Он открывает папку, видимо с моей историей болезни, и внимательно вчитывается в записи, сдвинув брови.

На вид мужчине лет шестьдесят, но в целом он очень даже симпатичен. Темные волосы, тронутые сединой, густые брови, крупный нос. Солидности добавляют внушительный рост и сидящие на переносице очки.

Покончив с чтением, мужчина переводит взгляд на меня.

– И что скажете, милая гражданочка? Каковы причины этих травм? – он слегка обводит крупной ладонью в воздухе.

– Упала. – Твердо отвечаю я.

– Вот как. – Брови сдвигаются еще сильнее, рискуя слиться воедино. – Ты знаешь, почему-то так и думал.

Он на секунду поворачивается к медсестре, которая молча стоит в сторонке, делая вид, что мое состояние никак её не тревожит.

– Вот ведь осень выдалась! – Не унимается врач. – Сплошной гололёд! Все так и падают. И разбиваются!

Его сарказм меня не задевает. Все равно. Мне уже все равно.

– Ты себя-то видела? – Произносит он строго, но спокойно. – Упала она.

Я чувствую, как комок подкатывает к горлу, и глаза застилают слёзы.

Вот только не сейчас…

– Девочка моя, что ты пытаешься доказать своим упрямством? За такие действия нужно наказывать. А ты тут героиню строишь.

Я по-прежнему молчу, глотая непрошенные слезы.

– Ладно, дорогуша. Отдыхай пока. В обед и вечером температуру смерить. Назначения напишу. Капельницу сегодня поставим, посмотрим, как будешь реагировать. Переломов, слава богу, нет. На ушибленные места – холод, мазь три раза в день. Маруся, проследи.

Медсестричка кивает и двигается к выходу. Доктор тоже поднимается и собирается уходить, как я вдруг отмираю и подаю голос:

– А какой сегодня день?

– С утра была пятница.

Холод пробирает меня до позвоночника. Я что, сутки была в отключке?

– А мои вещи?

– В тумбочке и шкафу все необходимое. – Отчеканивает медсестра. – Супруг ваш принес.

– И телефон?

– Да, конечно. – Она кивает головой на тумбу справа от меня, где лежит мой старенький смартфон.

– Спасибо.

Они выходят за дверь, а я оглядываюсь вокруг.

Палата двухместная, небольшая. Кровати широкие, функциональные. Судя по всему, я в травматологии. Также имеется шкаф, стол и два стула.

Заботливый муж у меня.

Повезло.

Первым делом, взяв в руки телефон, набираю номер Сашки.

Брат отвечает практически сразу.

– Лёлик! Господи! Как ты нас напугала!

– Привет, Сашка.

– Как ты, сестрён? Что случилось вообще? Лёха сказал, тебя машина сбила.

– О… – Кто бы мог подумать… – Я не знаю. Точнее, не помню.

Почему-то решаю не говорить брату о случившемся. Может потом.

Сейчас не смогу.

– Мы с матерью к тебе приедем. А что врачи говорят? Какие прогнозы?

– Саш, я не знаю. У меня болит всё. Назначили капельницу вроде, мази какие-то… Я хочу домой… – Не в силах больше сдерживаться, всхлипываю, достаточно громко, чтобы он услышал.

– Лёлик, потерпи. Нельзя пока домой. Как поправишься, мы тебя заберём.

– Слушай, насчет денег…

– Так, Оля. Не переживай. Твое дело сейчас поправляться, лопать апельсины. А обо всем остальном забудь. Я сам все решу.

Решит он…

Меня вдруг охватывает такое бессилие, что хочется выть.

Помогла, называется, брату. Только усложнила все.

Теперь им ещё за меня переживать. Да по больницам таскаться. Представляю, в каком состоянии сейчас мама. Уже, наверное, все ментовки обегала, в поисках несуществующего виновника ДТП.

Господи, как же больно…

Лучше бы он меня убил.

Мама с Сашкой приходят вечером – взволнованные, запыхавшиеся, с полными сочувствия взглядами. Меня еще больше накрывает собственная безнадежность, но я искренне рада их видеть.

– Уму не постижимо… – Мама измеряет палату нервными шагами. – Просто взял и уехал! Да как таких земля носит вообще?

– Маам… Главное я жива. Поправлюсь, ничего страшного не произошло.

– Что?! Что ты говоришь? – Она замирает в недоумении. – Моего ребенка чуть не убили, а ты говоришь – ничего страшного?!

– Ма, успокойся. – Сашка сидит возле меня, хмуря густые брови, что достались ему от отца. – В глазах рябит уже, сядь.

Он рассматривает мое лицо напряженно, словно хочет увидеть там что-то тщательно скрытое. Я, как могу, стараюсь выдержать его взгляд. Не хватало еще, чтоб он о чем-то догадался, это будет настоящая катастрофа. У него и так финансовые проблемы, а из-за меня может конкретно наломать дров.

Именно из-за этого я поддерживаю миф, придуманный мужем. Не должны мои близкие страдать от моей глупости и недальновидности.

Хотя, если честно, глядя на встревоженные лица родных людей, мне все больше с каждой минутой хочется застрелиться. Почему я родилась такой непутевой?

Надо отдать маме должное, она все-таки берет себя в руки и прекращает свое мельтешение, усаживаясь рядом с моей кроватью на стул. Мы минут сорок разговариваем обо всем, кроме случившегося, пока нас не прерывает медсестра, пришедшая выполнять вечерние процедуры.

Я с трудом заставляю себя улыбаться, прощаясь с родственниками, потому что сердце разрывает неведомая мне ранее тоска.

Сашка обещал забрать меня домой, когда я поправлюсь. А где теперь мой дом?

Возвращаться в квартиру к Лёше у меня нет никакого желания. Даже под дулом пистолета. Только не после такого. Все же, где-то очень глубоко внутри меня еще теплятся остатки растоптанной гордости.

Но и к матери переезжать я тоже не хочу. Вернуться туда сейчас – как расписаться в собственной несостоятельности и никчемности, о которой потом буду выслушивать всю оставшуюся жизнь. Нет. Из маминой колыбели я давно уже выросла.

Мысли бесконечно роятся в моем воспаленном мозгу, и я, устав бороться с ними, решаю позвать медсестру, чтобы выпросить снотворное. Только приподнимаюсь на кровати, как в палату входит муж. Видимо его не смущает существующий режим.

Он чисто выбрит, в отглаженной рубашке, запах его туалетной воды наполняет небольшую комнату, а я не осознаю даже, отчего у меня возникает приступ тошноты. То ли от сотрясения… то ли от его присутствия…

При свете дня я немного успела разглядеть себя, оценив масштабы происшествия. Несколько гематом на теле, ссадины на руках и ногах, в принципе, быстро поддающиеся заживлению. Страшнее всего было осматривать лицо в потертый экран старого смартфона. Но, к счастью, тут тоже все не так плохо – разбитая бровь и нижняя губа, да синяк на скуле. Можно сказать, отделалась легким испугом. Почти не пострадала.

Вообще придуряюсь.

Лёшка заходит в палату тихими шагами, хотя я не сплю и провожаю его взглядом. Замирает недалеко от кровати. Несколько мгновений молчит. Потом тяжело вздыхает и произносит:

– Как ты?

– Нормально. – Выдавливаю я, чувствую предательский комок в горле.

Не нормально. Я – не нормально. Всё это – не нормально.

Но об этом лучше молчать.

– Вот. Это тебе. – Он протягивает небольшой сборный букет, завернутый в розовую бумагу.

Ненавижу розовый.

Ненавижу эти цветы.

Этот его напомаженный вид.

Ненавижу.

– Оль, я поговорил с врачом… – Говорит он вкрадчиво. – Серьезных повреждений нет, кроме сотрясения… – Выдыхает с шумом. – Думаю неделю, не больше, и ты сможешь вернуться домой.

Я поднимаю глаза на человека, которого будто впервые вижу.

– Куда?

Мы встречаемся глазами.

– Оля, я люблю тебя…

– Я не вернусь в ту квартиру Лёш.

Почему? Почему я не могу сказать ему сразу? Зачем начинать издалека?

Зачем так трудно произносить слова, которые должна сейчас сказать ему?

– Что это значит?

Он спрашивает напряженно, но без злобы, что даже немного сбивает меня с толку.

– Я не вернусь к тебе.

Лёшка открывает рот, чтобы что-то на это ответить, но в этот момент комнату наполняют звуки входящего вызова на моем телефоне.

Мы секунду обескуражено смотрим друг на друга. Затем я тянусь к тумбочке и смотрю на номер, который не определился, но я каким-то шестым чувством понимаю, кто звонит.