– Да он над нами издевается! – вскричал василевс Василий.

В малом тронном зале собрались только свои: собственно, василевс, его младший брат Константин, их мать Феофания и паракимомен – глава правительства империи.

– Но мы же согласились, что он возьмёт себе в жёны нашу сестру, – сказал Константин, – если поможет нам и примет нашу веру. Архонт скифов крестился, воинов прислал.

– Да, мы согласились. Но у нас не было выхода! – воскликнул Василий.

– А теперь архонт скифов требует своё, – продолжил Константин. – Он в своём праве.

– В каком ещё своём праве? Он должен же понимать! Кто он? Архонт какой-то варварской страны! – Василий кипел от злости. – И мы! Порфирородные правители! И сестра наша тоже порфирородная! Кстати, мать, всегда хотел спросить. А кто отец нашей сестры? Твой второй муж Никифор Фока или всё же наш отец Роман?

– И ты такие вопросы задаёшь матери? – вскипела Феофания.

– А что тут такого? – удивился василевс. – Сестра наша рыжая, как и сестра василевса Никифора Фоки. Упокой, Господи, его душу. Отца я не помню. Никифора помню смутно, он был черноволосый. Но Яниса Цимисхия я помню хорошо, как и его мать, сестру Никифора. А она была рыжая, как и сам Янис. Фокиды в большинстве своём рыжие, в отличие от Куркуасов, которые чёрные, как и большинство армян.

– Вот видишь, сын! Всё в руках Господа! – ответила Феофания. – Янис Цимисхий из Куркуасов был рыжим, хотя все в его армянском роду черные, а Никифор Фока, наоборот – чёрный, хотя все в его роду рыжие. К тому же он стал моим мужем уже после рождения Анны.

– Это ничего не значить, мать, – усмехнулся василевс.

– Не сметь так говорить о матери! – вскричала бывшая василиса.

Она вскочила и сквозь мафорий и прочие христианские одеяния явственно проступила разгневанная спартанская царица.

– И даже думать! – жёлтые рысьи глаза сорока восьмилетней василисы горели былым огнём.

– Ладно, мать, прости, – примирительно сказал василевс. – Ты, наверное, действительно происходишь от спартанских царей – он улыбнулся. – Ты же из Спарты.

– Да, это так, – сказала Феофания, успокаиваясь. – Из Спарты.

– Дочь нашей матери в любые случаи нам сестра, – вставил Константин.

– И даже если её отец Никифор Фока, – подал голос паракимомен, – то всё равно он был императором. И родилась Анна в Багряном зале.

Василий посмотрел хмуро на собравшихся. Во взгляде тридцатилетнего василевса чувствовалась будущая грозная сила. Все невольно примолкли. Он встал с трона и подошёл к окну, вдохнул морской воздух с Пропонтиды. Вздохнул и вернулся назад.

– И всё же надо что-то решить, – сказал он. – Или отдать сестру за варвара или всё тому же варвару отдать нашу провинцию Климаты.

Ответом было молчание – понятно, что василевс думает, размышляет вслух.

– Сил драться с варваром, у нас нет. С мятежом мы ещё не покончили. Союзников против росов в Таврики у нас нет. Кто посмеет поднять руку на архонта этого дикого и сильного народа? Готы слишком слабы. Да и зачем это им? Печенеги? Десять лет назад Варяжко дружинник и друг архонта Руси Ярополка, старшего сына Сфендислава, поднял печенегов на борьбу с узурпатором Владимиром. И печенеги его поддержали, считая справедливым, если Русью будет править, если не старший сын Сфендеслава, то хотя бы его старший внук. И мы, Второй Рим, поддержали их в этом благородным деле. И вот они помирились. Архонт Владимир пообещал, что после него будет править усыновлённый им сын Ярополка, Святополк. Жаль! – Василий сделал паузу. – Сейчас бы нам эта вражда очень бы пригодилась. Как не вовремя случился этот мир! Придётся отдать сестру. Но породнившись со скифами, мы приобретаем союзников. Грозных союзников! Одного их имени страшатся даже арабы! Не говоря уж о болгарах, которых бил и отец, и дед нынешнего архонта росов. А это не мало!

– Так легко сдаваться, выполняя требования варвара, мне кажется, нельзя, – сказал паракимомен, – надо с них что-нибудь потребовать, кроме освобождения Херсонеса.

– Это правильно, – одобрил паракимомена василевс.

– Пусть креститься вся земля росов! – подсказал Константин.

– Хорошая идея, брат мой, – сказал Василий. – А если он откажется, то и от нашей сестры ему придётся отказаться. Но Херсонес ему надо будет вернуть.

И опять помчался дромон к суровым северным берегам Таврики.

А через десять дней пришёл гордый ответ:

«Я не хитрый грек, а русский князь. Моё слово, как и мой меч – прямое и твёрдое. Если я пообещаю – я сделаю. Я обещаю отдать вам Херсонес и крестить мою землю, если вы отдадите за меня вашу сестру».

Опять василевс Василий собрал тот же малый совет в том же зале.

– И что? Поверим ему на слово?

– Варвары наивны и простодушны, цезарь, – сказал паракимомен, – если они обещают, то они действительно делают.

– Что ж, мать, – вздохнул Василий – порадуй сестру. Она выходит замуж.

– А если она откажется? Анна богобоязненная девушка и стать женой варвара для неё будет не выносимо.

– Что значить – «откажется»? – Василий нахмурил брови. – Мы решили, а значить так тому и быть! Она дочь императора Второго Рима! И должна понимать всю ответственность! К тому же он уже крещён. А сделать его хорошим христианином задача ей вполне по силам.

– А если не послушается? Тогда что же? Её в ковёр заматывать и на корабль нести?

– Если надо будет – так и сделаем. Но лучше, всё-таки, что бы пошла добровольно.

Феофания вздохнула, поклонилась сыну-василевсу и направилась на женскую половину Большого Дворца к дочери.

Она шла и думала о своей судьбе. Дочь трактирщика, ставшая василисой, дважды василисой, какое-то время управлявшая империей, но отвергнутая сначала первым мужем – василевсом Романом, а затем вторым – василевсом Никифором Фокой и преданная своим любовником Иоанном Цимисхием, которого она своей глупостью возвела на трон, удалённая им в ссылку в дальнюю провинцию, в горы Армении, вместе с дочерью. Но, слава Господу, после смерти Цимисхия, сын вернул их. И все эти годы единственной радостью, единственной отрадой была её доченька, рождённая ей за два дня до смерти Романа. И вот она идёт уговаривать дочь, выйти замуж за дикого северного варвара, в связи с государственной необходимостью. Дочь уплывёт за море, и она её никогда больше не увидит. Слёзы наполняли глаза Феофании. И зачем жить?

А какие были мечты! А как представлялось будущее, в каком прекрасном свете! А жизнь, в общем-то, не удалась.

На Романа она не обижалась. Он вытащил её из трактира, женился на ней к ужасу своего отца Константина Багрянородного, а после его смерти сделал её василисой. После рождения двух сыновей Роман охладел к ней и опять увлёкся вином и легкодоступными женщинами. И изнурив свою плоть богомерзкими поступками, умер в двадцать четыре года. Эту смерть приписывали ей. Но она же не глупая женщина. Зачем ей это надо. Она управляла империей вместе с евнухом Иосифом Врингой, бывшим тогда паракимоменом. И её всё устраивало. Роман гулял, она правила, он ей изменял, она ему тоже, взаимной ревности не было. Зачем что-то менять?

Но Роман умер. Хорошо, что она это предусмотрела и за год до этого присмотрела ему замену. Это был великий полководец империи, храбрец и красавец, пятидесятилетний вдовец Никифор Фока. А ей тогда было двадцать три года. Как она в него влюбилась! И он тоже ей увлёкся. Несколько месяцев безумной страсти. А потом Никифор Фока сбежал на войну в Азию. Вернулся через год, стал василевсом, и они поженились. Опять два месяца страсти! И всё! Они стали жить как брат с сестрой.

Никифор Фока всегда тяготел к Богу и монашеской жизни. А после нелепой гибели сына и последовавшей за ней смертью жены, он уверовал, что Господь наказывает его за неверно выбранный жизненный путь. Никифор одел железные вериги и стал вести полумонашеский образ жизни, управляя государством. Его друг и наставник, которого он, честно говоря, побаивался, монах Афанасий Афонский уверял, что Никифор святой человек. Если это так, то получается, что она прелюбодействовала со святым. Впрочем, Никифор Фока действительно много сделал для церкви вообще и для Афонского монастыря в частности. В отличие от Иоанна Цимисхия, который внося пожертвования в монастырь на Афоне, просто замаливал грехи – убийство своего дяди василевса Никифора и клевету на неё, Феофанию.