В конце сеанса я обобщила всю ситуацию и поделилась своим видением.

– Вы очень храбрый человек. Ваша жизнь была трудной и иногда даже пугающе трудной. Вас бросили одну в лесу, вам одной пришлось нести ответственность за младших брата и сестру. Девять лет – слишком рано, чтобы становиться родителем. Напоминает сказку про Гензель и Гретель[4], вот только хлеба вам никто не оставил.

До того как ответить, Лора молчала около минуты. За все годы терапии это был один из немногочисленных моментов, когда ее глаза наполнились слезами – слезами злости.

– Зачем вы мне говорите подобные вещи? – требовательно спросила она.

Когда я ответила, что сочувствую ей, Лора дала резкий отпор:

– Так говорят, когда кто-то умирает. Послушайте, доктор, даже если я и приду на еще один сеанс, я не хочу больше слышать от вас такого, иначе просто уйду. Оставьте сочувствие для кого-нибудь другого.

– Почему? – озадаченно спросила я.

– Слыша от вас про чувства, я вижу перед собой дверь, за которой куча призраков. И я больше не собираюсь открывать ее. Я должна двигаться дальше. Начав однажды тонуть, я уйду на дно. К тому же это ничем не поможет.

Я кивнула головой, и Лора добавила:

– Прежде чем я уйду сегодня, пообещайте больше никогда так не делать. Иначе я не смогу прийти снова.

– Значит, вы не хотите получать от меня доброты, сострадания и сочувствия?

– Да, именно так, если бы мне нужно было сочувствие, я с лихвой получила бы его в поздравительных открытках.

Лора была первым пациентом. Я не хотела торговаться и договариваться о патологических нуждах с клиентом. Однако видела, как серьезно настроена Лора на отказ от терапии. Малейшая капля сопереживания была слишком огромна для нее – это пугало Лору и становилось камнем преткновения.

Если бы я тогда была не новичком, то сразу же на месте решила бы возникшую проблему, как мне хотелось. Согласно Фредерику Перлзу, основателю гештальт-терапии, мы можем парировать так называемым «здесь и сейчас».

Перлз считал, что динамика во время сеанса между врачом и пациентом соответствует динамике, которую пациент устанавливает между самим собой и остальным миром.

Я бы могла сказать Лоре:

– Лора, вы настаиваете, чтобы я вела себя как ваш отец, которому было безразлично, что вы чувствуете. Вы привыкли быть наедине со своей печалью и болью. Я не хочу исполнять роль вашего отца. Сейчас я чувствую, что связана по рукам и ногам такой просьбой.

Но вместо этого я произнесла:

– Я согласна уважать ваши желания, на которых вы так сильно настаиваете, и я хочу, чтобы вы чувствовали себя комфортно во время наших встреч. Однако не могу согласиться с тем, чтобы не делать подобного на протяжении всей терапии.

На следующей неделе Лора снова принесла книгу и сказала, что ее работа может быть причиной стресса.

– Сейчас очень много работы, но мой начальник Клейтон приходит поздно, потом идет на двухчасовой обед с секретаршей, с которой у него роман, – объяснила Лора. – Уходит домой в пять, а мне приходится оставаться на час дольше.

– Говорили ли вы когда-нибудь с Клейтоном об этом?

– Конечно! Я даже накричала на него. Но ему абсолютно все равно.

– Получается, вы берете на себя слишком много работы.

– У меня просто нет выбора. Приходится делать и его работу, и свою.

– Чувство отсутствия выбора заставляет испытывать стресс, – подвела я итог.

Мы потратили очень много времени, обсуждая проблему с Клейтоном. Лора не видела в нем никаких изменений в лучшую сторону. Как сказал молодой человек Лоры, Эд, «у Клейтона все хорошо, зачем ему меняться?».

– Интересно слышать подобное от Эда, – прокомментировала я.

– Почему? – спросила Лора.

– Ну, Эд тоже сложил все на ваши плечи. Пока Клейтон перекладывает на вас ответственность за свою работу, Эд перекладывает на вас ответственность за герпес. Он просто оставил решение проблемы вам. Когда вы злились, он отрицал, что знал про герпес, а когда вы узнали про таблетки, он едва ли извинился, опять оправдываясь. С какой планеты нужно быть, чтобы поверить в это?

– Эд хотя бы извинился. Он прислал мне дюжину роз на работу и подписал открытку: «Потому что я люблю тебя».

Она действительно думает, что цветы помогут вылечить герпес?

– Эд же работает в автоцентре Jaguar? Вы рассказывали, что он посылает цветы всем женщинам, которые приходили в центр на тест-драйв. Подарить цветы для него ничего не стоит.

– Вы нарочно пытаетесь вывести меня из себя?

Я убедила Лору, что не хотела злить ее. Мне просто нужно узнать ее отношение к поведению Эда.

– Что мне полагается сделать в таком случае? Никогда не прощать его?

Я напомнила, что наш разговор начинался с обсуждения безответственности Эда и Клейтона. Мне хотелось, чтобы Лора заметила ироничность высказывания Эда, указывающего на отсутствие необходимости Клейтона меняться в лучшую сторону, потому что Лора делает всю работу за него. Пациентка вскинула руки, показывая непонимание. В конечном счете я спросила, кто делает всю работу в их с Эдом отношениях. Когда Лора поняла суть, она замолчала и спросила, к чему я веду.

– Вы простили Эда за постоянные опоздания домой, за флирт с другими женщинами и даже за герпес, – прояснила я.

После долгого молчания я спросила, почему она не ждет от мужчин порядочного и взрослого поведения.

– Он хотя бы извинился и сожалел о содеянном. Это больше, чем то, что когда-либо делал для меня отец.

Потом посмотрела в окно и добавила:

– На самом деле, отец не был таким уж и плохим человеком. Он оставил нас после смерти матери. Другие бы давно сдали нас в детский дом.

– Он бросил вас с братом и сестрой одних замерзать в той лачуге.

– Я уже говорила, мы справились с этим.

Лора сказала это таким снисходительным тоном, будто я без конца твердила про какую-то ерунду. Она использовала психологический прием под названием «рефрейминг»: изменение точки зрения или восприятия события путем инверсии смысла. Она применила его, чтобы подменить мои оправданные опасения на «гиперопеку».

– На первом приеме вы говорили о «придурках» из вашей жизни. Можете рассказать поподробнее?

Лора была в замешательстве, поэтому я перефразировала вопрос:

– «Придурки», вы использовали данный термин, это те, кто берут и не отдают ничего взамен? Те, кого интересуют только собственные нужды и желания?

– Каждый сам за себя. Это было жизненным кредо отца.

– Он просто оправдывал свое поведение. Много ли отцов уходят за сигаретами и не возвращаются?

– Да полно таких. Как тысячи детей оказываются в детских домах? Родители бросили их – вот как.

– А много ли начальников ничего не делают, оставаясь на своем посту благодаря тому, что их подчиненные работают сверхурочно и покрывают их?

– Ага, но если я буду слишком давить на Клейтона, он просто уволит меня.

– Как много парней врут девушкам о таких опасных вещах, как герпес?

– Думаю, столько же, сколько денег я трачу на врача-психотерапевта.

Лора рассерженно начала собираться, мотая головой и тяжело дыша.

– Извините за поведение, но я не могу поверить, что мы опять вернулись к этой бессмысленной чепухе.

Потом добавила, что отец хотя бы присутствовал в ее жизни, в отличие от «некоторых других». Она демонстративно указывала на тот факт, что хотя бы знала отца и раньше довольно часто разговаривала с ним.

Лора до сих пор оставалась несговорчивым пациентом, сопротивляясь лечению, а я до сих пор оставалась молодым специалистом, слишком сильно пытающимся пробраться через дебри защитной реакции пациента. Я начинала понимать, что неважно, знаю ли я истинный диагноз.

Искусство терапии заключается в том, чтобы пациент сам понял, что с ним не так.

Если пытаешься ускорить процесс, пациент закрывается от тебя. Лора в течение всей жизни строила вокруг себя защитные стены, придется потратить много времени, чтобы разрушить их слой за слоем.