Утром друзья помогли подобрать маленькую квартирку в аренду, где я смог начать свою самостоятельную жизнь, полную радости и счастья. Мама Лейлы приняла меня без лишних слов. Маленькая, худенькая, измученная бесконечными бытовыми проблемами и бедностью женщина не потеряла с возрастом привлекательности и чувство юмора.

Наш роман с Лейлой развивался стремительно, через месяц мы стали жить вместе. По вечерам я забирал Лейлу из кафе, мы делали лишний круг и каждый вечер слушали бабушку Нину.

Со временем я стал обнаруживать в доме всякую безделицу типа брелочков, статуэток, свистулек и прочей ерунды. Оказалось, моя избранница каждый день покупала этот хлам в переходах метро. Денег мне было вовсе не жалко, но я не мог понять, как такой практичной девушке могут пригодиться эти покупки. На что Лейла, взяв в свои ладони мое лицо, глядя на меня широко открытыми глазами, сказала, что эти продавцы – нищие люди, но им стыдно просить милостыню, и нет ничего предосудительного в том, чтобы немного подыграть им, не унижая их достоинства. Ведь она платила за труд.

Такие простые слова, но они перевернули все в моей душе. Через какое-то время я и сам стал приносить в дом потертые книги и элементы старинных хрустальных люстр.

Наши дни пролетали стремительно, я не успел моргнуть глазом, как с Лейлой мы отметили шесть месяцев нашей совместной жизни. В душе осталась горечь только от того, что родители так и не приняли Лейлу, и мы прервали с ними отношения.

Но вскоре нам предстояло встретиться, правда, в больнице. Машина родителей попала в автокатастрофу, это был несчастный случай.

Мне позвонили из театра и предупредили, что отец находится в коме, мама с множественными переломами тоже лежит в реанимации.

Бросив все, я отправился в стационар. Меня пустили в палату мамы. Зрелище было не для слабонервных: гипс, трубки, аппараты. Она пришла в сознание и узнала меня. Стала плакать, спрашивала про отца. Потом замолчала, сосредоточилась и потребовала дать обещание, что Лейла никогда не станет моей женой. Я был потрясен тем, что в такую минуту мама думала только о своем уязвленном тщеславии. Чтобы не тревожить маму, я сказал: «Обещаю». Через пять дней она умерла, папа умер через месяц…

Убитый горем, раздавленный чувством вины, обремененный своим обещанием, я уволился со студии, собрал вещи и вернулся жить в дом родителей, оставив свою любовь навсегда…

Когда я переступил порог дома, почувствовал холод и запах сырости. Все вокруг было будто безжизненным. Зайдя в спальню родителей, я обнаружил свою скрипку. Она лежала на письменном столе, словно живой укор моей самостоятельности. Боль пронзила мою грудь. Я схватил инструмент и закинул его на шкаф. Выскочил в зал, упал на диван и горько заплакал. Тогда я был уверен, что музыке и любви не место в моей жизни. Потребовалось полгода, прежде чем я решил вернуть утраченные крылья…

Прошло ровно полгода после потери близких мне людей. Я зашел в спальню отца и матери, в которую не заходил несколько месяцев. На шкафу увидел знакомый силуэт скрипичного футляра. Усевшись на пол и положив футляр на колени, смахнул с него пыль, глубоко вздохнул и стал открывать на нем замки. Левый поддался легко, правый начал заедать как в минуту нашей первой встречи. Грустно улыбнувшись, по старой привычке я стукнул кулаком по кожуху сверху, замок мигом открылся. Еще секунда, и вот она, красивая печальная «итальянка», оказалась в моих руках (так мама называла мой инструмент).

Нежно погладив гриф скрипки, я вдруг ощутил, как мое сердце стало биться чаще, а по рукам пробежала легкая дрожь. Придя в себя, я достал смычок, встал в центр комнаты и, к своему удивлению, безошибочно, с легкостью стал играть Антонио Вивальди «Летняя гроза». Комната наполнилась звуками, я закрыл глаза и почувствовал, как по щекам побежали слезы.

Когда были сыграны последние аккорды, в моей голове уже сложился план, как вернуть свою любовь.

Наспех одевшись, я выскочил из дома родителей, в котором больше не мог жить один. Сначала я отправился в кафе, где работала Лейла, но администратор сказала, что никогда прежде не встречала этой девушки.

Доска почета была заполнена фото с неизвестными мне лицами.

Следующим пунктом стала квартирка мамы Лейлы, но дверь мне никто не открыл.

Я вспомнил, что мама Лейлы работала в детском доме рядом с их домом, и, к своему удивлению, обнаружил, что здание обнесено забором, а внутри стоит техника, предназначенная для сноса сооружения.

Уточнив у рабочих название объекта, я понял, что учреждение перевели в другое здание. План, придуманный утром, рухнул, в душе появилась тревога из-за того, что не смогу найти свою потерю никогда.

Собравшись с мыслями, я вернулся в дом Лейлы. Соседи неохотно объяснили, что не знают жильцов нужной мне квартиры, тогда я написал трогательное письмо своей возлюбленной с просьбой простить меня и дать шанс все исправить, указал мой адрес и вложил письмо в зазор входной двери. Для себя решил приходить сюда утром и вечером, чтобы проверять, бывают ли здесь жильцы.

Выйдя из подъезда, я походил вокруг дома, посидел на лавочке, поговорил с местными ребятишками и решил вернуться домой, но вдруг вспомнил еще об одном человеке, кто смог бы мне помочь – это была бабушка Нина…

Выйдя на нужной станции метро, с волнением в сердце я прислушивался к звукам вокруг, когда до меня донеслись отрывки знаменитого пасодобля (испанского танца) «Рио-Рита», понял, что играет виртуоз, и выдохнул с облегчением. Подошел поближе и стал ждать, когда мастер доиграет композицию.

Бабушка Нина, увидев меня, кивнула в знак приветствия, но останавливаться не стала. Никогда прежде я не думал, что это такое длинное произведение.

После оваций я подошел ближе, поздоровался и спросил про Лейлу. Бабушка Нина тревожно посмотрела на меня и сказала, что сама не видела девушку уже больше трех месяцев.

Мне не хотелось прекращать наш диалог, я предложил сходить в соседнее кафе выпить чаю. Бабушка Нина стала отказываться, говоря о том, что не одета для кафе.

Впервые за полгода я улыбнулся: передо мной стояла женщина, которая при всех жизненных обстоятельствах не потеряла чувство собственного достоинства. Я успокоил бабушку, сказав, что столики в кафе огорожены декоративными ширмами, поэтому ее никто не увидит и не узнает. Она согласилась. Мы собрали вещи, сложили аккордеон и отправились в кафе. Впервые я почувствовал на себе тяжесть этого инструмента…

В кафе действительно никому не было до нас дела. Сделав простой заказ, бабушка отправилась в дамскую комнату. Я не сразу узнал свою собеседницу после возвращения. Она сняла платок и верхнюю одежду. Благородной сединой была покрыта вся голова, а волосы аккуратно зачесаны в красивую высокую прическу. Под серой кофтой было надето строгое черное платье «под горло».

Я сделал комплимент ее стильному виду и спросил, как я могу к ней обращаться. Бабушка засмущалась и ответила, что все зовут ее баба Нина, но по паспорту она Нина Федоровна. На вопрос, почему она согласилась на беседу, бабушка ответила, что у меня такой измученный вид, будто меня выпустили из тюрьмы. Я грустно улыбнулся и ответил, что бабушка почти угадала, только в эту тюрьму я посадил себя сам…

Присутствие человека, который был связан с моей Лейлой, помогло мне настроиться на откровенный разговор, и я рассказал про моих родителей, борьбу за профессию аранжировщика, где встретил свою любовь, почему ушел от Лейлы, как страдаю от своего малодушия и мечтаю все исправить…

Бабушка Нина молча слушала мои откровения. Пока я говорил, не притронулась к еде, пила только чай. На вопрос, почему она не ест, ответила, что не может позволить прервать мою исповедь пережевыванием пищи. Тогда я сделал паузу и предложил перекусить, потому что сам не ел со вчерашнего дня.

Бабушка хвалила все, что нам принесли. В конце трапезы, извиняясь, попросила заказать мороженое, вкус которого успела позабыть. Ее желание было заразительным, мы оба вспомнили детство, видя перед собой металлические креманки с шариками из пломбира, посыпанные шоколадной крошкой.