замирает сердце.

— С чем нам нужна помощь? — мой голос — хриплый шепот, полный желания и тоски.

Пульс ускоряется, когда он медленно начинает приближаться ко мне.

— Ты хочешь жесткого секса, — тихо говорит он, — и мне это не очень нравится, когда ты носишь моего ребенка. — Он снимает «гренсоны» и носки, затем пиджак, бросая его на кровать. — Поэтому я хорошенько поразмыслил и придумал трах-компромисс.

Выдох застревает в горле, и по какой-то неизвестной причине я отступаю назад. Не знаю почему, я доверяю ему, но немного шокирована его очевидным намерением.

— Не понимаю.

Джесси стягивает галстук, прежде чем медленно расстегнуть пуговицы рубашки.

— Поймешь.

Он оставляет рубашку распахнутой, дразня меня лишь кусочком плоти, пересекает комнату, открывает дверцу шкафа и возится с чем-то. Затем вся комната наполняется медленным нарастающим гулом одухотворенной, вызывающей покалывание музыки.

Я напрягаюсь.

— Что это? — спрашиваю я, когда он медленно возвращается ко мне, овевая своим ароматом.

— Amber «Sexual», — мягко говорит он. — «Afterlife». Уместно, не находишь?

Не могу не согласиться, но мой рот отказывается говорить.

— Ава, секс не всегда должен быть жестким. Власть в моих руках, как бы я тебя ни брал. — Он мягко толкает меня назад, пока я не оказываюсь перед крестом. — Ты любишь не жесткость. А то, с какой бесцеремонностью я тебя беру, — его голос низкий и уверенный. Как и должно быть. Он совершенно прав. Дело в его власти надо мной, а не только в силе его тела.

— Ты больше никогда не будешь устраивать мне вразумляющий трах? — спрашиваю я так же тихо, но не так уверенно.

Его губы растягиваются в легкой улыбке.

— А ты снова бросишь мне вызов?

— Возможно, — выдыхаю я.

— Тогда я абсолютно не сомневаюсь, что так и сделаю, моя искусительница. — Он кладет палец мне под подбородок и поднимает мое лицо к своему. — Если я захочу жестко трахнуть тебя и заставить кричать, я это сделаю. Если захочу заняться с тобой любовью, Ава, и заставить мурлыкать, я это сделаю. — Он нежно прикасается к моим губам, и я с прерывистым выдохом закрываю глаза. — Если я захочу привязать тебя к этому кресту, я это сделаю.