И он внедрял соответственные алгоритмы взаимодействия с клиентами на разных стадиях их жизни в больнице. Было приятно думать о процессах, заходя в идеально чистый холл с большим количеством уютных диванов, зелени, с огромной информационной стойкой, за которой сидела красивая медсестра с большими зелеными глазами и выдающейся грудью, на которую обращали внимание и доктора, и пациенты. Лестницы, чистые лифты, аккуратные палаты и кабинеты поликлиники, оснащенные по последнему слову техники операционные. Его гордость. Эталон современной медицины.

Астер достал из портфеля еще один конверт с приглашением, который он намеревался вручить Лоусон. Лично. По традиции. Она в числе многих сотрудников клиники была приглашенной каждый год. И каждый год Дональд звал ее лично. Почему завтрашний праздник должен стать исключением?

Он поднялся в свой кабинет, где переоделся, взял конверт и отправился в кардиологию. Он знал, что Лоусон на работе, у нее перерыв между операциями, который она всегда использовала для изучения истории болезни следующего пациента. Представив женщину, которая вычитывает документы, сидя за большим столом, смешно морщит носик и хмурится, вновь и вновь прогоняя в голове план операции, врач улыбнулся.

В кардиологии первой он увидел Гекату Штиль. Она сухо с ним поздоровалась, ничем не выдавая, что еще несколько часов назад самозабвенно отдавалась ему в душе, и отправилась к пациенту, которого нужно было подготовить к операции на открытом сердце. Сложный восьмичасовой монстр.

Астер постучал в дверь кабинета доктора Лоусон и вошел, не дожидаясь отклика.

Офелия сидела не за столом, в кресле у окна. На столе красовался изящный букет красных роз. Настроение испортилось, но усилием воли Дональд заставил себя вернуться к первоначальной цели своего прихода. Приглашение. День рождения.

Офелия подняла на него глаза. Недовольное выражение с ее лица исчезло.

— Дональд.

Он прошел в кабинет, аккуратно закрыл за собой дверь. Протянул ей конверт.

— Завтра. Ты помнишь?

— Что у тебя день рождения? Да.

— И ты уже скорректировала график так, чтобы спокойно провести этот вечер в кругу друзей?

— Твоих друзей. Да, конечно.

— Я могу сесть?

Она кивнула на кресло возле стола и откинулась на спинку дивана, улыбнувшись. Дональд бросил быстрый взгляд на букет. Дорогая корзина, золотая лента. Короткая записка, которую невозможно было прочитать, но на уголке он заметил гравировку Р.Э.

— Вы помирились с мистером Эвереттом? — тихо спросил он. — Прости, что я заставил вас тогда поговорить.

— Как видишь, господин Эверетт трепетно относится к данным тебе обещаниям. Он принес извинения и прислал цветы. Думаю, конфликт исчерпан.

Дональд прищурился.

— Не думаешь. Ты никому и никогда не прощала подобных выходок.

— Конфликт исчерпан. Мое прощение значения не имеет. Эта ситуация не повредит твоим делам с Эвереттом. А остальное не имеет значения.

Офелия улыбнулась, и Астер почувствовал, как по телу разливается тепло. Его отношение к этой женщине было сложно описать словами. Он не хотел ее затащить в постель, как ту же Гекату. Не хотел и жениться на ней. Он хотел находиться рядом. Просто рядом. Сидеть и работать в ее присутствии, наблюдать за тем, как работает она. Находиться в одном пространстве, не мешая друг другу, а дополняя. Они первоклассные врачи, и могут друг друга дополнять.

— Он будет завтра на празднике. Это не станет проблемой?

Она покачала головой. Астер не заметил заминки, но почувствовал, что что-то в ней изменилось. Рамон — известный бабник. Если Офелия попадет под его чары, а потом окажется брошенной, для Астера это шанс. Шанс прийти на помощь и остаться рядом уже навсегда. Да, придется потерпеть. Но Эверетт ни с кем не поддерживает отношения дольше месяца. Чаще — пара ночей и все. Ему неинтересны отношения, ему интересна новизна. Офелия кажется женщиной совершенно другого склада. Рационализации. Боже, как же он любит рационализации.

Доктор Лоусон вскрыла конверт и улыбнулась.

— Завтра в семь. Ты любишь традиции.

— Должно же быть в этом мере постоянно хоть что-то, доктор Лоусон.

— Увидимся завтра, доктор Астер.

Глава шестая. Офелия Лоусон

10 марта 1967 года, вечер

Мередит наклонила бокал, рассматривая вино на просвет.

— Сухая выдержанная Франция — лучшее, что можно было изобрести, — веско прокомментировала она.

— Не рановато ли ты принялась уничтожать мой бар? — с улыбкой спросила Офелия, загоняя в прическу еще одну невидимку.

Она уже час пыталась уложить волосы так, чтобы понравилось ей самой. Две попытки предпринимала подруга, но в итоге все разобрали, волосы пришлось вымыть заново, и теперь Лия хотела собрать их в обыкновенный свободный пучок, но что-то шло не так. Ей не нравился образ, который получался. Слишком строго и по-деловому.

— Платье бери под цвет глаз. Которое мы покупали с тобой на неделе моды прошлой весной.

— Да там совсем нет спины!

— Вот именно. Зато оно удивительно оттеняет твои глаза, подходит под цвет кожи и не делает волосы мышиными.

— А ты умеешь поддержать.

— У меня хорошее настроение.

Офелия бросила на подругу лукавый взгляд.

— Да уж понимаю. Слышала. Стены-то тут тонкие.

Мередит выпила вино, взяла бутылку, налила еще и посмотрела на Лоусон заблестевшими от опьянения глазами. Белокурые волосы свободно лежали на плечах и, казалось, жили собственной жизнью, ослепительно сияя в свете кухонной лампы. Офелия фыркнула и вытащила все шпильки и невидимки из прически, посмотрела на себя в зеркало и взяла плойку. Пусть будут просто локоны. С одной стороны зачесать на виске, закрепить невидимками. С другой — взбить, дать объем и пустить свободной волной. Если она действительно выберет это темно-зеленое платье, обнаженную спину лучше прикрыть волосами. Благо, они были достаточно длинными, чтобы это не смотрелось комично.

Мередит пощелкала языком.

— Не будь ты гениальным хирургом, стала бы гениальной моделью. Твоя шея — это нечто. Джин Шримптон[1] не годится тебе в подметки, детка. Она пустоголовая кукла, которая любит сложные прически и красавчиков-фотографов. Но ты. Это нечто. Посмотри на себя. Боже, я должна была стать визажистом, а не ведущей. Я сделала из тебя топ-модель, детка.

Офелия улыбнулась. Макияж нравился и ей самой. Не так броско, как на обложках журналов, напротив, выдержанно и строго, но горячий душ и виртуозные руки подруги вернули ее лицу удивительную свежесть и строгость. Она походила на принцессу, которая готовилась выйти в свет. Осанка — отличительная черта темных существ, судя по всему, стройное тело, лицо с выразительными скулами, ровным тоном и сияющими сейчас ярко-зелеными глазами, подведенными карандашом, тенями. Темные от природы, несмотря на русые волосы, ресницы и четко очерченные брови, которые придавали ее строгому лицу слегка наивное и удивленное выражение.

— Да, ты прекрасно бы устроилась в команде Vogue[2].

— Надо срочно менять профессию. Стану фотографом и стилистом. А ты, — Мередит наставила на нее указательный палец, — бросишь свою кровавую медицину и отправишься со мной покорять мировые подиумы. Париж, Милан, Лас-Вегас. Что мы забыли в этой дыре?..

Офелия рассмеялась. Напряжение, которое овладело ей с момента последнего разговора с Рамоном Эвереттом, постепенно рассеивалось. Вчерашний букет сначала удивил ее, а потом на смену растерянности пришла тихая радость. Он выбрал строгий букет. Без излишеств. С короткой запиской. «Еще один шаг к примирению. Р.Э.» Без банальных пожеланий и извинений. Просто констатация. Прочитав записку и уловив слабый аромат существа, которое ее писало, Офелия поняла, что ее отношение к нему меняется. Страх никуда не делся, скорее, усилился. Но неприязнь явно уступила место чему-то более важному и жизнеспособному. Лоусон в целом не умела долго обижаться. И не любила вставать в позу, если совершивший ошибку человек старался ее исправить.