Джип сделал полукруг, и их взорам предстал большой оштукатуренный дом. Когда машина оказалась прямо напротив входных дверей, Росс затормозил и выключил двигатель. Двойные двери находились в углублении, и на них падал свет единственного медного светильника, установленного на белой стене, лишенной каких-либо украшений.

Гидеон спрыгнул на землю и, подняв девушку на руки, осторожно поставил ее на пол патио.

— Видишь, вот мы и дома, — сказал он, отступая на шаг и окидывая ее взглядом.

Боже милостивый! Да ведь она настоящая красавица! Она была такой юной, беззащитной и прекрасной, что Гидеон даже испытал чувство вины, ощутив, что предмет его мужской гордости снова налился кровью и затвердел.

— Пойдем в дом. Сейчас мы отыщем для тебя кровать, парочку чистых простыней, а потом ты… — Тут он был вынужден умолкнуть, поскольку в узкое пространство между их телами влетел большущий мохнатый снаряд, почти выбив из Гидеона дыхание. — Сидеть, Фрэнк!

Он схватил собаку за уши и отодвинул ее в сторону. Псина упала на живот и стала корчиться в верноподданническом экстазе, продолжая оглашать окрестности восторженным лаем.

— Я собирался отучить его прыгать на людей, но до этого у меня тоже руки не дошли, — пояснил мужчина. — Он у меня всего-то пару недель. Может, еще и получится, тем более что…

— А почему у него всего три ноги? — неожиданно спросила девушка. Голос ее был негромким и слабым.

Гидеон уже настолько привык к ее молчанию, что несколько слов, произнесенных неясным девичьим голосом, подействовали на него как артиллерийская канонада. Он увидел, как девушка неуверенно протянула руку и прикоснулась к длинной морде Фрэнка.

— Не знаю, — сказал Гидеон, стараясь говорить непринужденным тоном. — Когда я его взял, у него уже не было задней правой лапы. Судя по всему, Фрэнку в жизни пришлось не легко. Когда я выводил у него блох, то обнаружил, что он весь покрыт боевыми шрамами.

— Когда Гидеон в первый раз увидел Фрэнка, какие-то молокососы привязали его к заднему бамперу машины и волокли по улице, — пояснил Росс, выйдя из машины и приблизившись к ним.

— Какая жестокость! — Лицо девушки омрачила тень сострадания. — Разве можно так поступать! — Она опустилась на колени рядом с большущей собакой и начала ласково гладить ее шерсть. — Бедняжка!

— Тебе нравятся собаки? — спросил Гидеон.

— Я очень люблю собак. Мне никогда не разрешали иметь щенка, но я всегда о нем мечтала.

Благословенно небо за такие маленькие подарки! Ласка и нежность не смогли пробить ледяной барьер, за которым она укрылась от реальности, и она могла бы оставаться там еще в течение многих дней. А вот собака-уродец сумела разрушить его, и теперь девушка снова находится среди живущих на этом свете, хоть это равновесие и очень хрупко. Теперь нужно быть чрезвычайно осторожным, чтобы она снова не скользнула обратно за свой защитный барьер.

— Что ж, — осторожно заговорил Гидеон, — по-моему, Фрэнк тоже очень рад познакомиться с тобой…

— Серена, — безразличным тоном подсказала она. — По-моему, он хочет есть. Вы его сегодня уже кормили?

Фрэнк всегда выглядел голодным. Он был великим актером, и роль голодающего, насколько было известно Гидеону, удавалась ему гораздо лучше других.

— Нет, но не волнуйся. Сегодня у него будет поздний ужин. — Гидеон протянул девушке руку и помог ей подняться на ноги. — Сейчас мы отправимся на разведку на кухню и выясним, чем можно порадовать изголодавшегося старину Фрэнка. Ты согласна, Серена?

— Согласна, — сказала она и взяла Гидеона за руку — доверчиво, словно ребенок.

— Росс, приготовь, пожалуйста, постель в комнате для гостей и поищи хотя бы какие-нибудь простыни для Серены.

Росс кивнул и повернулся, чтобы отпереть входную дверь.

— Ладно. В случае чего постелим ей шторы вместо простыней.

Гидеон улыбнулся Серене. Они вошли в дом следом за Россом. В холле вспыхнул свет.

— Думаю, мы как-нибудь обойдемся без штор, а вот вместо ночной сорочки тебе, боюсь, придется довольствоваться моей рубашкой.

— А зачем мне ночная сорочка? — недоуменно наморщила лоб девушка. — Она и так на мне надета.

Она прикоснулась к гладкой ткани своего одеяния, и тут же в ее безжизненных ранее глазах вспыхнула боль — острая и неприкрытая. Гидеон прикусил губу и молча обругал себя: если не умеешь отличить платья от ночной рубашки, то лучше бы молчал!

— Просто я подумал, а вдруг ты захочешь переодеться после душа, — попытался выкрутиться он. — Ты голодна? Может, нам стоит поискать здесь чего-нибудь съестного?

Он галантно взял ее под локоть и повел по длинному коридору в сторону кухни. Боль в глазах девушки уже растворилась, и теперь Серена ласково поглаживала по голове пса, бежавшего рядом с нею.

— Не могу назвать себя искусным поваром, но омлет для тебя я состряпать сумею. А ты умеешь готовить?

Она отрицательно мотнула головой.

— Сестры в монастырской школе больше заботились о нашей духовной пище. — Ее губы скривились в некоем подобии улыбки. — Сестра Мария, к примеру, любила повторять, что мы слишком много думаем о мирских наслаждениях.

Значит, она училась в монастырской школе!

— Я бы не назвал еду таким уж страшным грехом.

— Но ты — не сестра Мария.

— И чрезвычайно рад этому обстоятельству. Я недостаточно благочестив для того, чтобы жить в святой обители.

— Мне тоже было там не по себе. — Улыбка девушки расцвела в полную силу, и от этого она стала еще прекраснее. — У меня там то и дело случались какие-то неприятности. Я слишком много смеялась: и в часовне, и в исповедальной кабинке, и…

— Это хорошо. — Пальцы Гидеона чуть сильнее сжали ее локоть — Мне нравятся женщины, которые часто смеются. Чего недостает нашему миру, так это смеха. — Он толчком отворил дверь в кухню и включил верхний свет. — А теперь вы с Фрэнком садитесь к столу и наблюдайте за тем, как я готовлю самый потрясающий омлет, который вы когда-либо пробовали.

Серена вновь улыбнулась, и у Гидеона опять сжалось сердце. Она напоминала птицу с перебитым крылом. Но с ним-то, с ним что творится? Только что он испытывал по отношению к этой девчонке всего лишь симпатию, смешанную с жалостью, а сейчас ему уже хотелось схватить ее в охапку и утащить в ближайшую спальню.

Гидеон отвернулся и открыл шкафчик над плитой.

— Расскажи мне еще о том, что говорила про грехи сестра Мария.

Расправившись с омлетом, Серена вздохнула и положила вилку на пустую тарелку. Она только что с удивлением осознала, до какой степени была голодна, и попыталась вспомнить, когда ела в последний раз. Если ей не изменяет память, это было на рассвете. Она разделила теплые круассаны и крепкий черный кофе с…

Нет! Девушка зажмурилась и, испытывая смятение, заставила себя не думать об этом. Индейцы племени хопи — вот о чем надо думать. Ни прошлого, ни будущего. Только сейчас. А сейчас она чувствовала себя в безопасности и не ощущала боли. Гидеон был с ней правдив, и в шатком мире лжи, в котором жила Серена, его слова являлись единственным надежным якорем, за который она могла уцепиться.

— Судя по тому, как ты очистила тарелку, я вовсе не такой уж плохой повар, каким всегда себя считал. — Гидеон отодвинулся от стола и поднялся. — Сейчас дам тебе что-нибудь попить. Девочкам вроде тебя, наверное, положено пить молоко, но я его ненавижу и поэтому никогда не держу в доме. Как насчет апельсинового сока? — Он подошел к холодильнику, стоявшему в дальнем углу кухни. — Это единственный безалкогольный напиток, который у меня имеется.

— С удовольствием.

Гидеон открыл дверцу холодильника и потянулся за картонкой с апельсиновым соком, а Серена смотрела, как под его рубашкой цвета хаки перекатываются мускулы. Он был высокий — выше метра восьмидесяти, — стройный и сильный. Внезапно девушка вспомнила, какой смертоносной, неукротимой мощью вдруг взорвались эти мускулы в баре час назад. У Серены не укладывалось в голове, что тот же самый человек с трогательной, почти материнской нежностью баюкал ее в джипе. Словно разделяя ее мысли, Фрэнк в немом обожании уставился на своего хозяина.