Литмир - Электронная Библиотека

— Не знаю, кто тебе что наболтал, но это полный бред. Наши родители действительно были знакомы, но своего родного отца я прекрасно знаю, точнее, знаю, кто он. И это отнюдь не Аделард Флорис! — он изумлённо качает головой, а моя собственная голова идёт кругом. И ещё становится стыдно. Ужасно стыдно.

— Твой настоящий отец жив?

— Живее всех живых, — мрачно говорит Эймери. — Такие живучие, как ползучие тальпы.

— Но почему тогда ты живёшь у нас, а не у него?

— По кочану.

— Я серьёзно!

— А ты думаешь, все дети нужны своим родителям, наивная малявка Хортенс? — прежние язвительные интонации возвращаются в его голос. — Это далеко не всегда так, особенно если ребенок — ущербный со всех сторон. Иногда им легче вовсе забыть об ошибке молодости. Отрезать, как поражённую тлёй ветку.

— Но ты же здоров! — восклицаю я. — Ты же…

Он поворачивается ко мне и вдруг прижимает палец к моим губам, и я сразу же замолкаю.

— Всё, хватит. Мне пора, пока нас тут никто не застукал. С днём рождения, малявка. Надо было подарить тебе словарь по лайгону, но кто же знал, что мы с тобой всё-таки встретимся. К тому же не уверен, что тебе это поможет. Впрочем, спасибо за палку.

Это очень-очень глупо, но я стою и разглядываю его, чувствуя острую, но не облекаемую в слова необходимость что-то сказать, что-то сделать. Облегчение после его слов такое же сильное, как и смущение от его прикосновения.

— Мне жаль, что так получилось с твоим цветком, — наконец говорю я. Вообще-то я не обязана перед ним извиняться или что-то там объяснять. И всё же я почти извиняюсь.

— Мне тоже. Я бы на твоём месте не делал так слепо всё то, что предлагает твоя подруга.

— Откуда ты знаешь, что это она предлагала? Откуда ты вообще..? И… ты же всё-таки маг, верно? Тогда почему…

— С днём рождения.

Эймери уходит, резко и внезапно, оставляя меня стоять, ёжась и теряясь в догадках, у ограды нашего дома. И я уже делаю шаг за ним — но вышедшая за ограду ужасно недовольная Коссет окликает меня, и нет никакой возможности от неё сбежать. А на следующий день малье Сиора с сожалением говорит мне, что "кузен" больше у неё не гостит, и она понятия не имеет, куда он направился. Отец при попытке завести разговор чмокает меня в лоб, как маленького ребёнка, и уверяет, что всё нормально, и более никто меня не побеспокоит.

Но всё не "нормально". Совершенно не нормально!

На расспросы Аннет, которые она учиняет мне в первый же школьный учебный день, я равнодушно отвечаю, что этим летом не видела Эймери, и более того — мне совершенно не интересно, что с ним и где он находится.

Пятнадцать дней репетировала этот равнодушный вид.

Глава 10. Прошлое. Не ходи туда!

Одна тысяча пятьсот пятый год

Седьмой грыз слегка заплесневевший сухарь. Отдирал длинными грязными ногтями белёсые пласты плесени, смачивал слюной твёрдый, как камень, сухарный бок и ел. Тринадцатый поглядывал на него со своей койки. Он был высоким, рослым, постоянно хотел есть, и Седьмой наверняка бы с ним поделился, но от привкуса и запаха плесени его тошнило, и Четвёртая ещё года три назад ехидно прозвала его «аристократишкой». Половину букв она тогда не выговаривала, поэтому в её исполнении это звучало особенно комично — «аистокатиска»!

Двадцатой было не смешно. К Тринадцатому она питала слабость, с того самого дня, когда он прокусил щёку Третьего за попытку отобрать у неё яблочный огрызок. Поэтому на Четвёртую она покосилась недобро. Сказать по правде, Двадцатую все боялись, особенно после того, как сдохла некстати раскаркавшаяся над ней ворона — вроде и совпадение, но тут все быстро понимали, что к чему, в Джаксвилле совпадений не бывало. Если бы не Двадцатая, Четвёртая наверняка бы заставила Тринадцатого откусить кусок — иногда от нечего делать ей такие развлечения нравились.

— Слюнями не подавись, — беззлобно посоветовал Седьмой, а потом пристально посмотрел на свой сухарь. Через пару секунд протянул Тринадцатому восхитительный ломоть чистого белого хлеба. Но приятель только головой покачал.

— Запах всё равно остался. И вкус.

Седьмой пожал плечами и сел на кровать. Огляделся, кивнул Двадцать второй — она выпендриваться не стала, откусила кусок. Легла на кровать, уткнувшись босыми холодными ногами в бедро Четвёртой.

Последнее время она часто хандрила. Только её дар не проявился ещё во всей красе, и она казалась себе обделённой. Если, конечно, можно было быть ещё более обделёнными, чем постоянные обитатели Джаксвилля.

Дверь скрипнула, и скучающая пятерка мигом напряглась, дёрнулась. В дверь просунулась круглая голова коротко стриженного веснушчатого и лопоухого мальчика. Круглые глаза смотрели доброжелательно, хотя и несколько рассеянно, а его крупные белые-пребелые зубы, казалось, были сделаны не по размеру — во рту они явно не помещались, как у кролика.

— Привет, Риш, — сказала Двадцатая. Она поглаживала очередную прирученную крысу. Жизнь каждой новой хвостатой Ноль тянулась примерно год, даже крыс в Джаксвилле хватало ненадолго.

Парнишка заговорщически улыбнулся и радостно помахал им ладонью с короткими пухлыми пальцами.

— Пошёл вон отсюда, дебил, — Тринадцатый от голода обычно был зол.

— Останься. Зайди в комнату, — велела Четвёртая, и мальчишка неуверенно зашёл внутрь комнаты. Его одежда, отнюдь не старая и не самая дешёвая, казалась растянутой и поношенной из-за изрядно пожёванного ворота и отсутствия пуговиц — малье Агравис их убирала, чтобы сынок не проглотил лишний раз.

— Он может быть полезным, — Четвёртая оглядела остальных. — Мне Тридцать пятая говорила, он им из погреба таскал груши.

— Ей уже лет двенадцать, мало ли что он им таскал, — неуверенно сказал Тринадцатый, оценивающе глядя на Тьериша, как на гнилую картошку: вроде и съедобно, а вроде и нет. — Эй, дебил, сгоняй в погреб. Мы жрать хотим.

Седьмой неуверенно хмыкнул. Тьериш снова помахал им, юркнул за дверь, а потом снова выглянул и захихикал. Его оттопыренные уши светили нежно-розовым.

— Обломитесь, — буркнул Тринадцатый. — Ничего не выйдет. Вот дурак. Как же он похож на кролика… Может, проверим, есть ли у него хвост?

— Сам дурак, — беззлобно отозвалась Четвёртая. — Кто же так просит?

Она пошире открыла дверь и внезапно обняла зубоскалящего Тьериша за шею. Долговязый Тринадцатый сделал вид, что его тошнит. Но Четвёртая не обратила на него никакого внимания.

— Ням-ням, Риш, — вкрадчиво произнесла она, продолжая обнимать подростка за шею. — Я и мои друзья хотим ням-ням. Принеси нам. Пожалуйста. Ришик, миленький, принеси покушать!

Лопоухий лыбился во все свои выступающие зубы, а в следующее мгновение попытался слюняво чмокнуть Четвёртую в щёку. Тогда она обхватила его обеими руками за уши и требовательно уставилась в глаза:

— Еда. Неси сюда еду. Погреб. Еда из погреба, быстро сюда принёс! Сколько сможешь удержать в руках.

Мальчишка пару раз моргнул круглыми осоловелыми глазами, зашатался, как кукла — и попятился. Помотал головой, словно прогоняя мельтешащих перед глазами тальп — и затопал прочь.

Все молчали.

— А за уши — это обязательно? — наконец, сказал Седьмой, всё это время флегматично доедавший свой сухарь.

— Пошёл ты, — ответила Четвёртая. Сжала ладонями ступни Двадцать второй и принялась баюкать их, греть в руках.

Какое-то время они молча ждали, ничего не делая и разглядывая выученные до мельчайшей трещинки деревянные стены с редкими вкраплениями давно облупившейся болотно-зелёной краски.

Ничего не происходило.

— В общем, можно не… — начал было Тринадцатый, но в это самое мгновение Двадцать вторая вдруг подскочила, затряслась, откинула голову назад и зарычала — низко, утробно, совершенно не по-человечески. Всё ещё сидевший на койке Седьмой тоже подскочил и метнулся в противоположную сторону, а Четвёртая наоборот, обхватила девчонку за плечи, пытаясь удержать — но не удержала. Двадцать вторая со всей силы врезалась затылком об стену, а затем из её носа закапали ярко-красные густые капли.

17
{"b":"802353","o":1}