Тесный зал клуба наполняет дым. Он густой и сладкий, как ликёр, который я медленно потягиваю из бокала. Да, курить внутри нельзя, но вентиляция ни к чёрту, дверь на веранду-курилку то и дело открывается, и обратная тяга влечёт дым внутрь.

Моё тело горит, а плечи пылают, я всё ещё чувствую его руку на них, хотя уже несколько минут прошло, как он вернулся к стойке бара. Но его прикосновения жалят, и это, чёрт его дери, приятно. Поднимаю взгляд и нахожу его фигуру в тёмном углу. Он сидит за пультом на самом краю стойки и смотрит прямо на меня.  Я невольно прикусываю губу и вздрагиваю.

Чёрт, он какой-то грёбанный соблазнительный демон, от одного многообещающего взгляда которого я таю.

Пульс отдаётся в ушах, когда я вижу, как он берёт микрофон и что-то говорит в него. Без понятия, что именно. Наверное, предлагает всем дружно спеть. Это же «Джельсомино» – караоке-мать-его-элитный-бар.

Я слышу только тембр его голоса, а слова уже не важны. Только его голос и его потрясающие глубокие синие глаза, гипнотические и влекущие. Он смотрит в упор на меня. Также он смотрел на меня сегодня в своём доме, в своей кровати, когда нависал сверху и двигал бёдрами, даря бесконечное наслаждение. Сегодня и вчера, и все предыдущие дни.

По ушам бьёт визг микрофона, упавшего на барную стойку и далее на пол, покатившегося и ударившегося о металлические ножки стульев. Это, естественно, отвлекает меня. Я перевожу взгляд и вижу покачивающуюся на каблуках пьяную девицу. Она наклоняется за микрофоном, демонстрируя завсегдатаям своё нижнее бельё. Но цель достигнута и микрофон снова у неё в руках.

– Чтобы вам такого спеть. Ой, я, кажется, выбрала, знаю-знаю, – вопит она в микрофон, но её язык заплетается, и окончания тонут под первыми слогами следующих слов. – Прежде чем начну, скажите мне прямо сейчас, девочки, кому ещё выпала честь трахнуть нашего Олежку? Ну, много нас?

Настоящее, словно старая заезженная пластинка, притормаживает, игла проигрывателя будто бы царапает винил, и мир замирает. В клубе вмиг становится ещё более душно, и ещё более накурено.

Когда же я обвожу взглядом зал, мне хочется провалиться на этом самом месте.

Двумя неделями ранее

Зайдя в парадную, я плетусь к почтовым ящикам, ведь именно мимо них пролегает путь к лифту. Мой ящик, кажется, готов лопнуть от рекламных буклетов и районных газет, накопившихся за несколько недель, пока я в него не заглядыала. Я не так уж часто его проверяю, вот и результат. Дело в том, что я жду посылку и мне нужно найти чёртово извещение.

Я пытаюсь манипулировать ключами, зажимая сумку под мышкой, со стаканчиком латте в левой руке, но это, мать его, сложно. В конце концов, бросаю сумку на пол, по фигу, только бы добраться до извещения. Хм, я надеюсь, оно вообще там.

Сегодня был ужаснейший наидлиннейший день. Мне уже хочется домой, на диван и к сериалу. Нет, прежде стянуть эту дурацкую одежду и под душ, а ещё распустить «булочку», в которую я свернула свои тёмные, слегка вьющиеся волосы. Август просто какой-то удушающий в этом году. Кто-то радуется этому, потому что два предыдущих летних месяца погода была полный швах, но не я.

В Петербурге любая температура выше двадцати пяти вместе с нашей влажностью непереносима. К этому не привыкнешь, даже если здесь родился. А ещё я проклинаю тот день, когда устроилась в этот грёбанный банк: место, где нужно носить костюм и белую хлопковую рубашку с красным галстуком на манер пионерского. Кто вообще им придумывал стиль? Ну почему я не пошла на лето на подработку в какой-нибудь бар в Зеленогорске или на Приморском шоссе, один из тех, что усеивают дорогу вдоль залива? Глядишь, разливала бы сейчас пиво за стойкой в шортиках и маечке и беды бы не знала. Но это сезонная работа, на чаевых тоже далеко не уедешь, а мне нужно снимать квартиру, чтобы почувствовать свою независимость от родителей. Вот итог.

Наконец, я вставляю ключ в скважину, раздражённо вспоминая, как в детстве ящики старого образца мы открывали просто указательным пальцем, просунутым через щель.  Но вот замок поддаётся, и я заглядываю внутрь, где меня ждёт огромная стопка, но не то чтобы почты. Здесь и пара журналов из близлежащих супермаркетов, и куча спама, в котором затерялось (я надеюсь) моё извещение. Хватаю это всё, прижимая к груди. Я ведь хорошая девочка, мама учила меня не мусорить, особенно там, где живёшь. Поэтому пытаюсь разобраться с тем, что упало мне в руки на месте. И чувствую, как капля пота стекает по спине под блузкой.

Твою-то мать…

Я делаю глоток своего остывшего кофе, пытаюсь пристроить стаканчик сверху ящиков, параллельно перебираю листовки, и в тот момент, когда думаю, что у меня всё под контролем, моя сумка наклоняется и падает мне в ноги, я шагаю и высоким каблуком попадаю в петлю ремня. Всё летит к чертям: листовки, кофе, моя задница. Хорошо хоть ряд почтовых ящиков на месте, я ведь почти успела в них вцепиться.

Боль постепенно проходит, и эхо моих матюков тоже затихает. Я оцениваю ситуацию. Лежу на полу, журналы в кофе, блузка тоже в нём, извещения не видно.

– Блять! –  в сердцах восклицаю я.

– Кажется, кому-то нужна помощь, – раздаётся где-то позади меня; и это в общем-то не вопрос. Голос мужской, приятный, чуть хриплый и ласкающий.

Я даже не смотрю в ту сторону, потому что ещё злюсь. И мне надо направить на кого-то эту злость. Невольный свидетель моего падения подкидывает в огонь дровишек.

– Кофе, надеюсь, горячим не был? Хотя нет… судя по твоим соскам, он ледяной.

Невольно я опускаю голову и смотрю на свою испачканную одежду. И точно… горошины сосков проступили сквозь тонкую ткань бюстгальтера и блузки. У меня нормальный второй размер, я принципиально не ношу бельё с поролоновыми вкладками: вот и результат на лицо. То, что приемлемо для пляжа и курортного променада, сейчас выглядит вызывающе и неподобающе.

– Слушай, умник, ты тут можешь изображать из себя крутого горячего парня, но вместо того, чтобы рассуждать о моих сосках, мог бы и помочь. Я вообще-то упала.

Ничего, он уже слышал, как я материлась, держать марку и лицо мне не перед кем.

– Ого, значит, я горяч.

Он, что, больше ничего не уловил?

Чуть ли на задыхаясь от возмущения, я вскидываю взгляд и смотрю на него, готовая развернуться и пнуть парня как следует, чтоб не повадно было. Должны же каблуки сгодиться хоть на что-то ещё, кроме ежедневных пыток прямохождения на них? Тёмные взъерошенные волосы, глаза цвета спокойного глубокого моря смотрят на меня сверху вниз. Идеальные губы растянуты в улыбке. Нет, в ухмылке. Дьявольской сексуальной ухмылке.

– Да пошёл ты, – выплёвываю я.

– Это обязательно, – кивает он, – но давай-ка тебя поднимем и отряхнём для начала… только если тебе не нравится быть грязной девчонкой, конечно.

Пока мы поднимаемся в лифте на мой этаж, напряжение меду нами растёт. Дом старый, а лифт тесный, этого наглеца слишком много, он давит на меня, как и стены лифта. Становится ещё жарче: это не только смущение и духота, я ведь точно это знаю. И он, кажется, тоже что-то точно знает, потому что мы начинаем вести диалог взглядами. Многообещающими взглядами.

В итоге мы даже не успеваем дойти до двери моей квартиры, его губы просто накрывают мои. Руки грубо сдергивают пиджак с плеч, а язык слизывает сладкую влагу со щеки.

– Ммм…. божественно… кофе и секс. Хороший вкус. Очень сладко, – мурлыкает он.

Может, я должна испугаться или оскорбиться на его слова, или на то, что он меня облизывает, только это вдруг имеет обратный эффект. Я завожусь с пол-оборота.  Господи, что я вообще делаю?

А я открываю свою квартиру, и мы вваливаемся внутрь. Я чувствую предвкушение. Он чертовски горяч и настойчив, и толкает меня, прижимая к стене в коридоре.