========== Часть 1 ==========
У нее после войны моральное выгорание. Она в зеркало перед сном смотрит, когда стойкий макияж специальным средством смывает, и понимает, что была бы счастлива, если бы точно знала, что завтра не проснется. Ей все осточертело, она с огромным усилием каждый раз с постели себя соскребает, натягивает на лицо наигранную улыбку и продолжает перед всеми изображать, что с ней все в порядке. Комедию ломает. У людей война закончилась, у них счастливая жизнь началась, а она все чаще думает о том, что перспектива умереть под пулями ей нравилась гораздо больше, чем вот это все. Помада все еще на губах ярко алая, но без энтузиазма… Она в оттенках больше не разбирается, больше не заморачивается. Пунцовая, багровая или какая либо другая – плевать. Иззи в этих стенах, рамках дышать не может. Ей все так осточертело, что она порой в своей комнате закрывается и рыдает бесшумно, обнимает колени. Когда весь Институт засыпает, а она в невесомую, прозрачную тень превращается. Это продолжается до тех пор, пока она без сил не отключится. Ее эта война сломала и она в своей трагедии окончательно погрязла. Она в этом всем, совсем одна, и пускать кого-то в эту грязь просто не желает. Спиртное - уже не развлечение, а инстинкт выживания. Ей от этого всего больно и мерзко. Она уже и не помнит, ради чего на той войне боролась, но и в мирное время жить, она тоже больше не может. У неё в голове война, она ее изнутри сжирает круглые сутки. У Изабель руки по локоть в крови. Ее так много, что лицемерия не хватает для того, чтобы радоваться тому, что, наконец, все закончилось. Изабель – черный бриллиант, так, кажется, называл ее Мелиорн, когда у них все только закрутилось. Когда они тонули в объятиях друг друга на красных простынях. У нее улыбка белоснежная на устах сверкала, и самым лучшим в этой близости была стремительная легкость. Они контролировали свои сердца, они под тяжестью чувств не ломались. Изабель – черный бриллиант, но огранку больше идеальной назвать нельзя. Она все чаще об этом задумываться начала. Особенно, в те вечера, когда они с фейри, как бы случайно в баре сталкивались, или же в коридоре Института после очередного собрания лидеров Нижнего Мира. И он смотрит на нее так пристально, так, что у нее, кажется, невидимая трещина на туловище образуется, и расходится по краям. Их давно ничего не связывает. Страсть погасла, но безмерное уважение друг к другу никуда не исчезло. Он слишком хорошо ее знает, чересчур хорошо чувствует, чтобы понять, что с ней что-то не так. Улыбка потускнела. И он ее запястье пальцами цепляет, в темный уголок затягивает, просто откровенно спрашивает: «Что с тобой происходит?» Она плечами пожимает, ломано на уста пытается улыбку натянуть, ей и ответить по сути нечего. Она могла бы соврать, придумать тысячу отговорок, провокаций, но вместо этого произносит вслух честное: «Я – пустая.» Однажды она спасла его, буквально из капкана смерти вытащила, пошла против законов и своей семьи. Она, ведь тогда и не сомневалась вовсе. Она сделала это, глазом не моргнув. Потому, что это было правильно, так естественно. И сейчас он хочет ответить ей тем же, но не может…Оба понимают, что он вытащить, спасти ее от собственных демонов не в состоянии. Ничто не может заполнить пустоту, у Иззи в груди огромная дыра. У неё в голове другой мужчина, и он места для других просто не оставил. [да, и разве он когда-нибудь умел делиться?]
- Не знаю кто он, но видя тебя в таком состоянии, мне хочется взяться за свои старые привычки, - говорит брюнет, а Лайтвуд лишь руку ему на плече кладёт, отрицательно головой мотает. Она таких жертв не стоит. Она неправильная. Она не его проблема. Она грязная и извращённая. Сохнет по собственному брату. Чахнет, как брошенное растение. Ее никак уже с того света не вытащить, эта депрессия патологическая. Ее пальцы его пальто сжимают сильно и алые губы шепчут:
- Это все война, и больше никто не виноват, - звучит упрямо, и кажется на секунду даже правдиво. У неё в душе тихая истерика, у неё в легких побитое стекло.
- Лжёшь, Лайтвуд, я тебя знаю,- он не даёт ей пройти, рукой загораживает и так столь узкий проход. Она оказывается к стенке прижата. Прежняя Иззи бы ему сейчас, наверное, врезала, она бы в свою душу никому не давала лезть, но в место этого, карие глаза чем-то болезненным начинают загораться. Она просит, она как-будто умоляет:
- Поцелуй меня, - она не решается договаривать фразу: «- Я просто хочу, хоть, что-нибудь почувствовать.» Мелиорн горько усмехается, понимает, что ему сейчас это не послышалось. И он целует ее, чувствует вкус алкоголя на вишневых губах отчётливо, но это не заставляет его остановиться. Она просто желает что-нибудь почувствовать. Желание, отвращение, удовлетворение или боль. Что угодно, кроме тишины. Не страдать от «перегорания» каждую чёртову секунду. Она на себе это платье, сильным рукам буквально разорвать позволяет. Иззи в мужские уста впивается сильно, жадно, когда он ее на стол властно усаживает. Языком его язык пошло терзает. Это настолько грязно, так, как ей сейчас определенно нужно. Мысленно она падает. Себя предательницей называет. Плевать. Плевать и ещё раз плевать. Тот о ком она каждый день думает, все равно большее ее не станет. Алек ушёл. Алек уехал. Он ей ничего не оставил. Ни единой смс или весточки. Вряд ли он вспоминает ее имя, вряд ли сожалеет о том, что сотворил. Он просто живет своей жизнью, где для неё уже больше нет места. Она уже не ищет ему оправданий. Она каждую ночью бьет кулаками в подушку, называя его предателем поганым. Ее сердце растоптано и она закидывает голову, громко в экстазе стонет, когда Мелиорн берет ее сзади. Она даже кончает несколько раз в позе наездницы. Дрожит всем телом, хрипло задыхаясь. Ее чёрный маникюр широкие плечи плотоядно терзают. Ей нравится ощущать его так глубоко, так крыша едет меньше. Так она отключается от всего этого Апокалипсиса, ей дышится легче. Они трахаются всю ночь бесстыдно и жёстко в ее комнате.
«-Падать ниже уже некуда, больнее уже не будет,»- она с этой мыслью, совершенно, вымотанная засыпает. И тот факт, что завтра все будут шушукаться у неё за спиной, ее не волнует. Она свою тягу к блаженному народу никогда не скрывала. Она слишком пьяна, слишком много выпила дешёвого виски, чтобы вдаваться в будущие пагубные последствия. Ей бы в радость только было, если бы ее отправили в изгнание. Она с удовольствием эти выжженные руны на коже больше бы не видела.
Будильник на мобильном срабатывает где-то в пять. У Изабель приятная усталость в мышцах, а в голове бурное похмелье все ещё играет. Бошка просто трещит адски. Она принимает горячий душ, даже свет не включает в комнате, так и натягивает шёлковый халатик чёрного цвета на плечи в полумраке полном. Спящего мужчину в своей постели, она не трогает. [был бы на его месте кто-то другой, она бы уже за порог выставила] Выскальзывает из комнаты тихо, с единственным желанием добраться до кофемашины. Залить в себя побольше жидкости и горсть таблеток. Ей, ведь сегодня снова роль Мисс Безупречности играть. Она, ведь в этом амплуа лучшая и непобедимая. Она идёт по коридору, и как одержимая про себя повторяет: « - Его нет. Его все равно больше нет. Он тебя вычеркнул.» От этой мантры почему-то становится весомо легче. Лайтвуд сейчас, как дремлющий вулкан…Никогда не знаешь, когда следующий катаклизм случится. Моральное состояние на пороховой бочке вальсирует. Сейчас ее попустило, в первые, за полгода она не проснулась крича от ночных кошмаров…[надолго ли?] Она выдыхает, холодный воздух впускает в лёгкие. Мечта про «спокойное утро» в утиль отправляется сразу же, когда ее взгляд с разноцветными омутами сталкивается. Когда Джейс из-за поворота появляется. Она губы кусает. Блять. Молчит, глаза отводит. Блять. Хоть бы он просто прошёл мимо, сделал вид, что она не существует…Она сухо ему кивает, ощущает себя в эту секунду отбитой школьницей, что под утро вернулась с рок-концерта. И ей перед братом почему-то чертовски стыдно. Она и сама причину найти этим импульсам не может. Он говорит, ухмыляется:
