* * *

Пазлик #2: Звучание Отчаяния

На выходе из подъезда через дверь распахнутую давно и безвозвратно, пришлось чуть зажмуриться от солнца прямо над головой. Глаза жмурились каждый по своему: тот, который левый, поплотнее, а правый не настолько же и потому выражение лица со стороны, наверное, выглядело заносчивым и храбрым или так уж ей просто казалось, про себя, изнутри.

Инна ещё немножко подержала лицо приподнятым к жаркому солнцу середины лета, которое длится уже без конца и края и ему ещё столько же до сентября, а потом поперёк асфальтной дорожки перед зданием перешла в тень под рослыми деревьями вишен и миновала невысокий борт дощатого квадрата песочницы, где вкруг осевшей горки мелкого речного песка ёлзала малышня, таскают свои малявские машинки по зыбучей барханистой россыпи:

– Зззввв! Вввзззз! Би-бип! Ухади с далоги!

– Сам ухади! Дырр! Др-дырр!

Машинки бодаются, лоб в лоб, жестью своих кабинок, на волосах толкачей-водителей вздрагивают, то ярче, то угасая, пятнышки солнца, что пронизывают плотную листву там и тут, когда та заиграется с ветерком.

Потом кто-нибудь уступает и взызыкает в объезд песчаного Монблана, за которым совсем уж карапузики старательно грузят свои ведёрки песком—пару-другую полупустых совочков—чтобы неуклюже вытряхнуть его за борт.

А больше во дворе никого и нету, но не в песочке же играться третьекласснице.

Она прошла ещё чуть-чуть, не заходя под бельевые верёвки для стирок, протянутые от столба в центре, совсем пустые сегодня, и остановилась потрогать шершаво-плотную кору вишни, потому что дальше опять начиналось жаркое солнце середины дня из середины лета.

Папа уже приезжал на обед. Он подогрел борщ на газовой плите и они пообедали за кухонным столом, потому что мама с утра ушла в институт, а стол на кухне хоть и маленький, но как раз на двоих.

Борщ вкусный был – папа всегда кладёт в него сметану полной ложкой, с верхом, но просто сегодня он чем-то сердит и всё время молчал, пока не окрикнул, что сколько уже можно болтать ногами и нечего ей стукать табуретку пяткой, а лучше бы допивала свой стакан маминого вишнёвого компота, который он принёс в белой кастрюле из холодильника.

Потом она на минутку зашла в туалет, а когда вышла, он уже уехал обратно на работу.

Поэтому осталось только выйти во двор.

Она так и держала руку на тёмной шершавости, а кора щекотала ей ладошку, вверх-вниз, пока не пришла Инга из первого подъезда. Конечно же как всегда в пляжной шляпе её мамы, из жёлтой соломы, но даже и под ней, под соломой, рыжих её веснушек прибавляется больше и больше, каждый день. Просто какой-то рыжий светофор.

– Приветики.

– Приветики.

На Инге сарафан почти такой же как у Инны, но сандалеты белые, а не светло-коричневые. Однако белая краска уже потрескалась вся, за половину лета, а на светло-коричневом трещинок почти что и не видно. Если не всматриваться слишком хорошо.

Через плотно утоптанный грунт под верёвками полз неторопливый жук направляясь к трансформаторной будке.

– Давай убьём! – сказала Инга. – Он каларада, а они вредные.

– Нет, каларады зелёные бывают, и в тёмную полоску на спине.

– Ой! Как будто ты в них разбираешься! Дура!

– Сама дура!

Сандалета в пропылённо-облезлых пятнах, с когда-то белым ремешочком поперёк подъёма, приподнялась вместе с ногой и ступнула сверху на коричневую спину жука-тихохода, хоть он без полосок. Ещё и поворочала свой нос, туда-сюда, а когда отставилась в сторону, вместо жука оставалась только какая-то мелкопузырчатая какашка.

– Ве!

Инна решила вообще с ней не разговаривать и не дружить.

А потом Инга стала приставать к мужчине, который случайно проходил через двор по асфальту дорожки. Она ухватилась пальцами за свой нос, как будто чтобы высморкаться или сдержать чих, который вдруг в нём защекотал, но на самом деле, чтобы скрыть своё лицо, как бы маской, и начала свои приставания:

– Дяденька! Вы моего котёночка не видели? Серенький такой!

На самом деле, у Инги и близко не было никакого котёнка, и во всём дворе тоже. Мамаши разных малышей из песочницы давно прогнали единственную дворовую кошку и той пришлось утаскивать своих котят за шкирки из-за трансформаторной будки в соседний огород за старым забором.

Мужчина вежливо развёл руками и сказал, что не видел, нет, и пошёл дальше по асфальту к следующей пятиэтажке.

Инга отпустила свой нос, расхихикалась, но Инна с ней всё равно и дальше не разговаривала.

Тут вышел Виталик из второго подъезда:

– Ну чё вы тут?

– Да так ничё, – сказала Инга, поправила свою солому на голове и заложила ногу за ногу, стоя, а потом вдруг закричала: – ой, смотри! опять каларады!

Под верёвками для стирок ползли два новых жука, и снова к трансформаторной будке, но ещё не достигли мокрого места от недавно расквашенного.

– Щас я их! – сказал Виталик.

– И я! И я!

– Не давите жуков! Не давите жуков! – закричала Инна.

Но те подбежали и растоптали пару не зелёных и без полосок, ещё и смеялись, как два дурака.

Тогда Инна развернулась и ушла в свой подъезд мимо песочницы, откуда карапузики вымётывали песок, приговаривая «буу!» ему вслед, а малявки уже перестали взыкать и копали пещеру-гараж для своих машинок в боку Монблана…

Возле своей двери Инна остановилась, чтобы достать ключ, который висел на верёвочке у неё на шее, под сарафанчиком, но услышала как сверху кто-то спускается бегом вприпрыжку и ещё посвистывает, поэтому она обернулась посмотреть.

Это был Витя со второго этажа, совсем взрослый девятиклассник.

Он перестал свистеть и важной походкой прошёл мимо Инны, когда она уступила ему путь обернувшись спиной к своей двери. Однако сойдя с площадки на одну ступеньку, девятиклассник вдруг встал, обернулся и сунул руку ей между ног, под сарафанчик. И ущипнул за писю, сколько пускали трусики.

Было не так больно, чтобы заплакать, но всё равно плохо. Инна плотно стиснула губы, приставила указательный палец к своему виску и покрутила молча и без слов.

Оно само собой так получилось, потому что она уже видала, что если мама так покажет папе, то его это очень злит.

Витя засмеялся, опять засвистел и попрыгал из подъезда вон…

Стоя посреди гостиной, Инна решила даже не подходить к окну и не смотреть что там делают те два дурачка, которые могут только жуков калечить и тупо хохотать.

Но и в гостиной делать нечего, где только посуда с фужерами за стеклом серванта да кипа центральных газет на столе.

Пойти, что ли, посмотреть как спит кукла Даша? Инна давно её не переодевала в другое платье, а Даше наверное уже захотелось.

В метровом коридорчике между гостиной и спальней, её нежданно остановила дверь в нишу-кладовую.

Нет, та ни капельки не была открытой, ни вот на столечко. Но остановила. Как будто позвала, только не голосом, а неслышно как-то…

Инна тихо-тихо взялась за ручку кладовочной двери и резко—как если прыгаешь двумя ногами в лужу—распахнула её всю. А там!.

Огромное, до потолка, пучит на неё глазищи!.

Инна зажмурилась и завизжала так, что…

Да. Да! ДА!!

Это был – тот самый Визг. Визг оглушающе звенящий, что длится, без малейших модуляций, в застывшей, вдруг окаменелой вечности вокруг…