Элтон открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его. Я уже знаю, что у него на уме. Так думают все мои уличные знакомые: что я элитная проститутка.

Я никогда их не исправляла. Лучше уж продавать то, что у тебя есть, чем то, что ты украл.

– Рад видеть, что ты еще на плаву, – говорит он.

Возможно, ненадолго.

Если я направлюсь с едой к одной из скамеек в парке, у меня появится хороший шанс ускользнуть и не попасться. Это может дать мне преимущество.

– Тебе как обычно? – Мужчина держит длинный хот-дог в металлических щипцах.

Я улыбаюсь.

– Ага.

– И ему тоже? – Элтон кивает влево, вопросительно приподняв брови.

Я смотрю в ту сторону и вижу гору скомканных одеял на тротуаре где-то в пятидесяти ярдах от меня. От удивления я отвлекаюсь от своего плана.

– Это Эдди?

Неужто уже прошло полгода?

– Ага. Он околачивается здесь уже несколько недель.

– И?

Элтон пожимает плечами.

– Пока еще не отпугнул моих клиентов. Кажется, его зрение ухудшилось.

Возможно, время, проведенное Эдди в тюрьме, помогло ему так, как ничто не помогало.

– Дай мне два хот-дога, пожалуйста.

Я всегда покупаю вторую порцию, когда Эдди рядом. Элтон догадывался, что мы как-то связаны, но никогда не выспрашивал подробности.

Я засовываю двадцатку под дозатор салфеток на прилавке тележки и, как всегда, отмахиваюсь от сдачи. Я потеряла уже счет, сколько раз добросердечный уличный торговец мясом кормил меня на протяжении многих лет, когда я голодала и не могла заплатить за еду.

Сжимая оба хот-дога в одной руке, я, укрывшись под зонтом, пробираюсь вперед, игнорируя предупреждающий гудок с обочины. Чем ближе я подхожу, тем сильнее становится вонь застоявшейся мочи и запах немытого тела.

– Привет, Эдди.

Мужчина выглядывает из-под грязного одеяла, щурясь от дождя. Или, может, чтобы разглядеть, что у него перед глазами. Они подстригли ему волосы и бороду в тюрьме, поэтому теперь он не выглядит таким неряшливым, как при последней нашей встрече, и он прибавил в весе несколько фунтов. Однако потерял еще один зуб.

– Это ты?

Болезненный ком застревает в горле.

– Ага. – По крайней мере, сегодня он узнает меня. – Как дела?

– Меня больше не пускают в «Святого Стефана», – ворчит Эдди.

– Это потому, что там ты угрожал убить волонтера. По этой причине ты и попал в тюрьму.

Каким-то образом меня утешала мысль о том, что у Эдди было теплое сухое место для сна и трехразовое питание, даже если его любезно предоставила окружная тюрьма.

– Он пытался меня отравить. Я видел это собственными глазами!

Я прикусываю язык, борясь с желанием напомнить ему, что это была свежая петрушка, которой мужчина – школьный учитель, добровольно работавший в бесплатной столовой, – посыпал пастуший пирог[5]. К черту слабое зрение – Эдди так глубоко погряз в свих грезах, что больше не услышит никакой правды.

– Вот, держи. Я принесла тебе кое-что. – Я отдаю ему оба хот-дога.

Его глаза сужаются, пока он, не двигаясь, изучает их.

Я тяжело вздыхаю.

– Ну же, пап, это я, Рóми. Тебе нужно поесть.

После еще одной долгой паузы он принимает хот-доги грязной рукой. Засунув один под одеяло, чтобы съесть позже, он соскребает начинку с другого одним движением большого грязного пальца. Квашеная капуста и горчица падают на тротуар рядом с моей пяткой, несколько желтых капель попадают мне на подол.

– Ну так что? Ты в порядке? Никаких болей, припухлостей или чего-то еще, что следовало бы проверить у врача?

Эдди – сорокадевятилетний мужчина, который легко может сойти за семидесятилетнего, ведь десять лет жизни на улице знатно его состарили.

– Остерегайся демонов. Особенно тех, у которых кривые рога. Они здесь, ходят среди нас и облачены в нашу кожу.

Крупица глупой надежды, что я питала, придя сюда, испаряется. Ничего не изменилось.

– Ага. Определенно.

Раньше меня выворачивало наизнанку, когда я наблюдала за этой версией своего отца – восседающего на ящиках из-под молока и на скамейках в парке, разглагольствующего о монстрах, прячущихся в тени и питающихся человеческими душами. Это случалось еще в те времена, когда воспоминания о нашей прежней жизни были еще свежи в моей памяти.

Когда-то давно мы жили в квартире с двумя спальнями в Ист-Ориндж, штат Нью-Джерси. Мой папа был начальником производственного участка на заводе по изготовлению болтов и шурупов, а мама работала продавцом в продуктовом магазине. Я брала уроки плавания и играла в футбол. Мы ужинали ровно в шесть вечера, каждую осень ездили на ферму, где часами искали идеальные тыквы для хэллоуинских фонариков.

Я потеряла эту версию своего отца в ту ночь, когда он стал свидетелем жестокого убийства женщины на стоянке у работы. Он утверждал, будто виноват неведомый монстр с крыльями и закрученными черными рогами, разорвавший ее когтями на части, и что ведьма, выпускающая пламя из кончиков пальцев, отправила его обратно в ад.

После этого он уже не оправился, все больше поддавался галлюцинациям и паранойе, которые ни лекарства, ни врачи не могли вылечить и объяснить. Отец потерял работу, мы лишились квартиры, и, в конце концов, находиться рядом с ним стало небезопасно.

Мы пытались помочь ему, но у нас не было денег, а если нет денег, система таким безнадежным людям не помогает. Так папа и оказался на улице, где и живет с тех пор.

Я провела годы, злясь и притворяясь, будто отца не существует, а затем еще несколько лет, страдая от чувства вины и стараясь поддерживать его – я договаривалась о приемах у врача, на которые папа отказывался приходить, снимала жилье, где он не желал оставаться, покупала одежду, которую он в итоге терял.

Теперь все, что я могу ему подарить, это свое опустошенное от разочарования сердце, дешевую еду и несколько добрых слов, когда встречаю его на улице. У меня есть свои проблемы, с которыми нужно считаться.

– Мне пора идти.

Впереди стелется узкая тропинка, ведущая к кустам рядом с мусорным баком. Если притворюсь, что выбрасываю обертку, то смогу обеспечить себе небольшое преимущество. Пидж и Тони направятся прямиком в мою квартиру, как только обнаружат пропажу, и если я выжду парочку дней, то в конце концов у меня получится проникнуть туда и забрать вещи. Ну, а затем сбежать.

– Приходила твоя мать, – говорит отец, кусая хот-дог. – Она спрашивала о тебе.

Упоминание о ней всегда ранит меня, но сердце быстро ожесточается. Я знаю, что она до сих пор время от времени разыскивает меня.

– Она все еще с ними?

Папа кивает.

Я сжимаю зубы.

– Держись от нее подальше. – Я больше не виню отца за болезнь, которая украла его у нас, но моя мать добровольно предпочла бросить свою дочь ради монстров. Я никогда ей этого не прощу. – Береги себя, хорошо? – Вешаю зонт на изгородь рядом с отцом, чтобы тот хоть как-то его защищал. Все равно без зонта бежать будет легче. – Иди в «Сент-Винсент» и спроси Сэма.

– Сэма?

Иногда папа слушается меня и ищет убежище. Он никогда не задерживается там надолго, но это хоть что-то.

– Ага. Сэма. Скажи ему, что ты друг Ти. Хорошо? Ти. Не Роми. Он не знает Роми. – Ее никто не знает. – Он хороший парень. Не будет пытаться отравить тебя, так что не угрожай ему, ладно? Я должна идти…

Папа резко выбрасывает руку вперед и с удивительной для него силой сжимает мою икру.

– Остерегайся демона с пылающими волосами. Она охотится за тобой, – шипит он, и из его рта вылетают кусочки булочки и мяса.

Дрожь беспокойства пробегает по моему телу. Я привыкла к бреду отца, но он всегда связан с одной и той же фигурой – призрачным чудовищем с черными закрученными рогами. Но это что-то новенькое, и на ум сразу приходит загадочная рыжеволосая женщина в зеленом платье.

– Что ты имеешь в виду под пылающими…

– Какого хрена? – рявкает Тони, чем сильно пугает меня. Я не слышала, как он подошел. – Мы сидим и ждем тебя, а ты болтаешь с этим бездельником, – насмехается он над моим отцом.