Среди часто возникающих сложностей – эрозия, переотложение слоев или даже нарушения более позднего, но все же первобытного времени. Выявление перемешивания или смещения слоев имеет решающее значение и достигается путем тщательного изучения не только артефактов, но и особенностей грунта и пространственных связей между предметами. Перефразируя слова Карла Сагана, чтобы понять, чем занимались неандертальцы в конкретной точке, необходимо воссоздать всю историю объекта[35]. Это и есть тафономия, признанная сегодня наиболее важной частью археологии.
В период между совместными раскопками Ларте и Кристи и работами Пейрони исследователи не оставляли Ле Мустье в покое. С 1907 г. в Перигоре, в том числе в Ле Мустье, проводил изыскания швейцарский археолог Отто Хаузер[36]. Каким-то чудом ни его деятельность, ни строительные работы XVIII в. не нанесли вреда крохотным косточкам, покоившимся на глубине всего 25 см от поверхности – толщина волоска по меркам геологии. Мы вернемся к Хаузеру позже; сменивший его Пейрони под снесенным домом обнаружил нетронутый слой. Именно там лежал младенец – призрак под лестницей. Хотя к тому времени Пейрони уже раскопал несколько скелетов неандертальцев, практически никаких подробностей об этой своей находке он не зафиксировал, если не считать констатации факта погребения.
Однако он немедленно отправил останки парижскому анатому Марселю Булю, уже заработавшему авторитет специалисту по неандертальцам. Спустя всего неделю от Буля было получено заключение, что останки действительно принадлежат новорожденному. С этого момента, как ни странно, о скелете нет никаких записей. В дневнике Пейрони о нем больше не упоминается, а через два месяца в связи с началом Первой мировой войны все полевые исследования в Европе были свернуты. В течение многих десятилетий считалось, что скелет младенца пал одной из жертв этого длительного военного конфликта.
На самом деле некоторая часть останков благополучно пережила это время, находясь всего в нескольких километрах от места раскопок. В 1913 г., за год до обнаружения костей, Пейрони основал в Лез-Эзи великолепный музей. Спустя примерно 80 лет во время инвентаризации его богатых коллекций среди коробок из Ле Мустье были найдены кости, помеченные как «скелет». Кости явно принадлежали одному новорожденному, и ученые лелеяли надежду, что это и есть утерянный неандертальский младенец, тот самый, который, по последним известным данным, был отправлен в Париж. Длившееся шесть месяцев всестороннее исследование показало, что состав почвы, все еще покрывавшей некоторые из костей и содержавшей мелкие включения камня, идентичен образцам из Ле Мустье.
Значит, частично скелет оставался в Перигоре, и со временем о нем по какой-то причине забыли[37]. А что же насчет тех фрагментов, которые отправили в Париж? С ними произошла путаница. В 1914 г. Пейрони занимался тремя стоянками неандертальцев, и на всех из них были найдены кости: это Ле Мустье и еще два скальных навеса, Пеш-де-лʼАзе I и Ла-Феррасси. Множество находок он отправлял Булю, оставляя часть из них прямо в блоке грунта, который предстояло удалить в лабораторных условиях. Спустя десятилетия была замечена подозрительная разница в цвете и состоянии двух костей, извлеченных предположительно из двойного захоронения младенцев в Ла-Феррасси. Анализ подтвердил, что приставший к костям грунт с мелкими фрагментами кремня относится не к Ла-Феррасси, а к Ле Мустье. Кроме того, у младенца из Ле Мустье отсутствовали именно бедренная и плечевая кости. Скорее всего, суета первых военных дней в буквально заваленной неподписанными останками неандертальцев лаборатории Буля и стала причиной путаницы и ошибочного отнесения этих костей к младенцу из Ла-Феррасси.
Это странное свидание двух потерянных детских душ, между жизнями которых пролегли многие тысячелетия, продолжается и сегодня, поскольку конечности мустьерского младенца остаются в Париже, за 160 км от остального его тела.
В наше время с костями неандертальцев обращаются как с бесценными реликвиями, так что эта история кажется удивительной. Однако счастливый финал не главное в повторном обнаружении крошечного скелета. Трагическая судьба ископаемых останков младенцев, реальная жизнь которых оказалась гораздо короче посмертного существования, открыла новые возможности. Нам нужна именно такая отправная точка, чтобы понять, протекало ли развитие физических и умственных способностей у неандертальцев так же быстро, как у современных детей. Их хрупкие останки напоминают еще и о том, что жизнь каждого неандертальца была уникальной и могла внезапно прерваться на долгом пути от рождения к старческому артриту.
Давайте познакомимся кое с кем из маленьких неандертальцев, ныне покоящихся в музеях по всему миру. Младенцу из Ле Мустье была бы впору одежда любого новорожденного, однако есть дети и других возрастов. Представьте себе групповое фото: в первом ряду едва научившиеся сидеть семимесячные малыши, рядом – те, кто чуть постарше и уже ползает, плюс непоседливые крохи, уже начавшие ходить, и неуправляемая ватага трехлеток. За ними стоят дети от четырех лет и старше, на лицах которых уже почти не заметны младенческие черты. Они приехали из Испании, Франции, Израиля, Сирии; есть даже восьмилетний уроженец Узбекистана.
Кто из них мальчик, а кто девочка, можно узнать только с помощью анализа ДНК, но возраст вполне определяется по зубам и костям. Именно это позволяет предположить, что неандертальцы росли несколько иными темпами, чем Homo sapiens.
Зубы состоят в основном из неорганических веществ, что делает их похожими на древние окаменелости, не подверженные, в отличие от костей, разложению. Подсчитав число перикимат – линий роста, заметных на срезе зуба, – ученые обнаружили, что суточная скорость формирования зуба у неандертальских детей выше. Кроме того, некоторые из них теряли молочные зубы примерно на один – три года раньше. Однако у остальных появление перикимат и развитие зубов шло в темпе, в среднем соответствующем сегодняшнему. Об этом свидетельствует один из наиболее полных экземпляров юных неандертальцев, обнаруженный в 1961 г. в пещере Рок-де-Марсаль, расположенной в нескольких часах ходьбы вдоль реки от Ле Мустье. Скелету было два с половиной – четыре года, но синхротронная микротомография (исследование с помощью суперинтенсивного рентгеновского излучения) показала, что его моляры более развиты, а передние зубы, наоборот, отстают в развитии по сравнению с зубами современных детей соответствующего возраста.
Аналогичное противоречивое впечатление производит и скелет мальчика из пещеры Эль Сидрон на северо-западе Испании. Его коренные зубы были менее развиты, чем можно предположить по перикиматам, а некоторые из костей выглядели так, будто принадлежали ребенку на два или три года младше. Возможно, мальчик сам по себе был низкорослым, но все это говорит о том, что у неандертальцев был свой диапазон вариативности и свои сложности в развитии.
Любопытно, что размер мозга мальчика из пещеры Эль Сидрон также был маловат для его предполагаемого возраста, и понимание этого аспекта взросления представляется особенно важным. Все помнят – наверное, из-за неожиданности этой новости, – что головной мозг у неандертальцев был, скорее всего, больше нашего. Без мумифицированных или замороженных тел мы не можем проверить; однако мозг оставляет отпечаток на внутренней поверхности черепной коробки. Современные высокотехнологичные сканеры позволяют реконструировать мозг с помощью инвертированных трехмерных моделей, полученных при обработке гипсовых слепков: исчезнувшее серое вещество возрождается в призрачной цифровой форме, и даже артерия, в которой некогда пульсировала кровь, змеится вновь. Как оказалось, заметно больший в среднем размер их головного мозга обусловлен полом, которому принадлежат образцы: если мы сравним между собой только мужские образцы, разница будет менее отчетливой, так что, скорее всего, дело в том, что наиболее полные скелеты неандертальцев принадлежали мужчинам[38].
